Король и Дева

Стражники, повинуясь приказу Барда, сажали в лодки женщин и детей. Один заехал в лоб знатному богачу, сунувшемуся в свою же лодку, обозвав его «жирным лещом». Тот так и застыл в изумлении, не понимая, что происходит с городом — вдруг лишились силы и звания, и деньги… Паника постепенно улеглась — горожане почувствовали твердую руку.

Бард помогал рубить канаты, ломая красивейший Кружевной мост, который, судя по рассказам деда, был бы для ящерицы-переростка удобным «насестом». Когда-то Бард помогал строить отцу этот мост, а теперь сам крушил его, лишь бы отвадить дракона от ненавистного и любимого города…

Наконец, тяжко заскрипев, канаты оборвались и взметнулись, едва не располосовав одного из стражников, с трудом успевшего откатиться прочь.

Мост рухнул в воду, потянув за собой часть улицы. Обдало жаром и сухим ветром. Бард, подняв голову, увидев живот чудовища, проносящегося прямо над ним. Они успели вовремя, лишив дракона места, куда бы он мог сесть… Дракон развернулся, выдыхая пламя, рисовавшееся багрово-черным на фоне заходящего солнца, отражаясь двойным кошмаром в темной воде Долгого озера. Затрещали волосы, кожу на лице защипало. Вблизи заполыхало сразу несколько зданий. Жители второпях поливали стены заготовленной водой, но огонь моментально пожирал ветхие домишки. Запахло не только горящим деревом, но и горящей плотью. Люди выскакивали на улицы, прыгали в воду, пытаясь отплыть и хоть как-то скрыться от огня. Но попадали в другую стихию, не менее безжалостную, где плавали льдины и выдержать можно было не более нескольких минут…

— Пли! — яростно закричал Бард, перекрикивая дикий треск и гвалт, и в дракона полетел железный ливень.

Смауг взревел, и в жутком реве явственно слышалась обида. Как смеют эти копошащиеся внизу муравьи сопротивляться ему?! Он разинул пасть, и вырвавшееся со свистом и гулом пламя мгновенно сожгло все летящее в него оружие. Дракон зашел с другой стороны города, но и там его встретил град копий и стрел.

Ящер был вне себя от гнева. Жалкие людишки должны были разбегаться в ужасе, а не огрызаться, не бросать в него злое железо! Они забыли, как страшен гнев Хозяина Горы! Все — его терпение иссякло!

Обойдя опасный участок, он поливал огнем центр города и от души развлекался, наблюдая, как рушатся стены, будто карточные домики, сгорая вместе с людьми. Пламя летело с поднявшимся ветром, его пытались тушить, но не успевали, и огонь захватывал все новые и новые кварталы.

Натешившись вдоволь, дракон развернулся к тому, кто так и продолжал стоять в одиночестве на пирсе и опять натягивал лук ему навстречу…

***

Стражники и добровольцы разбежались: ужас при виде мощи и злобы огненного дракона пересилил их храбрость и чувство долга. Рядом с лучником остался только один — помощник начальника стражи, белобрысый молодой парнишка.

— Уходи отсюда! Командуй отходом! — велел Бард.

Тот упрямо помотал головой и ответил:

— Ты мне здорово помог однажды. Даже если и не помнишь этого. И я не оставлю тебя один на один с этой раззолоченной тварью!

Тоже поднял свой лук, натягивая тетиву и зажимая стрелу в пальцах. Теперь их было двое. Бард, бросив взгляд на стражника, что-то припомнил — однажды он, сам нетрезвый, вышвырнул из трактира подвыпивших гуляк, пристававших к приезжему парню…

И тут же пошатнулся — откуда ни возьмись к нему на плечо упала большая черная птица и вцепилась в одежду. Ворон! Говорят, они долго живут и многое знают. Что-то про них рассказывал дед, вроде, они даже говорить могут?

Мягкое прикосновение крыльев защекотало кожу. Бард склонил голову набок и резко дернул плечом, надеясь сбросить птицу. Но она и не думала улетать и поглядывала на Барда черными бусинами глаз. Еще и перышки клювом расправить успела!

— Убирайся, — прошипел Бард. Руки его были заняты, и некогда было смахнуть птицу.

— Какой глупый! — глухо прокаркал ворон. — А еще из р-р-рода Гир-р-риона!

Говорилось тяжело. Сказать нужно было много, а мыслеслов, как с Торином, не получался. Очевидно, это было возможно лишь с Подгорными королями.

— Откуда ты…

Бард глянул мельком на иссиня-черную птицу. Он безумец — ожидая приближения огнедышащего чудища, разговаривает с пернатым умником!

— Не на меня смотр-р-ри, дур-р-рень, — ворон быстро почистил нос, словно удивляясь человечьей глупости. — На др-р-ракона! У него на гр-р-руди под левой лапой — чешуйки нет, дыр-р-ра. Там его смер-р-рть! И стр-р-релу не забудь! Только не тор-р-ропись! Жди луны! У тебя один выстр-р-рел, пр-р-ромахнешься — все умр-р-рут! Не подведи… вор-р-рон!

Хрипло каркнув, тюкнул в лицо жестким клювом, закрепить сказанное. Расправил крылья, оттолкнулся тяжело и улетел прочь. То, что он сделал, он сделал в память о прошлом. Да и Король просил его об этом. У воронов, как и у Одинокой горы, длинная жизнь и долгая память…

Бард, поморгав, отбросил волосы со лба, оттер кровь с виска, осторожно достал Черную стрелу. Вдруг не врет? Стрела одна осталась в колчане, другую он держал в руках. Лучник хранил ее как память и наследство, и всегда вытаскивал из добычи и из турнирных мишеней.

«Не подведи, родная», — Бард быстро поцеловал стрелу.

Дракон приближался… Лучник, отрешившись от всего, тщательно прицелился и, задержав дыхание, спустил тетиву. До боли в глазах вглядывался в клубы дыма и очертания зверя. Ростовый лук бил со страшной силой, почти как эльфийский… Стрела полностью пропала в черной дыре под лапой. Повезло! Или сам Манвэ направил ее полет?

Все вокруг содрогнулось от рева дракона, казалось, притих даже огонь. Смауг, взвыв еще раз, перевернулся в воздухе. Заскреб лапой, пытаясь выцарапать стрелу из груди и разрывая драгоценный доспех. Кровь хлестала из его раны. Бард заорал чуть ли не громче дракона, не веря своей удаче. Качнувшись, тот сложил крылья и камнем полетел вниз, обрушился на пирс, погребая под собой дома, причал и оставшихся на нем людей…

Вода давила. Бард успел нырнуть в темную глубину, спасаясь и от обжигающего пара, и от огня дракона. Он не ожидал, что озеро здесь такое глубокое, но останавливаться было нельзя. Достиг дна, из всех сил толкнулся ногами и стремительно поплыл вверх и вперед, с трудом сдерживая себя от невыносимого желания глотнуть воду…

На поверхности, откашливаясь до хрипоты, оглядел город. Кровли полыхали, на месте разрушенных домов жалко торчали из воды одинокие сваи и кривые стены. Верх ратуши развалился от удара драконьего хвоста, нижние этажи горели, только жилая пристройка позади была еще невредима. По всему городу стлался черный дым пожаров — в оставшихся домах бушевал огонь. Но уже опомнились стражники и добровольцы, по уцелевшим набережным бегали люди, помогали выбираться из воды другим, тушили пожары.

В несколько взмахов доплыв до полуразрушенного пирса и подтянувшись на руках, Бард забрался на развалины пристани. И увидел того, кто остался рядом с ним, когда все вокруг разбежались. Парнишка так и остался лежать на разломанных досках, не успев ни нырнуть, ни отскочить от Дракона…

Грудь его была вмята и разбита, похоже, ребра проткнули легкое. Он дышал с трудом, кашлял, кровь пузырилась на губах. Бард, опустившись на колени, взял его за руку, не в силах что-нибудь сделать или сказать. Ждать пришлось недолго. Он закрыл остекленевшие глаза, еще недавно живые и веселые… Рыдание сдавило горло, так и не вырвавшись наружу.

Подняв голову, Бард вдруг увидел того самого гондорца, который должен был быть уже на пути к Минас-Тириту. Пожилой воин бросил весла и на ходу выпрыгнул из утлой лодчонки. Сердце опять заныло тягостным предчувствием беды.

— Прости, не уследил в суматохе, она так рвалась назад! Меня уговаривала, все твердила про какой-то альбом, деньги сулила… Я-то отказался, да другой кто-то нашелся, достаточно жадный или безумный, чтобы ее отвезти…

Бургомистра поймали, когда он, скрывавшийся где-то все это время, хотел отплыть на своей, тоже спрятанной до поры золоченой лодке. Охочие до бесплатных развлечений эсгаротцы нашли веревку и готовились повесить незадачливого градоправителя. Падение Эсгарота означало и его падение тоже.