Тень жены Гамлета

– Да уж…, – возражений у меня не было, – Хотя, если подумать…. Если предположить, что мы бы в это дело не вляпывались… Могло же быть так, что покушение на Качалову состоялось бы в любом случае, а Качалова убили самого по себе?

– А как его убили? – задала резонный вопрос Юленька, отложив журнал.

– А вот этого я не знаю, – я потянулась за сигаретой, – Григорий Петрович по телефону мне сказал, что Качалов умер… Может инсульт, или сердце?

– Ну и почему мы говорим об убийстве? – хладнокровию нашей секретарши можно было позавидовать, – Логичнее было бы обсуждать только покушение на Татьяну Борисовну.

– А знаете, что меня напрягло? – снова вмешалась я, – В тот момент, когда я уходила из дома Качаловых, что-то показалось мне весьма подозрительным. Вот только я никак не могу вспомнить что именно …, – я нервно затянулась дымом и закашлялась.

– А вы, Витолина Витальевна, не спешите, не циклитесь на этом, – Колюня, похоже, включил в себе сыщика, – Если напрягло, то потом обязательно вспомнится. Вы нам лучше расскажите, как оно вообще всё там происходило. Ну, в смысле, в Качаловском доме?

– Ну, как? Как?, – я наморщила лоб, – Встретили меня на вокзале, чуть было не спалили со всеми потрохами, когда я раньше поезда прибежала… Потом, уже дома, мать Качаловой устроила мне настоящий допрос. Но я выкрутилась! Опять же этот проклятый журнал, где моя физиономия сияла на всю кухню, – я ткнула пальцем в глянцевое издание.– Мне пришлось применить военную хитрость, чтобы нейтрализовать противника. Правда, вместо варенья, которое я предполагала перевернуть на обложку, я разлила горячий кофе, да так, что ошпарила Качаловой руку…

– Ну, что ж вы замолчали, – поторопил меня Колюня, так как я действительно прервала рассказ, ибо опять какая-то мысль буравчиком въелась мне в мозг.

Я затрясла головой, так и не успев ничего сообразить:

– Потом мы поехали в салон. Качалова с мастерами вышла в соседнюю комнату посекретничать. Жоржик и Николя вернулись без нее…

–Жоржик и Николя это кто? – сделал стойку Петр Иванович

– Стилисты салона.

–Тьфу ты, прости господи, имена какие-то, как собачьи клички. Точно люди говорят, чем моднее, тем дурнее, – плюнул в сердцах Колюня, вспомнив, вероятно, недвусмысленные приставания наших голубых соседей со Школьной улицы.

– Да не перебивай ты! – прикрикнул на коллегу Петр Иванович.

– Так вот, вышли они втроем, а вернулись без Татьяны Качаловой, – продолжала вспоминать я, наморщив лоб.– Ах, да! Перед тем как уйти, Качалова положила свой мобильный телефон рядом со мной. Ну, а потом, когда она всё никак не возвращалась, один из стилистов, Николя по-моему, пошел ее искать в галерею. Там и обнаружил на полу, в луже крови… Мне знаете что показалось странным? – внезапно вздрогнула я от очень яркого воспоминания, – Все врачи уверяли, что рана на голове пустяковая, хотя я сама ее видела и мне она показалась большой и страшной…., наверное из-за того, что все волосы были окровавлены… И, тем не менее, если верить врачам – на голове ерундовая царапина, примерно два сантиметра в длину, а под Качаловой было столько крови, словно молодого поросенка зарезали. Лужа буквально! Так не бывает, наверное…

– Бывает!– авторитетно произнес Колюня. – Сосуды в голове крупные, и если один повредить, то крови натечет – будьте нате!

– И всё равно, – я упорно стояла на своем, – Там ее было столько, как будто ей шею перерезали, тьфу-тьфу-тьфу, не приведи Бог, конечно… И еще. Ладно, перепуганный Качалов нагнал туда целый консилиум врачей, которые, кстати сказать, только руками разводили да посмеивались. Скобу наложили, рану промыли, голову перевязали, и курить пошли. Но зачем врачи при этом вкололи ей такую лошадиную дозу снотворного, что Качалова даже дома не проснулась? Не говоря уже о том, что она и в салоне в себя не приходила, показаний никаких милиции дать не могла, поэтому опергруппа быстренько сама все осмотрела, сама сделала выводы и отчалила. У меня такое ощущение, что Качалова спала еще до укола снотворного, понимаете?

– А вы в этом салоне ничего не пили? – спросил Колюня.

– Как раз пили – яблочный сок. Нам его администратор подала. Стаканчик мне, стаканчик Качаловой.

– Так надо поехать в салон и поговорить с этой администраторшей, – внесла предложение Юленька, – Я могу поехать и узнать, кто этот сок готовил, и не мог ли кто-нибудь туда подмешать снотворное.

– Да зачем куда-то что-то подмешивать? – крякнул с досады Петр Иванович, – Чтобы Качалова уснула до того, как ее по голове стукнут? Как ты себе это представляешь? Ну, выпила она твой сок…

– Не мой, а отравленный, – не сдавалась Юленька

– Хорошо, отравленный. Подошла к креслу, села и баиньки. А тут целое дело – с мастерами куда-то ушла, окно открыла, по голове получила и только потом грохнулась и уснула? – Петр Иванович очень не любил нелогичные построения.

– Предположим, – вмешалась я, – что уход Качаловой можно было предусмотреть. Девушка она нежная, тактичная, привезла меня в салон омолаживать… Ну, не могла же она при мне сказать мастерам сделайте из этой старой коровы молодую лань!

– Витолина Витальевна! – мигом вскинулась вся троица и даже Клара возмущенно засопела у плиты.

– Ну, какая же вы старая – Юленька даже кулачком потрясла, – Вы самая обаятельная и привлекательная, о вас вон даже в журналах пишут.

– Так в журналах и о фараонах пишут, о мумиях египетских, – я усмехнулась, – Так что это, деточка, не аргумент.

Где-то в прихожей раздался телефонный звонок. Мы напряглись: очевидно, это снова звонит Георгий Петрович с напоминанием о том, что мне нужно ехать как можно быстрее. Клара с ворчанием пошлепала в холл, махнув нам рукой: «Да доешьте хоть, сыщики!». Вернулась она уже через минуту, бледная, с трясущимися губами:

– Виточка, деточка, беда! Сережа наш в Питере, в больнице, при смерти!

27 сентября (вторник, утро)

Сказать, что у меня земля ушла из-под ног – это не сказать ничего. В висках застучали два раскаленных молота, руки затряслись, дышать стало просто невозможно, и я с остервенением рванула из-под блузки ставший внезапно тесным лифчик, ничуть не стесняясь присутствующих мужчин. В добавок, меня отчаянно затошнило и скрутило живот. «Сережа при смерти». Так не бывает! Так просто не может быть и всё тут! Да он и не болел никогда, даже эпидемии гриппа, которые периодически выкашивали по половине наших родственников и знакомых – всегда обходили его стороной. Даже элементарного отравления с ним никогда не случалось. Он всегда шутил, что у него желудок луженый. Боже! Почему я говорю «шутил»? Почему я говорю о своем Сережке в прошедшем времени? И завещание? Зачем он написал завещание? Значит, он знал, предвидел, чувствовал?

Я с совершенно бессмысленными глазами металась по дому, постоянно путаясь под ногами у Клары, которая собирала мне дорожную сумку для Сережи в больницу. Мой собственный чемодан так и не был распакован со времени возвращения от Качаловых.

Петр Иванович дозванивался в аэропорт, выясняя расписание самолетов, улетающих в Питер, а Юля пыталась связаться с больницей, чтобы выяснить хоть какие-то подробности о состоянии Сергея и параллельно обзванивала гостиницы, чтобы забронировать мне номер. Судя по тому, что Сережу положили в кардиологию, мы единогласно решили, что с Сергеем случился инфаркт (других сердечных болезней в нашей семье просто не знали). Я пыталась вспомнить все, что когда-либо читала об этом заболевании, но, увы, кроме того, что риску инфаркта подвержены все мужчины после сорока лет, и что этот проклятый инфаркт бывает обширным и еще каким-то «микро» мне ничего в голову не приходило.

«Миленький, любимый, только не умирай. Только живи и дыши! Женись на своей Настеньке, рожай себе детей, занимайся своим дурацким бизнесом – я даже не пикну!». Я не умела молиться, не помнила ни одной молитвы, поэтому повторяла про себя как заклинание всего два слова: «Отче наш… Отче наш…».