Исток

   — До сего дня никаких известий?

   — Ни малейших!.. Но не будем о грустном! — воскликнул Феофилакт и положил к ногам гетеры кошель с золотыми монетами:

   — Что это? — удивилась Анастасия.

   — Две литры, — с достоинством ответил Феофилакт. — Не люблю чувствовать себя должником.

   — Убери свои деньги, — устало сказала Анастасия. — Неужели же ты ничего не понял?

   — А что я должен был понять? — горделиво расправляя плечи, сказал Феофилакт. — Разве достойно мужчины быть должником?!

   — Я любила тебя, Феофилакт...

   — За это я и принёс литру золота. Так полюби же меня и сегодня, за это получишь вторую литру.

   — Уходи прочь! — сказала Анастасия. — И забери свои деньги! Прощайте, ваше превосходительство!..

Гетера опустила голову и медленно удалилась, оставив Феофилакта в пустых покоях.

Недоумённо хмыкнув, Феофилакт отсчитал литру золота и оставил столбик монет на краешке стола, остальные забрал с собой.

Одним из первых своих рескриптов Михаил отметил высшими наградами кесаря Варду, пожаловав его саном магистра и назначив доместиком схол.

Защиту империи от арабских набегов Варда поручил своему брату Петроне, назначив его стратигом Фракисийской фемы.

С тех пор военными делами империи заведовал Петрона, а внутренними — Варда. И уж заведовал весьма круто!..

Уже на другой день после обретения титула магистра Варда пришёл во дворец василиссы Феодоры и застал сестру в рыданиях.

   — Довольно! — холодно произнёс торжествующий кесарь. — Слезами дело уже не поправишь. Полагаю, что для блага империи тебе лучше удалиться в монастырь.

Феодора с лютой ненавистью поглядела на брата, хотела что-то сказать, но из уст вырвалось только бессильное змеиное шипение.

   — Дабы не создавать почвы для смуты, полагаю также, что и принцессы должны последовать с тобой, — жёстко добавил Варда.

Из-за двери послышался вой, подслушивавшие разговор девицы принялись оплакивать свою горькую участь. Их было четверо — Фёкла, Анна, Анастасия и Пульхерия.

Варде не раз доносили, с каким злорадством они осуждали его любовную связь с Евдокией, так что теперь у племянниц появлялся хороший повод самим продемонстрировать христианское смирение.

   — Бог!.. Бог покарает тебя за всё... — прошептала Феодора.

   — Я чист пред Богом и людьми, — возразил Варда. — Всё, что я совершил, делалось ради блага христианской империи.

А про себя он подумал, что никакие великие деяния не совершаются без малой толики лжи и насилия.

Сопровождаемый пышной свитой, торжествующий кесарь Варда приехал на притихшее патриаршее подворье и дождался, когда Игнатий сам выйдет на крыльцо, чтобы встретить нового правителя империи.

   — Василисса Феодора и её дочери изъявили желание посвятить себя служению Господу нашему Иисусу Христу в одном из монастырей, — сказал Варда. — Попрошу тебя совершить все приуготовления к обряду и не откладывать этот обряд.

   — Ты можешь поступить со мной так же, как и с несчастным Феоктистом, упокой, Господи, его невинную душу, но святить воздух для василиссы не стану! — прошипел Игнатий, испепеляя Варду взглядом.

   — Найдутся другие, освятят, — махнул рукой Варда. — А тебе, святой отец, придётся отправиться на остров Теревинф. Там у тебя будет возможность спокойно обдумать всё...

   — Находясь перед неправедным судом — молчи!.. Ибо никому в этом мире нет дела до твоих слов и ненужных оправданий. Спаситель наш и Господь Иисус молчал, когда на него лжесвидетельствовали. Он ничего не говорил и когда Его осуждали на смерть... Господь терпел и нам велел, — сбивчиво бормотал Игнатий.

   — Молчать раньше нужно было! — сказал Варда.

Много лет спустя, оглядывая мысленным взором всю ту бурю, которая пронеслась по Большому Дворцу после смещения патриарха Игнатия, кесарь Варда не раз думал с немалым сожалением: «Было бы интересно поглядеть беспристрастным взором, на достижение каких целей расходует свои силы большинство сильнейших и достойнейших членов общества?! Господи, да зачем же было Игнатию становиться в позу?! Вообще-то нормальным людям свойственно бороться с собственными слабостями. Но чаще всего их удобнее попросту не замечать. К чему было лишать меня причастия?.. Ну, промолчал бы святой отец, не стал поднимать шум и жил бы себе припеваючи, и я с моей девочкой Евдокией был бы счастлив... Так нет же! Хотелось ему непременно свою власть показать... Ну и показал, на свою голову! Когда в гордыне своей человек посчитает себя сильным, Бог оставляет его».

   — Не может империя дольше оставаться без патриарха, — беспрекословно сказал кесарь Варда протоасикриту Фотию, застывшему в почтительном полупоклоне. — Не может! Патриарх обязан быть духовным вождём своего народа, а главнейшая задача всякого духовного вождя состоит в том, чтобы направить устремления возможно большего числа сограждан в единое русло, дабы меньше сил отвлекать на поддержание внутреннего порядка и больше сил отдавать на приобретение новых территорий...

Фотий сдержанно кивнул и осмелился тихо заметить:

   — Однако Игнатий не сложил с себя пастырский сан...

   — Сложит. Я полагаю, что архипастырем должен стать человек образованный. Империю слишком долго раздирали еретические разномыслия и разногласия. Когда на пастырском престоле окажется человек просвещённый, он сможет уверенно противостоять всяческим заблуждениям.

   — Кто же этот человек? — полюбопытствовал Фотий.

   — Ты.

   — Позволю себе напомнить, что не имею священного сана, даже самого низкого.

   — Все священнослужители когда-то были мирянами, — рассмеялся Варда. — Клириками не рождаются. К счастью.

   — Согласно установлениям святых соборов, возведению в сан должно предшествовать наличествование меньшего сана...

   — Пусть это тебя не печалит. Если ты согласен стать патриархом, нынче же будешь посвящён в диаконы, завтра — в иереи, через два дня станешь епископом, ещё через день — архиепископом... А там и патриарший посох обретёшь.

Фотий задумался.

Предложение было весьма лестным, хотя и таило в себе немалые опасности.

У патриарха Игнатия оставалось довольно много приверженцев как среди священнослужителей, так и среди мирян, всегда склонных сочувствовать гонимым...

   — Кто из высших иерархов осмелится совершить рукоположение? — спросил Фотий, внутренне уже готовый дать своё согласие.

   — Спасаясь от нападений измаильтян, из Сицилии в Город приехал архиепископ сиракузский Григорий, — оживлённо потирая руки, сказал Варда. — Вот он и совершит!

   — Ах, это будет Григорий... — с нотками разочарования произнёс Фотий.

   — Да, он давно пребывает во вражде с патриархом Игнатием и не упустит возможности насолить своему недругу.

   — Насколько всем известно, Игнатий лишил Григория сана...

   — А Григорий подал апелляцию Римскому Папе! И сам он не считает законным лишение сана от рук Игнатия. Важно другое — ты согласен занять патриарший престол?

   — Да, — поспешно сказал Фотий. — Согласен.

   — Вот и прекрасно! Полагаю, что нам нет нужды откладывать осуществление нашего замысла... Приготовления не займут много времени, — сказал на прощание Варда и подумал, что уж этот-то патриарх не посмеет отказать в причастии ни ему самому, ни его возлюбленной Евдокии.

Река Историй то течёт по гулким ущельям, сметая всё на своём пути, то растекается по равнине и неспешно несёт в своём потоке народы и государства...

В периоды равнинного течения Истории человек сравнительно мало подвергается риску, однако столь же мала и вероятность крупного успеха.