Король и Дева

— Простите, сударыня, никак не могу. Ни познакомиться, ни поладить, — ухмыльнулся Бард, перехватив грандиозный букет поудобнее. — Не в том я жизненном положении, чтобы нравиться незамужним девушкам, оставшись без работы. И еще я женат!

Бард остановился, словно у него перехватило горло. Хозяйка так и замерла на цыпочках, а потом улыбка медленно сползла с ее лица.

Ингрид тоже смотрела на него в неверии, теперь уже ничего не понимая и думая лишь о том, что вот и конец их отношениям, что и отношениями-то назвать было нельзя. Но Бард был слишком напряжен и взволнован, чтобы просто прийти помучить ее. Он не был жесток и никогда не причинял ей боль сознательно.

— Вернее, очень надеюсь, что женат, — серьезно и тихо продолжил Бард, глядя только на нее. — Моя избранница — девушка гордая, а я сильно обидел ее. Но это не мешает мне верить, что я могу попросить ее согласия.

Схватив обомлевшую Ингрид в охапку, прижал ее к себе, к сердцу, к цветам, открыл соседнюю дверь ногой и тут же захлопнул, не обращая внимания на вскрик хозяйки, в котором прозвучала вся скорбь несостоявшейся тещи…

Бард наклонился к Ингрид.

— Ответь, — взволнованно прошептал он, глядя на нее темными, почти черными глазами.

Но у нее не было слов, как не было и возможности их произнести, у нее были только она сама и он. А Бард, заглянув ей в лицо, правильно понял непроизнесенное: «Да, я согласна!»

***

Голубые розы почему-то совсем не кололись… Они заполнили собой весь мир, они рассыпались по кровати и по полу, кружа голову свежестью и чистотой раннего утра, которого в этом городе почти не бывало, разве только сегодня — здесь и сейчас. Они сияли в глазах любимой, они бились синей жилкой на ее шее, заставляя в очередной раз поражаться — какой же он был слепец!

Чистое небо накрыло их теплой ладонью, отгородив от всего — такое чистое и такое голубое, каким его было видно лишь с самого верха ратуши. Той самой, куда приходили они оба, хоть и в разное время. Небо цвета их мечты, цвета этих волшебных лепестков. Вот только влюбленные не могли оценить окружающую их красоту — для них существовала лишь красота друг друга…

Бард, несмотря на весь свой опыт, волновался как в первый раз, боясь ошибиться или сделать что-то не так, хоть самую малость обидеть или огорчить Ингрид излишним напором и несдержанной силой. Как хорошо он помнил каждую линию ее тела! Изящные запястья, тонкие пальчики. Теплые, родные губы. А коленки… сжать ладонями, обогреть, обласкать, и отпустить их можно лишь для того, чтобы пробраться выше по прозрачной коже, изо всех сил пытаясь не сорваться…

Он ловил каждое ее движение, каждый выдох и стон, пока она не рассмеялась в ответ на очередной тревожный взгляд, прошептав «все чудесно!..», нежась под его поцелуями и раскрываясь навстречу ему.

Она всегда знала, что и когда сказать, и он погрузился в эту синеву то ли неба, то ли воды, окружившую их со всех сторон призрачным маревом, сразу утонув в море нахлынувших ощущений и эмоций. Никогда раньше не чувствовал себя с женщиной единым целым, он тихо касался ее души своей, прижимал к себе крепко, словно боясь потерять навсегда… Шептал слова любви, которые никогда никому не говорил в своей жизни, не желая врать там, где было возможно — не зная, что помнит их, и все еще сильно сомневаясь, имеет ли право говорить их кому-либо на этом свете.

Потом он перестал думать о себе и перестал думать о ней, и когда ничего не осталось — ни воздуха, ни жизни — он опять потерял Ингрид, а потом опять нашел, он задыхался от счастья и делил его с ней, но оно почему-то не уменьшалось, а лишь росло, и остались лишь рваные вдохи на двоих, и… небеса вспыхнули и погасли.

Но и после того, как их последним сумасшедшим шквалом выбросило в реальность, голубая бездна все еще продолжала пылать над ними.

Бард лежал на спине, стараясь не шевелиться, чтобы не спугнуть окружавшие их тишь и счастье. И Ингрид, пристроившуюся на его руке. Но по осторожному шевелению и сопению понял, что она не спит тоже.

— Ингрид. Ты плачешь.

— Нет… — всхлипнула та. — Все хорошо.

— Что с тобой, звездочка моя? Посмотри на меня.

Но Ингрид не хотела смотреть. Не хотела поворачиваться и разговаривать с ним. Лишь повозилась, прижавшись плотнее, опять заставив его задохнуться от желания.

Бард осторожно касался губами затылка и узких плеч. Но ее сон был тревожен — Ингрид просыпалась, озиралась испуганно, не веря себе и боясь, что он исчезнет. И снова задремывала под его шепот. Наконец повернулась к нему, закинув одну руку за его шею, а вторую положила ему на грудь, и только тогда успокоенно заснула. Приподнявшись немного, Бард подхватил ее золотистые волосы и аккуратно заплел их в толстую косу…

И долго смотрел на Ингрид, боясь уснуть сам.

Если бы был рядом кто знающий, то подсказал бы Барду, что ровно год назад Ингрид также безотрывно смотрела на него спящего. Но их бородатый хранитель, распив бутылочку, спал себе на ступеньках ратуши.

Свет нового дня пробивался сквозь прикрытые ставни и полумрак спальни. Шума ливня больше не было слышно — стало тихо, как в первый день творения. Бард расцепил руки, обнимавшие Ингрид так сильно, что они затекли. Опустил одну и попробовал нащупать одежду возле кровати. Вытянул, что попалось, присел и понял, что безуспешно пытается просунуть ногу в рукав рубашки. Припомнив сквозь зубы всех демонов разом, встал, стараясь не разбудить Ингрид. Надел с трудом нашедшиеся штаны и, подойдя к окну, приоткрыл его. Обычно дождь, однажды начавшись, длился неделями в Эсгароте. Но теперь — прекратился. С крыши, умиротворяюще журча, струйками стекала вода, создавая ажурную завесу между квартирой Ингрид, вернее, уже — их квартирой! — и прочим миром.

Косматые тучи не собирались расходиться, но небо всех оттенков серого, видимое в просвете между домами — вечно пасмурное Эсгаротское небо — неожиданно ожило, наполняясь цветом. Веселая радуга вынырнула из Долгого Озера и толкала цветным рогом сизую тучу. На темном фоне облаков широкая полоса казалась осязаемой настолько, что хотелось дотронуться… добежать до нее, пробежаться по ней. Бард засмотрелся на переливы света и не заметил, как проснулась Ингрид, неслышно подошла к нему и обняла двумя руками, прижавшись к спине.

— Никогда не видел радугу в Эсгароте, — удивленно сказал Бард — больше для себя, чем для Ингрид — и ухватил ее узкие кисти, чтобы не исчезла никуда.

— Иногда бывает, — приглушенно ответила та. Голос был, как сама девушка — ласковый и золотистый, и в груди опять потеплело. — Ты просто…

— …не замечал? — усмехнулся Бард.

— Прости… — судя по вздоху, смутилась Ингрид. А потом рассмеялась: — Я не это хотела сказать. Я бы… вышла ненадолго, за едой? Ты, верно, голоден…

Судя по приятным ощущениям, Ингрид потерлась между лопаток очаровательным носиком. Впрочем, у нее все было очаровательным, и отпускать ее дальше, чем на расстояние вытянутой руки, Барду не хотелось совершенно. Как и думать о будущем. Передумано за эти дни было все, что можно. Больше всего хотелось опять завалиться в постель — нежить и тискать свое сокровище, чем он и собирался заняться в ближайшее время.

— Сегодня тебе будет не до походов. А насчет поесть…

Бард свистнул, и паренек, бегущий по деревянной мостовой и звонко шлепающий по лужам босыми пятками, остановился.

— Пацан! Найдешь, где достать еду?

Тот кивнул и цапнул тут же брошенную монетку, продолжая с интересом и без особого страха рассматривать в чужом окне полураздетого сонного Барда — грозу Эсгарота, цепного пса бургомистра и прочая и прочая.

— Столько же получишь, когда принесешь, — довольно зевнул тот.

— А… что вы тут делаете? — не выдержал паренек, любопытный, как все обитатели Города-На-Воде.

— Живу я тут, — ухмыльнулся Бард, упершись в створ.

— А-а-а… — с пониманием и некоторым ехидством протянул мальчишка, и Бард не удержался:

— А что — я не могу жить у своей жены? — он выудил из-за спины и прижал к себе Ингрид, которая покраснела, сопротивлялась и выглядела при этом до того очаровательной, что Бард чмокнул ее в щеку, заставив смутиться еще больше.