Страница 9 из 17
– Мальчики! Перестаньте! Я все расскажу Варваре Ивановне!
Она стояла на подоконнике. Матильде показалось, что подруга готова выброситься… Но, вместо того чтобы Ольгу оттащить, Матильда, казалось, готова столкнуть подругу, чтобы эта дура была как-то наказана за свою истерику. За свою любовь к такому ничтожеству, к балетному мальчику.
Матильда терпеть не могла, когда что-то или кто-то мешает ее планам. Все будет подчинено тому, что задумала. Кшесинские давно взяли себе за правило: начатое дело доводить до конца. Любой ценой. Любое дело. Никто не верил, к примеру, что премьер труппы Павел Андреевич Гердт во время репетиций «Талисмана» согласится проходить с Матильдой па-де-де, которое никто в России не помнит, кроме Гердта. Вот брякнуло у Матильды в голове разучить этот дуэт на свой выпуск, и разучила. Так во всем… Сейчас Матильда задумала станцевать па-де-труа с новым мальчиком из Москвы и задушевной подругой Ольгой. Что с того, что репетировала другая. Добилась. Ту заменили. Вокруг шипели злыдни, а вышло так, как она хотела.
…Что-то ангельское было в этих промытых бескровных лицах. С распущенными мокрыми волосами малышки могли сойти за русалок. Покорно взявшись за руки, тихонько переговариваясь, девочки плелись в дортуары… Матильда, кокетничая с учителем географии, невольно задержалась в дверях. Неподалеку стояли Варвара Ивановна и Анна Людвиговна. Чуть ли не над своим ухом Матильда услышала змеиный шип воспитательницы:
– Дурная голова рукам покоя не дает?
Девочка испуганно вскинула головку и растерянно оглядела бахрому шали, машинально и без всякого злого умысла заплетенную в косички.
– Я нечаянно, – взмолилась девочка. – У меня привычка такая.
– Тогда заплетай собственные пальчики, – Анна Людвиговна ударила девочку по руке.
– Жаба! – невольно вырвалось у Матильды, и это донеслось до ушей классной дамы.
Слух у надзирательницы был отменный, но Анне Людвиговне, видно, хватило неприятностей с пропавшей Ольгой, и она предпочла промычать скрытую угрозу, бессильно мотнув головой.
– Может, Кшесинская, ее лучшая подруга, что-то знает про Ольгу? – обратилась Анна Людвиговна к главной инспектрисе. – Ведь не ровен час, Вознесенская, подобно «Анне безумной» укатит под звон валдайской дуги.
– С этой фурией дела иметь не хочу. Анна Людвиговна, не в службу, а в дружбу, передайте этой кривляке, что ей надобно быть в Дворянском собрании на маскараде. Пусть оденется цветочницей.
Ольга была уверена, что репетиции не будет. Под любым предлогом партнер откажется. Однако, слегка прихрамывая, москвич появился на школьной сцене. Вела репетицию некогда блиставшая Евгения Павловна Соколова:
– Оленька, покажи, как ты завяжешь ленты на туфлях… Не так. Узел должен быть снаружи. Слегка поплюй на него, чтобы он не развязался. А теперь покажи, как ты будешь раскланиваться в театре…
– В каком театре?
– В Мариинском. А ты и не знала? Кланяйся в ножки своей подруге. Хвалю Кшесинскую. Уж не знаю как, но сумела найти лазейку. Ваш номер покажут на большой сцене, и от себя добавлю, коварной сцене… Сейчас вам покажу, как надобно на сцене Мариинского театра делать поклоны.
Ольга недоуменно посмотрела на Матильду, затем на партнера, но тот, как всегда, был задумчиво рассеян и, казалось, равнодушен ко всему.
– Танцовщица никогда не должна ходить по сцене, да еще по такой, на плоской ступне. – Соколова грациозно прошлась той походкой, какой следует ходить. – Легким шагом ты выходишь на середину сцены: глубокий реверанс направо. К царской ложе. Другой – налево, к директорской. Затем два шага вперед и полуреверанс публике партера. Потом немного отступи, подними глаза наверх и улыбнись галерке.
Выпускницы послушно отрепетировали поклоны, и Соколова, сделав мелкие замечания Ольге, хитро улыбнулась и не без яда заметила:
– Кшесинской и танцевать стараться не надо. Все доберет поклонами. Польский шик! Мужчины у нее в зале мерзнуть не будут.
Репетиция шла из рук вон плохо. У Матильды глаза горели, а партнер вдруг останавливался в самом неподходящем месте и пропускал все сложные движения, ссылаясь на больную ногу. Задушевная подруга Ольга тоже ни черта не делала. «Порядочные свиньи! Им оказали честь – выступить на сцене Мариинского театра. Чего это стоило!»
– Оляша… Придешь в спальню, положи ноги повыше и не забудь надеть светлые чулки. Это очень помогает, – по-матерински наставляла Ольгу бывшая балерина, а потом еще долго шушукалась с ней. На сугубо женскую тему.
Педагога позвали в дирекцию. Вслед решительно двинулась к дверям и Матильда. Ольга осталась со своим горемычным.
– Что же было в этой записке? – тихо спросила она, не поднимая глаз после мучительной паузы.
– Теперь это не важно. Я уезжаю домой, в Москву…
– Когда?
– Хотел вчера… Но эта щучка…
– Она моя подруга.
– Никакая она тебе не подруга.
– Почему ты так говоришь?
– Сама знаешь.
– Не знаю… Она язвила?
– Она передо мной на коленях стояла.
– Врешь. Это на нее не похоже… Она гордая. Никогда не встанет на колени.
– Стояла… И умоляла.
– Любви просила?
– При чем тут любовь? Она никого не любит, кроме себя. Одним словом, умоляла уехать только после нашего выступления в театре. Ей нужна еще одна ступенька к славе.
– Хочешь, я теперь на колени стану? Только не уезжай… Мне это надобно не для карьеры.
И все же москвич уехал… Сразу после концерта. Успех был. Как ни странно, хлопали ему больше всех. Понравился. Сразу объявились поклонницы. Ольга места себе находила от любви и удушливой ревности.
– Вернется, – голосом пророка изрекла Матильда. – Я на картах гадала.
Матильда оказалась права. Через месяц Ольга вновь увидела его в стенах школы. Шел, смеясь как ни в чем не бывало, со своими прежними обидчиками, а с ней еле поздоровался… Говорили, что в Москве у него появилась какая-то замужняя… Во всяком случае, встречаясь с Ольгой, словно не замечал ее. От выпускного номера отказался наотрез и записок Ольге больше не писал.
«Может, оно и к лучшему. Делом надо заняться, Оленька. Готовиться к выпускным. Матильда занимается до позднего часа. Страшненькая стала. Осунулась. Глаза провалились…»
После всей этой истории дружба с Матильдой как-то разладилась. Трудно было Ольге одно время без нее, но встала между ними незримая стена. Ольга удивлялась: оказывается, в классе не любят Матильду. Девочек словно прорвало, когда они заметили трещину в старинной дружбе. Ольга и не подозревала, скольких обидела Матильда. То, что они взахлеб говорили о Кшесинской, было несправедливо! Ей даже не завидовали – ее просто не любили. Девочки могли даже признать, что Матильда приветливая, держится со всеми ровно, красивая. Всегда и взаймы даст, и разрешит подушиться своими французскими духами. И все равно не любили. Хоть тресни! Зато души не чаяли в тупице и грязнуле Хренковой. Она считалась душой класса, она была своя, а Матильда – чужая…
Как-то Ольга возвращалась в спальню из туалетной комнаты. Шла темными коридорами с огарком свечи на подставке. Пламя то и дело грозило погаснуть. На паркетном полу светилась косая тень. Слегка приоткрыта дверь балетного класса. Слышно бормотанье и плач.
– Матрешка, – с удивлением проговорила Ольга, внося зыбкий свет свечи в темный класс. – Ты плачешь?
– А ты думала, я железная?
Иосиф вместе с сестрами неспешно поднимался по заснеженным ступенькам римско-католической церкви Преображения, что на Васильевском острове. Чуть поодаль шли отец с матерью. Иосиф, оглянувшись, невольно загляделся на своего импозантного отца: тот и вне сцены выглядел величественно. Шествовал, как римский император. Многие оборачивались на семью Кшесинских. Все они были похожи на красивых гончих псов – узкие лица и живые глаза, близко поставленные к длинному носу. И еще было в их облике какое-то неуловимое превосходство, которое многих раздражало. Обывателям так и хотелось щелкнуть кого-нибудь из Кшесинских по породистому носу, хотя видимых причин не было: семья держалась не заносчиво и крайне любезно. С лиц не сходили приветливая улыбка и некое особое выражение, за которое недоброжелатели иронически окрестили Кшесинских святым семейством. Общественное мнение считало всех представителей клана коварными ханжами и хитрыми святошами. Одно слово – поляки.