Исток

Избрав духовное поприще, Константин отказался от погони за титулами и чинами и пребывал простым диаконом до самого пострижения в монахи, хотя предложения о рукоположении в более высокий сан получал неоднократно.

Константин намеренно оставался на нижней ступеньке иерархии, следуя Писанию: «...и последние станут первыми...»

Спешно созванный синклит отменил регентство и объявил Михаила самодержцем.

В ответном слове император пообещал править империей, советуясь с многоопытными вельможами во всех важнейших делах.

   — Для меня не существует иных интересов, кроме интересов государства, и мне больно видеть, что нынче дела идут вкривь и вкось и что причиною тому — небрежение чиновников, в любом деле усматривающих лишь личные виды. Скорее я желал бы быть ненавидимым за правое дело, чем любимым за неправое...

Молодой василевс обвёл глазами вдруг притихших сановников и продолжил:

   — Государство и закон призваны не столько обеспечивать порядок авторитетом и силой принудительной власти, сколько охранять господство добродетели и её лучшего выражения — справедливости, исключающей уравнительное обезличивание и господство богатого над бедным, сильного — над слабым. И я наведу такой порядок! Государь должен строить свою внутреннюю политику таким образом, чтобы его подданные постоянно испытывали в нём нужду, чтобы боялись осиротеть со смертью монарха... И вы мне станете первыми помощниками... Мы укрепим святую церковь, ибо вопросы о взаимных отношениях людей в обществе представляются мне совершенно незначительными в сравнении с вопросом об отношении человека к Богу! Когда прочен государственный строй, тогда непоколебима и его государственная Идея! И, соответственно, наоборот... Так что дело государя — всячески укреплять государство, а дело церкви — всемерно поддерживать усилия монарха...

Истерзанное долгим ожиданием императорской власти, а также оскорблениями и унижениями, самолюбие василевса придавало его первым действиям на престоле крайнюю торопливость.

Он как будто боялся, что не успеет навести вокруг себя столь желанный порядок, и потому стремился переменить всё разом, сделать за день то, для чего по логике вещей требовались годы и десятилетия.

Новеллы выходили из-под его пера одна за другой, в иной день Михаил подписывал до десяти указов.

Каждый день предпринималась им какая-то новая мера: что-то запрещалось, что-то учреждалось, что-то вменялось в обязанность, а что-то упразднялось за ненадобностью. Всякий самодержец и лица, входящие в его ближайшее окружение, бывают охвачены иллюзией, что они способны сделать с обществом всё, что пожелают, к его же, общества, разумеется, пользе и выгоде...

Сколь обманчиво самовластье!

Чрезвычайная торопливость, соединённая с нерастраченным пылом души, стремление всем внушить к себе почтение привело к тому, что дела приходили в совершеннейшее расстройство.

Желание следовать справедливости и закону выливалось в несправедливость и беззаконие.

Жажда порядка удовлетворялась таким образом, что в результате получался беспорядок ещё больший.

В малейшем отклонении от установленных им порядков император склонен был усматривать преступное небрежение и потому ни одного случая не оставлял без рассмотрения и наказания.

Вместе с тем любого из подданных, выразившего ему уважение, он награждал щедро и незамедлительно.

Приближённые к василевсу чиновники скоро открыли главную черту характера василевса — страстное желание любви подданных, и стали эту любовь... организовывать.

Во время церковных и иных праздников император появлялся перед народом в сопровождении огромной свиты и внушительной вооружённой охраны.

Вдоль всего пути следования процессии стояли толпы согнанного сюда простонародья.

В определённых местах воздвигались особые деревянные подмостки, на которых вместе с музыкантами и исполнителями хвалебных гимнов во время шествия процессии имели право стоять видные горожане, иноземные послы, знатные путешественники...

Вокруг василевса, где бы он ни появился, искусственно создавалась толпа раболепных подданных, и делалось это единственно для того, чтобы какой-нибудь сановник, оказавшийся вблизи императора в ту минуту, имел счастливую возможность лишний раз польстить императору и сказать ему, указывая на толпу, как сильно любим он своими подданными.

Михаил разгадывал подобные уловки своих вельмож, но тем не менее слушал их льстивые речи с большим удовольствием.

Ещё ему нравилось, когда его называли отцом отечества.

Михаил не был чужд осторожности, но от неё и следа не оставалось, когда его придворные говорили ему именно то, что он желал слышать.

Он верил тому, во что ему было приятно поверить...

Наибольшей опасности оказаться в плену страстей и заблуждений при осуществлении государственных преобразований подвержены люди, впервые получившие верховную власть.

Вместе со скипетром приходит к ним иллюзия, будто все их повеления будут исполняться беспрекословно, точно и без промедления.

Так если и бывает, то лишь в мелочах.

Если же они отваживаются на крупные перемены, то скоро обнаруживают всю иллюзорность оказавшейся в их распоряжении якобы неограниченной власти...

И во время правления Михаила III, и много лет спустя тонкие психологи и глубокие мыслители порой заходили в тупик, пытаясь найти объяснение поступкам этого императора.

А между тем в поступках его был смысл.

Собака долго сидела в конуре, да к тому ж на цепи. Однажды решили взять её на охоту, и что же?..

Вместо того чтобы вынюхивать дичь и идти по следу, она стала бросаться на всякий куст, беспричинно облаивать весь белый свет...

Да разве заблуждался только ромейский монарх, последний представитель ничем особо не примечательной Аморийской династии? Разве всякий чиновник не ведёт себя так же, едва получит важную должность?

Получить должность и вместе с ней власть означает для всякого то же самое, что вылезти из конуры и быть спущенным с цепи.

Днём кесарь Варда посетил логофиссию дрома, где объявил, что будет лично возглавлять это учреждение.

Заметив протоспафария Феофилакта, кесарь милостиво полюбопытствовал, как обстоят дела в департаменте северных варваров, и удостоил протоспафария благосклонной улыбки.

А казначею логофиссии дрома кесарем было отдано распоряжение немедленно выплатить всем чиновникам ругу, задержанную ещё с Пасхи.

Окрылённый сиятельной милостью, Феофилакт решил навестить гетеру Анастасию и в тот же вечер, прихватив с собой две литры золота, прискакал к её дому в регеоне Арториан.

Обычно шумный и многолюдный, на этот раз дом гетеры поразил Феофилакта настороженной тишиной.

Служанка провела его в зал для приёмов, но Феофилакту пришлось не менее получаса дожидаться, пока Анастасия выйдет к нему.

   — Я рада видеть тебя, любезный Феофилакт, — сказала гетера, но голос её был скорее встревоженным, чем радостным. — Почему ты так давно не приходил ко мне?

   — Для красивой и романтической любви требуется много свободного времени и свободных денег... У меня не было ни первого, ни второго, милая Анастасия!.. Но теперь я надеюсь, что смогу навещать тебя так часто, как ты того пожелаешь...

   — Что слышно во Дворце? Тебе не грозят опасности?

   — Государственный деятель обязан быть осторожным и проницательным, должен тщательно выверять каждый свой поступок и заботиться о своей политической репутации. Стремясь угодить сегодняшнему правителю, рискуешь завтра быть отправленным на казнь сменившим его властелином... Я не пресмыкался перед Феоктистом, и мне нечего бояться кесаря Варду. Напротив, я надеюсь на перемены!.. Власть сменилась, — улыбнулся Феофилакт. — Ах, если бы мою девочку не похитили тавроскифы, она завтра же была бы возвращена в столицу!..