Страница 1 из 91
========== Часть 1. Площадь Руана, или Пустошь недалече от Шира ==========
Нас Дьявол покинет
И Бог отвернется,
Сломается хрупко бессильная сталь,
И Время застынет,
И кто-то вернется,
Затем, чтоб найти на пороге Грааль…
Не видно лица
Неизбежности жуткой,
Где пламя ревет
И бессильна вода;
Душа в небеса
Улетает голубкой —
Она не умрет.
Не умрет никогда…
Майя Котовская. Монсегюрский романс, вольный перевод
Она знала, что все произойдет быстро. Вернее, надеялась на это, насмотревшись на других. Мгновение-другое запредельной муки — если повезет и будет много дров. Как же невыносимо больно! Языки пламени пробегают по коже, впиваясь голодными ртами. Словно маленькие злые демоны, что вырвались из преисподней и веселятся, празднуют победу.
— Вы не дождетесь моих слез, исчадия ада… — шепчут губы.
Забавно разговаривать с огнем — единственным, кто дотронулся до нее в этой жизни.
Он сжирает ненавистную митру, едва держащуюся на обритой голове, но которую она не смогла сбросить, как ни старалась. «Еретичка, вероотступница, идолопоклонница». Туда митре и дорога — в самое пламя. И ей следом за митрой. Она исполнила свой долг — что еще просить у Бога? Может, не такой страшной смерти…
За что, Дева Мария? Почему этот миг никак не закончится? Он растягивается в бесконечность. Слова молитвы сгорают, не успев слетать с языка. Как жаль, что безумие так и не поглотило ее.
Неистовый гул и треск пламени перекрывают рыдания толпы, гарь забивает легкие отвратительным запахом горящей плоти. Она из последних сил выплевывает слова проклятия, все-таки кричит от нестерпимой боли, разрывающей, но никак не останавливающей бедное сердце… Тело, не повинуясь ей, рвет веревки в агонии. Да они и не нужны теперь.
— Иисус, помоги мне! — не спастись. Дай силы, осталось немного.
Последний вдох, светлым пламенем. Неслышимый никому выдох, почти мольба:
«О, мой король… пусть моя жизнь… будет достойной тебя! — и блаженное бесчувствие: — Наконец-то я умерла…»
***
Время и вечность опять спорили между собой.
«Дай ей покой… Ты ведь можешь? Она заслужила, даже в твоем понимании», — звуков нет, только тихий шелест, будто ветер играет опавшими листьями.
«Ей нет покоя. Ей не нужен покой. Она просила не об этом», — второй голос, словно перекатывание металлических шариков.
«Я слышал, — если бы это был человеческий голос, в нём явственно прозвучало бы недовольство. — Но этот король уж точно не достоин. Ни ее помощи, ни ее жертвы».
«Этот — нет. Но имён она не называла. И не забывай, сегодня была еще одна просьба», — шарики застучали почти грозно.
«Я никогда не забываю. Просто не умею. Ты не можешь так поступить! Она не выживет там. Ты не даёшь ей и шанса», — призрачный шелест почти стихает.
«Она ведь уже мертва. В ее мире. Все совпало. Слово было сказано. Дважды — из разных уст. Иногда этого бывает достаточно. Время, твой ход…»
Все стихло в хрустальном замке вне времени и пространства.
Высоко вверх, над рыночной площадью Руана, поднялся огненный столб, как бывает всегда, когда человек сгорает заживо; прожорливый хобот черной воронки спустился к нему с небес, рассекая пространство и время, скручивая миры, переплетая заново людские слова, поступки и судьбы, забирая невидимое людскому глазу…
***
Ласковое майское солнышко давно осталось в мирном Хоббитоне — освещать его холмы и перелески, золотить поля, купаться в кронах приземистых деревьев. В Пустынных землях было тихо и сумрачно. Отряд гномов неторопливо двигался по лесной дороге; маг с Торином, как всегда впереди всех, перебрасывались редкими фразами.
— Не знаю, рад ли я, что мистер Бэггинс к нам присоединился, — в задумчивости сказал король, — но, Гэндальф, я сейчас принял бы любую помощь…
Огненная ветвистая молния с сухим треском рассекла воздух и ударила в дорогу прямо перед ним, хотя на небе — ни облачка. Торин, дернув за поводья, поднял пони на дыбы, крикнув:
— Всем стоять!
Колонна и так оцепенела. Гномы сбились в кучу. Только Двалин сразу рванулся к королю, но Торин движением руки остановил его.
Черная воронка закрыла небо, земля содрогнулась под ногами. Тонкий хобот, вращаясь, ядовитым жалом спустился к дороге, выбросил свою жертву под ноги всадникам, молниеносно втянулся обратно. Опять тишина… Перед ними лежало, съежившись, совершенно нагое, до крайности исхудавшее, покрытое копотью существо.
— Воды, — с обожженных губ слетел даже не шепот — хрип, — ради всего святого, воды…
— Мне кажется, твою просьбу услышали, — маг усмехнулся в бороду и спрыгнул с лошади, — вот только не знаю, к добру ли?
— Здесь и остановимся.
Король-Под-Горой вложил меч обратно в ножны (он даже не заметил, как выхватил его). Толкнув пони к отряду, сам подошел поближе к свалившемуся с неба созданию.
Гномы, спешившись, с интересом разглядывали странную находку. Недоуменно переглядываясь и тихо переговариваясь, они торопливо рылись в мешках в поисках подходящей одежды. Но не приближались, увидев отвращающий жест Торина, предоставив разбираться с чудом магу и королю, даром что с языков гномов готово было сорваться множество вопросов.
Чудо оказалось девушкой. Ей бросили плащ, и теперь она нервно куталась в него. Взгляд у нее был остекленевший, казалось, она не замечала никого вокруг. Выглядела она ужасно: голова лишилась волос — то ли обритых, то ли сожженных — брови и ресницы на перепачканном лице были опалены, но это не портило впечатления от чистых черт, ясных, широко расставленных глаз и милой ямочки на подбородке.
Девушка отшатнулась от шагнувшего к ней Гэндальфа, пытаясь отползти, но сил ей явно не хватало. Воду из протянутой фляжки глотала жадно, будто ей несколько дней не давали пить. Стучала зубами о край горлышка, проливала через край, кашляя и давясь.
***
Жанна не понимала, что произошло. Она оглядывалась вокруг в полной растерянности, не находя ни стражников, ни епископа, ни костра на площади. Да и сама площадь тоже куда-то подевалась. Только тишина, дорога, деревья и незнакомцы в странных одеждах…
— Тихо, девочка, тихо — я тебя не обижу, — высокий старик наклонился и положил ей руку на лоб. — Кто ты и откуда?
От его ладони шло благодатное тепло. Оно успокаивало, и Жанне стало чуть легче. Она даже не сразу отпрянула от его прикосновения.
— Спасибо, добрый незнакомец, за вашу помощь. Я родилась в деревне Домреми, в той, что сливается с Грю. Мне девятнадцать лет. На родине меня звали Жаннетой, а после того, как я пришла во Францию, стали звать Жанной, — она так часто повторяла этот ответ на допросах, что выучила дословно и отвечала не задумываясь.
Услыхав себя, Жанна замолкла, схватившись за горло — она говорила не на родном языке — фразы звучали похоже на речь иноземных захватчиков! Но вот что странно: она хорошо понимала как себя, так и этого высокого старика с седой бородой. Слова, рождаясь в уме, неуловимо менялись при произнесении — будто язык слегка онемел.
С новой силой ужаснулась своей наготе, беспомощности и непониманию происходящего, но могла лишь плотнее завернуться в тонкую материю. Может, встретившиеся ей сжалятся и снабдят необходимым? Хотя особо надеяться не стоило.
С осторожностью Жанна провела тканью по руке, ожидая новой боли. Но под неровным слоем копоти кожа была абсолютно гладкой и целой. Ни следа ожогов, хотя этого просто не могло быть. Очень тихо спросила, пораженная смутной и тревожной догадкой:
— А далеко ли отсюда до Руана?
— Даже я никогда не слышал о таком месте, — старик удивленно посмотрел на Жанну. — Скажи, что последнее ты помнишь?
— Огонь! — выдохнула она. И ее снова затрясло.
Черноволосый широкоплечий мужчина обернулся и впился в нее взглядом.
— Гэндальф, да что она такое говорит?!
— Пока не знаю, — задумчиво ответил старик в серой хламиде. — Могу только сказать, что она говорит правду.