Страница 18 из 21
– Какие богатства? Кто отписал? – я сзади затрясла Петра Ивановича за плечи, да так, что машина затанцевала на пустой дороге.
– Да почем я знаю – какие? Все, кажется! Думал, ты, Витальевна, в курсе. Он еще три месяца назад со мной к нотариусу ездил. Все фирмы тебе завещал, всю недвижимость… Да ты, правда, не знала что ли?
– Сережа? Мне? А ну стой, Петр Иванович! Да остановись, я говорю.
Машина плавно съехала к обочине.
–А ну говори прямо: что с Сережей? Он был у врача? Какой ему поставили диагноз? Почему ты молчал, сукин сын? Ты понимаешь, что это значит – фирмы отписал! Это значит, что человек на тот свет собрался, а ты об этом мне говоришь вот так, запросто, в три часа ночи, где-то на окраине Москвы, – меня трясло не по-детски.
Петр Иванович непонимающе вертел головой и все пытался отцепить мои пальцы от своего плеча.
– Да не причитай ты, Витальевна! Нормально все было. Приходила к нему в офис баба одна, страховой агент, что ли. Сначала со страховкой…. То да сё…. Потом она ему в уши про завещание надула….Он с ней поговорил и меня вызвал, чтобы я твои документы из дома привез. И мы втроем уже в какую-то контору поехали. «Действительно, говорит, умные люди советуют… Случись что, а у жены ни доверенности, ни каких-то других документов». Я с ним полностью согласился…. Вот попадет, к примеру, Тимофеевич в аварию, а тебе потом по инстанциям ходить, права качать… А так он все и застраховал, и у нотариуса по завещанию на тебя оформил. «С сыном, сказал, она разберется, а у других претензий не будет». А ты, что же, не знала, что ли?
– Да не знала, конечно, – чуть не зарыдала я. – Разве Сергей мне хотя бы раз правду сказал? Вот же дурак, ну дурак… Чего это он придумал? Какая авария? При чем тут деньги? Ну, вернется господин Толкунов из Питера – будет у нас разговор сложный!
– Сложный разговор, Витальевна, у вас по любому будет…
Слезы из глаз потекли с новой силой, я завертелась в поисках носового платка или салфетки.
Петр Иванович, кряхтя, выбрался из машины, не торопясь, приоткрыл заднюю дверцу и ввалился ко мне на сидение. Зачем-то поплевал на свои большие ладони, растер их и медленно прижал к моим щекам. «Ну, Витальевна, ну будет, милая…. Жизнь она знаешь какая? Полосатая. Вот сейчас ночь в Москве, темно, а потом, глядишь, и солнышко выйдет…. И с Тимофеевичем у вас все срастется. Блуд у мужика короткий. Ты вон передачи по телевизору вспомни, да книжки все, которые мы вместе и печатали и читали. Я из них, что для себя уяснил? Не то горе, что сейчас, а то, которого не знаешь!»
Когда я выплакалась окончательно и притихла, свернувшись комочком между забытой в машине кем-то, возможно и мной, кожаной подушкой и теплой джинсовой курткой Петра Ивановича, мы уже почти подъехали к нашему дому.
Красные ворота были закрыты. В щелках жалюзи на втором этаже я успела заметить суетливую тень – вероятно, наш приезд караулила Клара. Из-под ворот высунулись два черных и мокрых носа – это Лиса и Герда, наши ротвейлеры, радостно приветствовали возвращение хозяйки. Поднявшись по ступеням веранды, я рассмотрела за стеклом нервно прохаживающегося по широкому подоконнику всеобщего любимца Котю – почти брата-близнеца качаловского рыжего котяры, правда, не такого крупного и не такого ленивого. Мне показалось, что это темное утро, спящий вполглаза дом и наши бесхитростные животные – это и есть то настоящее, что еще осталось в жизни. В той жизни, где нет места двойникам и изменам, недосказанным словам и недопонятым поступкам. Честно говоря, я была очень рада, что вернулась домой. И пусть моя радость будет кратковременной (увы, в сорок лет не забываются за пять минут как в детстве, ни обиды, ни предательства, ни Насти всякие) я хотя бы чуть-чуть еще понежусь в этой осенней спелости сада и покое чистых и светлых комнат. Я успею потрогать любимые сувениры, привезенные домой в те времена, когда мы были беззаветно счастливы. Успею надышаться запахами Сережиного ароматного трубочного табака, пакеты которого были разбросаны по всем этажам. Успею насмотреться на фотографии Сережки-маленького, развешенные в нашей спальне….
До постели я добрела уже совсем обессиленная. Стянула с себя надоевший китайский свитер, неудобные дешевые джинсы. Полюбовалась на свои белые махровые носочки, которые от азиатских кроссовок выкрасились в грязно-бордовый цвет и решила, что их придется выбросить….. Забросила носки вместе с бельем на пуфик, стоявший у туалетного столика и голышом нырнула прямо под атласное покрывало, прокопав внутри постели уютный ход между простыней и пуховой перинкой. Пожалела, что нету сил, чтобы принять душ…. и моментально заснула.
Вот только поспать мне почти совсем не удалось. Во всяком случае, разбуженная громким стуком в дверь, я посмотрела в окно и успела заметить, что утреннее бледное солнце если и приподнялось над горизонтом, то совсем чуть-чуть. Словом, если я уснула в пять, то сейчас было где-то около восьми утра.
Так оно и оказалось. Дверь не открывалась, но стук продолжался, прерываемый лишь сердитыми восклицаниями Клары: «Ну и чего ты удумал ее будить? Она только легла, трех часов не прошло, а ты с телефоном лезешь. Горит там, что ли у них, в телефоне?» «Ты не понимаешь, Клара, – возражал хрипловатый басок Петра Ивановича, – Это от Качаловых. Я ж тоже только-только закемарил, а тут этот звонит, который меня вчера вызывал, старший охранник. Говорит, что ему Витолина наша нужна. Несчастье у них». «Несчастье у них, а спать нам не дают», – не сдавалась Клара.
–Эй, вояки! Заходите уже, все равно разбудили, – крикнула я из-за закрытой двери, накинув халат.– Что там у вас еще случилось?
Дверь приоткрылась и в мою спальню одновременно протиснулась красная от злости домработница Клара и взъерошенный, не выспавшийся Петр Иванович:
– Вот, – протянул он мне трубку мобильного телефона, – Григорий Петрович вам звонит.
Я поднесла трубку к уху:
– Толкунова слушает.
–Витолина Витальевна, – глухо проговорили на том конце, – Это Георгий Эрнст. Георгий Петрович, то есть. Вам лучше бы приехать к нам.
– Ага, то уехать, то приехать, – недобро хмыкнула я, – Вы уж определитесь, милейший.
– Витолина Витальевна, вы не понимаете… Дело в том, что сегодня ночью умер Сергей Качалов…
Сон с меня сдуло словно ветром. Быстро приняв душ, надев строгую, но очень дорогую шелковую блузку и удобные шерстяные брючки того же оттенка (пусть Великолепный Гоша увидит меня не в затрапезном наряде) я спустилась в кухню. У плиты, недовольно ворча, суетилась Клара. У накрытого стола в полном сборе сидел весь основной состав «Твистовцев» – Петр Иванович, Колюня и Юленька, что, собственно говоря, было не удивительно, поскольку они почти все жили в нашем доме. Точнее, постоянно жили Клара с племянницей, а Петр Иванович и Колюня дежурили посменно, так как Сергей Толкунов так и не снял с них основных обязанностей – моего шофера и охранника. Хотя, в отличие от качаловских бодигардов, мои сотрудники были скорее хорошими приятелями, чем наемными служащими. И субординация у нас проявлялась до недавнего времени лишь в их обращении ко мне по имени отчеству и строго на «вы». Но в последние два дня, как я заметила, мы незаметно перешли на «ты». Действительно, чего уж «выкать» в такой-то ситуации.
Во время завтрака на Кларину стряпню никто не обращал внимания. Да и не до оладушек, когда такие дела разворачиваются вокруг. Петр Иванович барабанил вилкой по фарфоровой сахарнице и всё у него выходило на мотив «ту-сто-четыре– хороший-самолёт», то есть похоронного марша. Юленька рассматривала тот самый выпуск «Ledy Lux», где напечатали не только мою фотографию на обложке, но и несколько страниц интервью со мной, я задумчиво рисовала чертиков на салфетке. Первым молчание нарушил Колюня:
– Ну и чего мы скуксились? Давайте, что ли, подведем итоги того, что имеем, – предложил он.
– А чего их подводить? – мгновенно вскинулся Петр Иванович, – Вляпались мы в качаловское дело по самые эдельвейсы, простите дамы… И уже через день с начала нашего «сотрудничества» на счету одна фигурантка с разбитой головой, а второй – вообще труп.