Страница 9 из 16
Наверное, есть. И при всем этом за химерическим существованием Сурова в «добровольческом» взводе открывается большая и неоднозначная проблема.
«...Этот и в самом деле поверил, что судьба у них разная,— точит внутренний голос Белого,— один в крови по локти, другой у него на плечах, на спине отсидится».
Судя по тому, как держал себя Суров после лагерной мясорубки, о чем думал, человеком окончательно сломленным он не выглядел. Скорее — просто подчинившимся ситуации. Да и для того, чтобы впечатлить Белого своим интеллектуальным (придумал план спасения) и нравственным (сознательно стремился «не замараться») превосходством, тоже требовались немалые душевные силы.
Нет-нет да и ловишь себя на мысли, что именно это превосходство сыграло с Константином Суровым злую шутку.
Белому вроде бы по справедливости отведена в осуществлении совместных планов черная, неблагодарная работа — сколь возможно оберегать «чистоту» Сурова для самого же Николая нужно. Но постепенно происходит то, что и должно произойти. Суров начинает привыкать, что другие принимают за него решения, берут на себя ответственность, мараются в грязи. Он, по сути, отказывается от себя как личности. Этот процесс идет с катастрофической быстротой — такова обстановка, и в момент, когда нужно принимать решение, когда появляется реальный шанс уйти к партизанам, на месте суровской индивидуальности оказывается аморфная, слаборефлектирующая масса...
То, что произошло с Белым и Суровым, очень напоминает произошедшее с Рыбаком в повести Василя Быкова «Сотников». Попытка перехитрить судьбу путем постепенных нравственных уступок, уверенность, что все как-то обойдется, неизбежное падение, превращение в убийцу — сами «механизмы» компромисса удивительно схожи в обоих случаях. Схожи — это не использование уже наработанного литературой опыта, а неизбежность совпадений, когда исходная ситуация и герой в ней взяты из одного и того же времени, когда расстановка сил и развитие сюжета определены самой исторической реальностью.
Только в «Карателях» персонаж, попадающий в хрестоматийную теперь ситуацию нравственного, жизненного выбора, раздвоился, приоткрыв разные грани одного и того же процесса. Это только подчеркнуло, что бывают случаи, когда малейшее заигрывание с совестью кончается для играющих катастрофой, и рассмотрение различных вариантов такого жизненного поведения убеждает в их конечной схожести,
Да, не так уж редко человеку приходится всю жизнь отстаивать самый правильный, самый точный выбор. Нужна целая биография, чтобы личность осуществилась максимально и целостно, однако, случается, достаточно одного рокового решения, чтобы от нее, личности, не осталось и следа.
Истории, подобные истории нечистой пары из «Карателей», снова и снова напоминают о том, как важна нравственная взыскательность человека к самому себе.
В «Блокадной книге» Алесь Адамович и Даниил Гранин предприняли благородную попытку — опираясь на документы, живые свидетельства ленинградских «блокадников», показать беспредельность человеческой стойкости, способности человека к самоотверженности и добру.
«Каратели» преследуют иную цель. Не забыты примеры людского величия в годы войны, но никуда не уйти и от опаляющего вопроса: что порождало слабость духа, предательство, инстинктивную жажду выживания любой ценой?
Можно сказать, что все персонажи «Карателей» происходят от людей. Что же обусловило эту чудовищную эволюцию?
Белорусский писатель не ищет простых ответов на эти вопросы и в то же время не боится показаться, банальным. Не всегда нужно иметь головокружительные объяснения тому, что элементарно, лежит на поверхности, понятно при первом же обнародовании. Осколки, части могут быть и легко интерпретированы. Автора «Карателей» интересует целое.
И вот с этой точки зрения история Сурова и Белого, как бы ни была она серьезна, как бы ни было важно показать губительную для личности власть компромиссов, оказывается всего лишь частностью по отношению к смысловой структуре произведения. Новелла (или маленькая повесть?) нравственного выбора с ее законченностью, традиционной ясностью конфликтов и четкостью их решения оказалась включенной в многоступенчатую систему авторских размышлений о действительности. Многое в ней, особенно в мотивировках человеческих поступков, сжато до коротких тезисов — видимо, писатель уверен в нашей, читательской осведомленности о трактовке затронутых проблем в литературе двух предшествующих десятилетий.
Правда, еще одна новелла, еще один сюжет «Карателей» напоминает о выборе, вернее, об иллюзии выбора: Р. А. Муравьев, Слава Муравьев, бывший советский офицер, ныне русский «дублер» командира эсэсовского спецбатальона, стремится вести себя независимо и достойно, весьма своеобразно интерпретируя отцовскую заповедь «человек в любых условиях человеком может остаться». Он и подчиненных своих «драит», чтобы немцы уважали в «добровольцах» умелых солдат. Он тоже любит утешать себя разными мыслями, и здесь не только привычный набор (не хуже других на его месте; делать только то, что заставляют; сберечь жизнь для будущих деяний), но и кое-что помасштабнее — рассуждения о том, например, что русские князья, подчинившись монголам и служа у них, «народ сберегли». В книге содержится примечательное наблюдение: воображающий себя «воином в стане врага», Муравьев подсознательно тянется к чужой воле, может, и способной подчинить его, но зато умеющей за многое, за самого Славу ответить...
Попробуем и эту кристально ясную новеллу увидеть в контексте затронутой в заметках темы. Да, многое приобретает совсем иное и неожиданное звучание.
Пусть мучается Белый, изворачивается Суров, думает о «своей» линии поведения Муравьев. Это для себя они люди, даже личности с запросами. А для Оскара Дирлевангера, штурмбанфюрера СС, командира спецбатальона и вдохновенного руководителя «акции» в деревне Борки, все эти не-немцы — рабы, песок, пыль на дороге истории.
Дирлевангер проводит поголовное истребление местных жителей. Ему действительно все равно, партизаны они, полицейские или просто старики и дети. Отрабатывается «модель» грядущего очищения земли от всего, недостаточно полноценного с точки зрения идеологов третьего райха.
По мысли штурмбанфюрера, жители Борков должны воспринимать налет карателей как «огонь с неба». Рабам не положено знать ни причин, ни мотивов господских действий. Действительно, идеология....
«Радость ножа, или Жизнеописания гипербореев» — гласит подзаголовок книги. Это «срез» сознания тех, кто возомнил себя сверхлюдьми, предназначенными для особой миссии на земле. Цитата из Фридриха Ницше в начале книги («Нет ничего более нездорового среди нашей нездоровой современности, как христианское сострадание. Здесь быть врачом, здесь быть неумолимым, здесь действовать ножом — это надлежит нам, это наш род любви к человеку, с которым живем мы — философы, мы — гипербореи...») — заявка на истолкование фашизма прежде всего как идеологического явления. Видения и мысли главного «гиперборея», ощущающего в своем бетонном бункере магическую связь с силами Космоса, нет, это не обычный бред параноика, это обоснование того, что случилось в тысячах Борков, это вдохновенное напутствие для нации, брошенной на завоевание жизненного пространства, брошенной осуществлять свое «предназначение».
Ее даже избавили от тяжкого бремени выбора — за нее и выбрали, ей и указали путь, вот только пройти по нему она должна была сама, познав в конце концов ужас справедливой расплаты, но все потом, все после 43 года, все в будущем.
Сколь коварна и соблазнительна для одурманенной массы жизненная философия, согласно которой все проблемы можно решить «сразу» и на века, без труда, борьбы и страданий! Достаточно двинуться в предначертанном высшими силами направлении...
Делались попытки объяснить фашизм патологией разума, чувств, даже биологических инстинктов. Успеха они не принесли — слишком узкие и поверхностные критерии для объяснения такого явления.