Страница 72 из 114
— Не оправдывайтесь, — Коваль потрепал коллегу по плечу. — Всем нам было непросто, и никто вас не упрекает. Вам придется понять одно. Здесь нет ни профсоюзов, ни больничных касс. Если вам делают предложение работать головой, лучше согласиться, иначе придется остаток дней вкалывать руками. Ваши ручки, мадам, очень быстро превратятся в рачьи клешни.
Он вздохнул и хотел уйти; на споры уже не оставалось сил.
— Месье Кузнец, — окликнул Орландо. — Простите нас, мы… Мы вам обязаны жизнью. Мы будем работать и сейчас пойдем вниз.
— Вот и прекрасно, — сказал Коваль, — но прежде я попрошу подняться наверх. Кое-кто очень хотел с вами познакомиться.
По еле уловимому звуку он определил, что к институту галопом приближается не менее десятка всадников.
18. СВАДЬБА НА ПОМИНКАХ
Моника и Орландо щурились от яркого света. Мама Рона, из страха, что новенькие попадут в переделку, ни разу не выпустила их на улицу.
Всадники затормозили у края площади. Ветер развевал черные полы их сюртуков и раздвоенные бороды мужчин; лошади нервничали, чуя запах крови. Коваль узнал Жильбера, карлика и толстую женщину, что в таверне играла в карты со слепым. Всего приехало девять человек, и все отчаянно храбрились, но двое стариков нашептывали молитвы.
— Переведите им, что они могут не бояться птиц, — губернатор повернулся к Орландо. — Тут одни трупы.
— Если бы я не видел вас раньше, то сказал бы, что перепил вина, — на лице Портоса отражалась невероятная гамма чувств — от недоверия, до священного ужаса. — Не могу поверить. Я только что дотронулся до живых Хрустальных когтей…
— Мне тоже кажется, что я не могу проснуться, — шепотом добавил другой Бумажник, высокий старик, со шрамом поперек лба. — Немного я знавал людей, кто видел птиц так близко, и смог об этом рассказать.
Он потрогал шрам.
— Мне было крайне нелегко убедить друзей, что вам можно доверять, — сказал Портос.
— А я им и не доверяю, — вмешалась краснолицая толстуха.
— Поступайте как вам угодно, — согласился Коваль. — Мы ни на чем не настаиваем. Я всего лишь предложил вам способ уберечь общину от погромов.
Бумажники спешились, но оставить коней не решились. Мелкими шажками, вздрагивая и оглядываясь, они обступили дубовых великанов. Лошади фыркали на гору черепов. Над изодранными саркофагами жужжали блестящие мухи. Из ближайшей капсулы торчала обглоданная до блеска человеческая кисть; вокруг суетились вороны.
Узколицый Жильбер, сверкая глазками, вплотную подошел к Монике и погладил ее по щеке. Потом быстро произнес несколько фраз, скашивая рот на сторону и обращаясь, скорее к Портосу.
— Я не понимаю половины того, что он говорит, — пожаловалась Артуру Моника. — Боже, во что они превратили французский язык!
— Он спрашивает этого громилу, почему тебя нельзя купить, если ты не настоящая ведьма? — вполголоса перевел на английский Орландо.
— Никто вас не продаст, — успокоил Коваль и обернулся к маячившей в тени фигурке Фердинанда. — Проследи, чтобы Станислав нас не видел, пусть его мама Рона отвлечет на перевязку! И попроси, пожалуйста, Христофора, пусть приведет свою пассию.
Жильбер начал что-то втолковывать Портосу. Он ухитрялся говорить одновременно нагло и угодливо. Коваль подумал, что не хотел бы такому типу подставить спину, но главный Бумажник, похоже, не был настроен на обсуждение темы. Он сказал что-то очень тихо, не поворачивая головы.
Жильбер не отставал, косился на Монику, щерился цыганским оскалом и что-то вкрадчиво объяснял начальнику.
То ли Портосу надоели препирательства, то ли стало стыдно перед чужими, но так или иначе, он сгреб парня в охапку и уволок за постамент. Минуту спустя оба вернулись как ни в чем не бывало, но Жильбер держался за глаз, а с губы его капала кровь. Остальные Бумажники словно ничего не заметили. Артур благоразумно сделал вид, что его беспокоят царапины на ноже.
Христофор вышел из подземелья в обнимку с девушкой. Разобрав, кто стоит перед ней, спасенная чуть вторично не грохнулась в обморок. Наконец-то Коваль сумел ее как следует рассмотреть. Ева не отличалась большой красотой и когда-то была намного толще. Возможно, ее даже дразнили в отрочестве пышечкой или как-нибудь в этом роде. Однако сейчас девушка походила на выжатый лимон, по фактуре и цвету. Коваль с тревогой заметил то, что пропустила мама Рона. Девчонка или перенесла желтуху, или собиралась ею наградить каждого встречного. И была пугающе худой. В прорехи шерстяной хламиды просвечивали незагорелые ноги и тонкие руки в синих ниточках вен. Скуластую физиономию покрывала сеть царапин, на щеке вздувался синяк, а зеленые глаза чуть не вываливались наружу от страха. Единственным ее достоинством были уникальные рыжие локоны.
Артур сразу заметил, как ведьмочка прижалась к сыну луны и не отходила от него на протяжении всей беседы. Из ямы, спрятав горе за черными очками, вылез старший пивовар, и с ходу начал переводить.
— Ева, ты не можешь остаться в общине, — полувопросительно сказал Портос. При этом он явно избегал встречаться с рыжей глазами. — Ты уйдешь с этими людьми?
— Я могу уйти в Нанси, и буду ждать там…
— Чего ты будешь ждать? — со злобой спросил один из незнакомых Ковалю Бумажников. — Будешь ждать, пока нас всех повесят? Едва пройдет слух, что ты спаслась, Андре мигом обвинит нас в колдовстве!
— Буду ждать, пока соберутся купцы в Севилью, — девица отвечала очень тихо, уставившись в землю.
Христофор, не понимая чужой речи, метался взглядом с одного пришельца на другого. Следя за ним, Коваль с поразительной остротой вспомнил себя… Как он бежал сквозь проливной дождь за каретой Качальщиков, увозивших в уральские предгорья молоденькую мамочку, Надю ван Гог; как подставлял спину, выталкивая колеса из раскисшей грязи, а потом, на ночевках, смотрел на Надю сквозь искры костра. Он готов был тогда бежать еще сотню километров и плюнуть на весь белый свет, лишь бы не разлучаться с маленькой, ясноглазой хохотушкой. Сейчас у сына луны был точно такой же исступленный взгляд самца, который подозревает всех и каждого в посягательствах на свою половину…