Страница 99 из 114
Коваля напоили из трех флаконов, положили на живот, облили неизвестным ему настоем, от которого чуть не сварилась кожа, затем натерли привычными мазями, с острым медвежьим запахом, и оставили отдыхать. Он знал, что самое большее через час снова почувствует себя человеком, сила заиграет в мышцах, но пока нужен полный покой. Последний раз он себя чувствовал таким выжатым очень давно, когда его лупили на тренировках, в темной избе, подопечные Бердера…
— Это не она! — завопил вятский голова, отшатываясь от истерзанной невесты в черной фате. Девица находилась в глубоком обмороке и лежала, завернутая Христофором, в одеяло.
— Дальше поищи, — невозмутимо посоветовал Прохор. — Там, в шатре, под столом кто-то вроде в мешке шевелился…
На краю стройплощадки приземлились уже три дракона. Пожара ящеры не боялись, лишь довольно жмурились на вспыхивающие островки рябин и черемух. Молодые Качальщики бегом тащили к транспорту носилки с Карапузом, а навстречу, в котлован, спускалась целая делегация.
Коваль на секунду прикрыл глаза, и мир тут же начал вращаться вокруг него. Снова и снова, как в черно-белой хронике, он видел, как порхает над полом растопыривший руки Митя и как улетает в сторону его любимый пулемет…
— Варенька! Варенька! Дитя мое! — ошалевший от счастья мэр исступленно прижимал к себе невредимую дочь, забыв даже вытащить кляп у нее изо рта.
Коваль скосил глаза на нижние ступеньки лестницы. Исмаил всё провернул отлично! Трогательная сцена встречи счастливого отца со спасенной дочерью произошла аккуратно в тот момент, когда на дно бетонного склепа ступили дорогие гости в сутанах.
«Эх, заснять бы, — вздохнул губернатор. — Такой кадр пропадает…»
Святые отцы, непрерывно крестясь, и бормоча молитвы, замешкались на нижней ступеньке, не решаясь перешагнуть через обуглившиеся трупы колдунов. Потом они заметили лежащего губернатора и, устыдившись минутной слабости, засеменили к нему, как цыплята к наседке.
— Как можно себя так не беречь?
— В одиночку, как истинный воин Креста, бросился против тьмы нечисти!
— Во всех храмах, сегодня же, проведем службы во здравие!..
Долгополые продолжали нахваливать, а сами еще не вполне отошли от ночной гонки. Артур слушал, не перебивая. Он слишком хорошо знал, что крылатых змей святые отцы считают точно такими же бесовскими тварями, и только приказ грозного Абашидзе заставил их отправиться в путь.
— Как дела? — спросил Коваль у вятского мэра.
— Жива! Жива, слава богу! Спасибо вам… За эти сутки я наполовину поседел…
— Собака! Сволочь! — до Белого Деда, наконец, дошло, он прекратил лаять и заговорил на приличном русском языке. — Мы не трогали твоей дочери!
— Так это он украл мою дочь?! — взбешенный вятич выхватил кинжал и непременно изрубил бы связанного пленника, если бы перед ним стеной не встали подручные Прохора.
— Мы не крали! Он врет! — колдун исходил пеной и бился в ремнях с такой силой, что казалось, еще немного, и рухнет железобетонная колонна, к которой он был привязан. — Они сами украли твою дочь, чтобы очернить нас! Это сделал малек, подголосок подлый! Где ты, тварь?!
Христофора заблаговременно убрали; Озерник рыскал воспаленным взглядом, и не мог его найти.
— Ты слышал, Кузьма? — спросил вятича Артур. — Наш приятель говорит, что я сам принес ему твою дочь, а затем шесть раз прыгнул на нож, чтобы замести следы. А мой капитан — у него мясо до костей сорвано, так он нарочно в клетку с волками лазил, чтобы тебя провести!
— Это неправда, неправда! — надрывал глотку колдун.
— Ишь, о правде запел, паскуда!
— Свинца бы ему в глотку, певуну!
Старого Кузьму держали за руки; он вырывался всё слабее, затем отдал нож ординарцу и, не в силах больше сдерживаться, зарыдал. Сверху, из леса, доносились отдаленные крики и выстрелы. Часть Озерников пыталась прорваться через болото, к шоссе, но там их встретили солдаты погранотряда. Без дурмана колдуны превращались в самые обычные мишени, а людям Абашидзе было приказано никого не брать в плен.
— Я виноват перед тобой, Кузнец! — мэр бухнулся рядом, ноги его не держали. — Я не поверил твоему человеку, его чуть не убили. Я не мог поверить, что грязные Качальщики с тобой заодно, и способны на благое дело…
Женщины-Хранительницы привели девушку в чувство; она немедленно начала орать и обливаться слезами.
— Теперь ты видишь, что они способны на самое благое дело? — Коваль незаметно посматривал на соборников.
Они держались стайкой, жались в уголке, но не пропускали ни единого слова.
— О да, да, как мне благодарить этого Исмаила? И этих храбрых парней, что были с тобой?
— Есть один неплохой способ… — Артур вспомнил, каким стало лицо Исмаила, когда ему предложили украсть дочку вятского мэра.
— Всё, что ты скажешь!
— Не слушай его, эй, господин! — снова подал голос Дед. — Это отродье вшивого летуна, чтоб у него под кожей поселились пиявки, он нагло врет!
Вятич непроизвольно схватился за нож, но Артур его мягко остановил.
— Оставь его мне, у нас с ним есть о чем поговорить! Я тебе лучше покажу другого, он здесь почти самый главный, даже главнее этого! Вам тоже не помешает послушать, святые отцы! — обратился Коваль к стайке испуганных соборников. — А после, попрошу вас заняться непосредственными обязанностями. Надо тут всё освятить, а когда огонь уляжется, и наверху тоже! Да вы не хуже меня знаете, что надлежит сделать!
Митрополит и прочие священники приободрились и согласно закивали головами. Теперь до них дошло, зачем их притащили сюда среди ночи. Всех четверых обуревало мерзкое чувство, что губернатор решил утопить их в озере или сослать в Сибирь, за компанию с дочерью Рубенса. И вдруг, в одночасье, они убедились, что продолжают играть важнейшую роль и без святого присутствия губернатор не решается даже проводить расправу над нечистой силой.
— Я без благословения митрополита и лететь-то не отваживался, но боялся, как бы поздно не стало, — доверительно, но так, чтобы слышали поспешавшие сзади соборники, нашептывал Коваль заплаканному Кузьме. — Как мой верный человек доложил, что в обороне супостатов брешь открылась, так мы сразу и кинулись.