Судьба Убийцы (ЛП)

- Я вижу свою кость! Моя рука вся опухла. Боль пульсирует во мне, как барабанный бой!

Повисла пауза, и я услышала, как трещит костер.

Сохраняй спокойствие, - предупредил Волк-Отец. - Познавай все, что можешь, внимательно слушая. - Затем, с оттенком гордости: - Смотри, даже своими несчастными коровьими зубами ты научила ее бояться тебя. Даже старая сука теперь будет более осторожной. Но тебе надо углубить это чувство. Только эти три мысли должны быть в твоей голове: «Я сбегу. Я заставлю их бояться меня. И если у меня появится шанс, я убью их».

Но они уже избили меня за одну только попытку побега! Что они сделают, если я убью одного из них?

Они будут избивать тебя снова и снова, пока ты не сбежишь. Но ты слышала, ты представляешь для них ценность. Так что они, возможно, не убьют тебя.

Возможно? - меня охватил ужас. - Я хочу жить. Даже если я буду жить их пленницей, я хочу жить.

Тебе кажется, что это правда, но уверяю тебя, это не так. Смерть лучше, чем некоторые из видов пленения, что они замышляют для тебя. Я был пленником, игрушкой бессердечного человека. Я заставил их бояться меня. Именно поэтому они попытались убить меня. Именно поэтому твоему отцу удалось купить мою свободу.

Я не знаю эту историю.

Она темна и печальна.

Мысль быстра. Так много всего мы обсудили во время короткого затишья в разговоре бледного народа. Вдруг из темноты раздался крик. Это ужаснуло меня, и я заставила себя грызть путы быстрее. Не очень-то заметно было, что дело продвигается. Вновь послышался искаженный голос, и я узнала калсидийский. Это, скорее всего, Керф, калсидийский наемник, которого Винделиар колдовством заставил служить Двалии. Он все еще не в своем уме после путешествия через колонну? Я подумала о том, распухла ли его рука после моего укуса. Как можно тише я передвигала свое тело, пока мне не удалось вглядеться в темноту. Керф указывал вверх, на одну из древних колонн, стоявших по краю площадки. Я услышала вопль Реппин:

- Видите? Видите? Я не сумасшедшая! Керф тоже ее видит! Бледный призрак сидит на этой колонне. Вы должны ее видеть! Разве она не Белая? Но так странно одета, и поет насмешливую песню.

- Я ничего не вижу! – сердито завопила Двалия.

Винделиар боязливо заговорил:

- Я вижу. Тени народа, жившего здесь очень давно. Здесь был рынок. А сейчас, когда наступает вечер, Белый певец развлекает их.

- Я слышу… нечто, - нехотя подтвердила Алария. – И… и когда я прошла через этот камень, древние люди заговорили со мной. Они говорили жуткие вещи, - она судорожно вздохнула. – А этим вечером я увидела сон. Красочный сон, который я должна рассказать. Мы потеряли наши журналы снов, когда сбежали от калсидийцев. Я не могу записать его, поэтому должна рассказать.

Двалия с отвращением фыркнула:

- Будто твои сны когда-нибудь чего-то стоили. Ну, давай, выскажись.

Реппин быстро вскочила, будто слова рвались из нее наружу:

- Мне снился орех в дикой реке. Я видела, как кто-то достал его из воды. Орех лежал, и его долго били, чтобы разломать. Но он становился только толще и сильнее. Потом кто-то раздавил его. Пламя, мгла, отвратительное зловоние и крики вышли из него. Огнем пылали слова: «Идет Разрушитель, которого вы создали». И сильный ветер пронесся через Клеррес, подхватил всех нас и разбросал.

- Идет Разрушитель! – счастливым криком подхватил калсидиец.

- Молчи! – огрызнулась на него Двалия, и он расхохотался. – И ты тоже замолчи, Реппин. Это не тот сон, которым следует делиться. Это всего лишь лихорадка, бурлящая в твоем сознании. Вы такие малодушные дети! В собственном сознании создаете тени и иллюзии. Алария и Реппин, идите и соберите побольше дров. Сделайте хороший запас на ночь, а потом проверьте эту маленькую стерву. И больше ни слова об этой чепухе.

Я слышала, как Алария и Реппин брели к лесу. Мне показалось, что они шли медленно, словно боялись темноты. Но Керф совершенно не обращал на них внимания. Подняв руки, он волочил ноги в неуклюжем танце вокруг колонны. Памятуя о силе Винделиара, я осторожно опустила стены. Пчелиное жужжание на краю сознания превратилось в голос, и я увидела Элдерлингов в ярких одеждах. Их глаза сияли, волосы блестели как начищенные серебряные и золотые кольца, и все вокруг калсидийца танцевали под пение бледного певца, сидящего на колонне.

Двалия уставилась на Керфа, раздосадованная его удовольствием.

- Почему ты не можешь его контролировать? – требовательно спросила она Винделиара. Тот беспомощно махнул рукой.

- Он слышит здесь слишком многих, и их голоса сильны. Они смеются, поют и празднуют.

- Я ничего не слышу, - в сердитом голосе Двалии слышался страх. – Ты бесполезен. Ты не можешь контролировать эту девчонку, а теперь не в силах контролировать сумасшедшего. Я возлагала на тебя такие надежды, когда выбрала тебя. Когда одарила тебя этим зельем. Как я была не права, растратив его на тебя! Остальные были правы. Ты не видишь снов, не видишь ничего. Ты бесполезен.

Я почувствовала легкий холодок – ко мне устремилось сознание Винделиара. Его страдание волной обрушилось на меня. Я наглухо захлопнула стены и постаралась не переживать из-за того, что, испытывая боль, он все же волнуется за меня. Его страх перед Двалией, свирепо сказала я себе, был слишком велик, чтобы оказать мне хоть какую-то помощь или поддержку. Что пользы в друге, который не станет рисковать ради тебя?

Он твой враг, настолько же, насколько и остальные. Если представится шанс, ты должна убить его, точно так же, как и любого из них. Если кто-то из них коснется тебя, ты должна кусаться, драться и царапаться изо всех сил.

У меня все болит. У меня нет сил. Если я попытаюсь постоять за себя, они изобьют меня снова.

Если ты нанесешь даже небольшой урон, они будут знать, что прикосновение к тебе имеет цену. Некоторые не захотят ее платить.

Не думаю, что смогу покусать или убить Винделиара. Двалию – могла бы. Но остальных…

Они ее инструменты: ее зубы и когти. В твоем положении ты не можешь себе позволить милосердие. Продолжай разгрызать свои путы. Я расскажу тебе о своих днях в неволе. Когда я был избит и заперт в клетке. Вынужден бороться с собаками и кабанами, такими же несчастными, каким был и я сам. Умирая от голода. Открой свой разум рассказу о том, как я был порабощен, и о том, как твой отец и я разорвали путы нашего плена. Тогда увидишь, почему ты должна убивать, когда представляется шанс.

Он начал, но не рассказ, а воспоминание, которое я разделила. Это было как вспомнить нечто, что знал всегда, но вспомнить обжигающе подробно. Он не берег меня от воспоминаний о его убитой семье, об избиениях и голоде и о тесной холодной клетке. Он не смягчал ни того, как сильно ненавидел своих тюремщиков, ни того, как ненавидел поначалу моего отца, даже когда тот освободил его. Ненависть тогда была его привычкой, ненависть кормила его и поддерживала в нем жизнь, когда ничего другого не оставалось.

Я не справилась даже наполовину со скрученной тканью, которая опутывала мои запястья, когда Двалия отправила Аларию привести меня к огню. Я притворялась мертвой, пока она не согнулась надо мной. Она положила руку мне на плечо:

- Пчелка?

Я перевернулась, бросилась к ней и укусила. Я схватила зубами ее руку, но лишь на мгновение. У меня слишком болел рот. Она с криком вырвала руку и отскочила.

- Она укусила меня! – закричала она остальным. – Маленькая негодяйка укусила меня!

- Ударь ее! – приказала Двалия, и Алария замахнулась ногой, но Волк-Отец был прав. Она боялась оказаться слишком близко. Я откатилась от нее, и мне удалось сесть, несмотря на протесты измученного тела. Я сверкнула на нее здоровым глазом и оскалила зубы. Не знаю, разглядела ли она это в танцующем свете огня, но близко подходить не стала.

- Она проснулась, - сообщила им Алария, будто я могла укусить ее во сне.