Последний аккорд

Он вёл себя так по отношению к ней, потому что ему было страшно. Потому что он не мог ей в этом признаться. Потому что ему не хотелось, чтобы она наблюдала за тем, как он умирает. Это было чем-то большим, чем вирус гриппа. Это было платой за то, что он так долго водил смерть за нос. И кашляя до хрипа, захлебываясь соплями и хватаясь за саднящее сердце, он думал с какой бы радость променял это на старую добрую травму, ножевое ранение, кусучую огненную пулю: на нечто более определённое. Он будто горел изнутри, всё сжималось, и он поражался тому, что кровь ещё не свернулась и послушно бежала по венам. Самым ужасным было то, что он не знал, когда и чем это кончится.

— Уйди! — рыкнул Голд на жену.

— Нет. Я хочу помочь.

— Уйди! — он резко вскочил, голова закружилась. — А иначе…

— А иначе ты заставишь меня? — Белль выглядела решительной и видела, что сил у него нет.

Быть может, у него не было сил, чтобы выгнать её, но он ещё мог накричать и ранить словом.

— Уйдёшь ты или нет?!

-Нет! Я нужна тебе, хочешь ты этого или нет! — она сама немного повысила голос. — Одному тебе не справиться.

— Очень на это надеюсь!

— Что?!

— Пошла вон!

— Нет!

— Вон пошла! — рявкнул Голд так громко, как только мог. — Ты мне не нужна!

Он покачнулся и едва не упал. Белль машинально бросилась к нему, чтобы удержать, но он дёрнулся от неё, как от прокажённой. Она закрыла глаза, отвернулась и молча вышла из комнаты. С трудом сдерживалась, чтобы не заплакать, и за дверью заплакала: к его досаде, Белль некоторое время стояла там, и он не мог не прислушиваться. Когда она всё же ушла, он тоже бессильно заплакал.

В понедельник он заперся в комнате, не реагировал на вопросы, отказывался от еды и открыл только перед приходом доктора. В остальное время он просто лежал и разглядывал пыль в воздухе. Светящиеся маленькие пылинки…

Зашёл Максвелл, подтвердил, что это грипп, предложил поехать в больницу для обследования. Голд отказался.

Максвелл замерил давление, температуру, послушал сердце и остался крайне недоволен результатами. Кажется, всё выходило из строя. Эксперимент провалился.

— Я рекомендую вам госпитализацию, — деловито сказал ему Максвелл. — Возможно, причина в том, что ваш организм не испытывал таких нагрузок, но велик риск серьёзных осложнений. Мы постараемся вас вылечить.

— Постараетесь? — хрипло, издевательски рассмеялся Голд. — Ага. Как же. Мне конец.

— Внутреннее упрямство не позволяет мне согласиться с этим, — спокойно возразил доктор, набрал что-то в шприц из маленькой ампулы и задрал на пациенте футболку. — Будет больно. Зато остановит дальнейшее распространение вируса.

Максвелл сделал укол в живот, умело и быстро. И правда, было больно, но совсем не так, как он страдал каждый день.

— Знаете, если умрёте, то хочу посоветовать моего кузена, — рассмеялся Максвелл. — У него агентство ритуальных услуг.

— Цинично! — оценил Голд. — Мне нравится.

— А без этого в моей профессии никак. Как и в вашей. Вы юрист, кажется?

— Юрист.

— Так что насчёт госпитализации? — врач настаивал.

— Нет, — улыбнулся Голд, взглядом дав понять, что его решение оспорить невозможно. — Я останусь здесь, доктор Максвелл.

— Пока я не могу сделать это принудительно: политика, — пригрозил доктор Максвелл. — Зайду к вам послезавтра. И вы уж без меня не умирайте, ладно?

— Поглядим! — засмеялся Голд. — Визитку можете оставить.

— Пессимист! — воскликнул Максвелл. — Обожаю! Я выписал ещё один препарат, стабилизирующий работу сердечной мышцы. Рецепт…

— Мне, — подала голос Белль и забрал бумажку у Максвелла. — Я провожу вас.

Максвелл попрощался и ушёл, а Белль через минуту вернулась к нему и попыталась поправить его одеяло, но он отпрянул в сторону. Это был шаг к примирению, а он был с ней груб как никогда. На её лице читалась боль, особенно когда он посоветовал ей взять визитку кузена Максвелла, намекая, что та вполне может пригодиться. Совершенно естественно, что шутки она не оценила.

— Чего ты добиваешься? Думаешь, это смешно? — разозлилась Белль. — Думаешь, мне плевать на тебя? После всего!

Голд только рассмеялся.

— Когда ты перестанешь?

— Не беспокойся, милая! Скоро! Судя по моему состоянию, даже очень, — жёстко сказал он. — И ты наконец освободишься.

— Какой же ты… — Белль вся покраснела от злости, обиды и досады.

— Кто?! Говори!!!

— Идиот!

Она ушла, громко хлопнув дверью напоследок, а Голд вжался в кровать и нервно рассмеялся. Потом он заплакал, несколько раз ударил себя по голове, истратив остаток сил, и заснул.

Пробудившись, он чувствовал себя немного лучше. Оглядевшись, он увидел три бутылки воды и миску куриного супа. Ещё теплого. Белль оставила. В последние дни он всё чаще отвергал её помощь, но на этот раз не стал: расправился с половиной оставленного. А потом его затошнило, и он думал, что его вырвет, добрался до ванной и склонился над раковиной. Не вырвало. Он включил воду, умылся, посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся: осунувшееся изможденное бледное лицо, недельная щетина, красные пятна на шее, как при аллергии, и тёмные глаза, блестящие от усталости и боли. Он также заметил, что сильно похудел, отощал, и всё это за одну проклятую неделю. Дальше всё могло быть только хуже. Какая ирония: бессмертный Тёмный маг умрёт от заразы, к которой многие не способны серьёзно относиться.

В следующие несколько дней проще не стало. К предыдущим страданием прибавилось лёгкое помутнение рассудка: он перестал понимать, что происходит вокруг, время исчезло и уступило место слепоте и пустоте, в которой он находился наедине со своими страхами, своей совестью и чётким осознанием собственной беспомощности. Он ещё больше отгородился от внешнего мира и тратил на это остатки своей энергии. Голд очередной раз отшил Максвелла, совсем не разговаривал с Белль и совершенно игнорировал Криса. Криса ему было особенно жаль, потому что мальчик был свидетелем всего этого и не получал никаких объяснений касательно поведения своего отца. От других детей он смог отделаться полуправдой, убедил, что беспокоится не о чем. Коль всё же порывалась приехать, и ему потребовалось всё его самообладание, чтобы заставить её остаться в Калифорнии.

В один прекрасный момент Голд понял, что совершенно не боится смерти, и начал даже задумываться о разных её вариантах. Однако покончить жизнь самоубийством было невозможно главным образом из-за Белль, которая не выходила из дома, а если выходила, то совсем ненадолго.

Но однажды ему повезло. Белль собралась на одно официальное мероприятие, а Крис был в школе. Это означало, что на три-четыре часа он останется совсем один и будет волен делать всё что угодно.

— Я уйду ненадолго, — предупредила Белль.

Это были её первые слова за три дня.

— Ага, — он даже не смотрел на неё.

— Марк Фишбейн умер, — пояснила она, будто он спрашивал, — и я иду на его похороны.

Он смутно припоминал, кто такой Марк Фишбейн.

— Мне всё равно. Иди.

Белль что-то хотела добавить, но лишь махнула на него рукой и ушла. Никогда ещё она не казалось ему такой посторонней, и он сделал это сам, сам довёл до этого.

Когда она ушла, Голд не терял ни минуты. Он умылся, выбрал один из самых лучших костюмов и тщательно оделся. Очень много времени ушло на галстук, но он справился. Дальше он осторожно выбрался на пожарную лестницу и медленно пополз наверх. Один раз он поскользнулся, ударился подбородком, прикусил язык и с трудом удержался. Остановившись, он убедился, что не повредил челюсть, и рассмеялся над собой. Почему это его беспокоило?

После он добрался до крыши уже без происшествий, подошёл к кирпичному бортику, превозмогая боль, забрался на него и застыл на самом краю. Голд развёл руки в стороны, закрыл глаза, позволяя весеннему ветру обдувать лицо. Пару раз он опасно покачнулся, голова кружилась, а сердце стучало в нездоровом ритме. Мог ли он сделать шаг вперёд и упасть вниз? Возможно. Собирался ли? Конечно, нет. Человека определяет его выбор. Всё, что нужно было Румпельштильцхену в тот момент, — это убедится, что у него ещё есть выбор, что он управляет своей судьбой, а не судьба — им.