Дотянуться до моря

— Да откуда эта любовь-то взялась?! — не выдержал я. — Ты себе нафантазировала что-то, напридумывала. Бурю себе в голове взбила, и теперь эта буря тебя закружила и уносит, как Элли с ее домиком.

— Ничего я не напридумывала! — закричала Дарья, сжимая кулачки. — Я давно вас люблю, с детства! Сколько помню, столько люблю! Это — годы, это большая часть моей жизни, вы понимаете?!

Я осторожно посмотрел на Дарью — она снова, как пять минут назад, сидела в постели, совершенно не стесняясь наготы, и смотрела на меня. Ее глаза уже не излучали ненависть, и только припухшие губы и красные белки напоминали о недавних слезах.

— Поцелуйте меня, Арсений Андреевич, — жалобно произнесла она.

«Ну, ты… терминаторша юная!» — чертыхнулся я, отдав должное Дарьиной целеустремленности — ее, как и совершенную машину-убийцу из сериала, было не обмануть, не объегорить, с панталыку не сбить, ее программа всегда ясно видела цель и после любых девиаций возвращала свою хозяйку на маршрут, к этой цели ведущий. И отказать-то этому несчастнейшему на вид существу в такой пустяковой просьбе было сейчас, ну, просто невероятно! Я искал причины, и не находил их. Плохо искал? Наверное. Знал ли я, что за этой пустяковой просьбой может последовать? Знал, знал…

— Слушай, что ж ты меня все по батюшке, да на «вы»? — еще хоть на минуту попытался отсрочить неизбежное я. — Я себя, право, педофилом каким-то чувствую! Дряхлый продюсер соблазняет юную старлетку.

— Поцелуй меня, Арсений, — не приняв шутки, мгновенно исправилась Дарья. — Поцелуй скорее, я больше не могу.

Она смотрела на меня этими своими — совершенно матерниными — глазами, смотрела и звала. Есть вещи, которым человек не может сопротивляться, потому что он так устроен. Я никогда не мог сопротивляться молчаливому зову Ивиных глаз. Вот и сейчас — головой, мозгом я понимал, что передо мной совсем не Ива, но чувства, ощущения, память отказывались верить и — хотели, умоляли, заставляли подчиниться этому тихому и одновременно всезаглушающему зову. Дарья ждала меня, подставив, как под стекающую с листа каплю росы, приоткрытые, влажные губы. Вы бы не поцеловали? Вы бы не сделали этот назревший, нависший, логический шаг вперед? С третьей уже попытки? Я лихорадочно перебирал в голове варианты развития событий, исключающие этот поцелуй: не то, чтобы их не было, просто они мне не нравились. Я поцеловал.

Ее губы были мягкие и соленые, и отрываться от них — я сразу понял — мне не хотелось. Она обвила меня за шею руками и утянула вниз, на подушку. Я выставил руку для равновесия и наткнулся ладонью на ее грудь. Не разрывая поцелуя, Дарья ахнула, своей рукой прижала мою ладонь к себе — крепко, горячо. Я почувствовал, как где-то внизу, на донышке, я начал стремительно нагреваться, как вода в кастрюльке, под которой на всю врубили газ. Заструились вихреватые конвекционные нити, побежали ниточки пузырьков. Первый раз булькнуло, упало, булькнуло снова и — понеслось, с бурлением, шипением и раскаленными брызгами: я закипел. Дарья врожденной женской интуицией немедленно уловила это, отпустила мою руку, горячо шепнула: «Ложись. На спину. Ложись», и я послушно последовал ее приказу. На секунду мы пересеклись взглядами: не знаю, что было в моих глазах, в ее — плыли облака, улыбалось зеленоватое небо, пели райские птицы. Это было что-то… сказочное, волшебное, и предназначалось это одному мне. Не представляю мужчину, способного увидеть такое и уйти. Я точно не способен. Я перевернулся на спину, стянул с бедер одежду, и Дарья накрыла меня собой.

Все отношения между мужчиной и женщиной делятся на «до» и «после» того, как одна некая его часть непостижимым образом оказывается у нее во рту. Это — граница, рубикон. После ее перехода возврата нет. До этого люди разного пола могут быть друг другу кем угодно — друзьями, сослуживцами или просто знакомыми. Но как только губы женщины кольцом сжимаются вокруг этой вашей части — все, вы — любовники. На ближайшие полчаса или на долгие годы — это уж как карта ляжет. И в любом случае вы уже никогда не сможете быть друг с другом прежними. Это всегда будет между вами, это — как пасту выдавить из тюбика, или ребенка родить — обратного хода нет.

Делать это Дарья не умела, что неожиданно меня очень порадовало. Это шлюхи должны быть опытными, чтобы долго не задерживать клиента, по дороге с работы домой остановившегося у обочины сбросить напряжение трудового дня. Три минуты, пять, максимум — десять и — отползай, со слегка подрагивающими руками езжай домой, к любимой жене, детям, не задерживай, сзади уже пристроилась с нервно горящими фарами следующий нуждающийся в экстреннойм сексуальном облегчении. Я подсматривал, как Дарья старается что-то там изобразить, и в душе посмеивался над ней, потому что от одной мысли, кто и что со мной делает, я и так был в состоянии полной боеготовности. Дарья подняла голову и наткнулась на мой взгляд.

— Вы что, так и будете пялиться? — сердито прошипела она. — Я вам не мать, закройте глаза немедленно, я так не могу!

Я с улыбкой выполнил команду и сразу же услышал легкое шуршание ткани о тело, потом знакомое «бум-бум» пяток о пол. Я сжался, как перед уколом, когда берут кровь из пальца. Еще не поздно вскочить, заорать: «Нет, на это я пойтить не могу!» Да нет, глупо, пройдена давно точка невозврата. Боже, прости меня за то, что сейчас произойдет!

Скрипнули пружины кровати, меня качнуло к краю, но тотчас выровняло — она перешагнула через меня коленками, и дышала теперь уже где-то совсем рядом и сверху. Я почувствовал шелковое прикосновение кожи внутренней стороны ее бедер своей волосатой ногой, как будто пощекотал совершенно невесомый ветерок. Все — последний отсчет, сейчас вылетит птичка. Наверное, так ожидают расстрельного залпа? Один, два, три… Мои глаза и так были закрыты, но тут я их сжал до красных огней, до заворачивания верхних век в трубочку. Дарья овладела мной на счет «четыре».

Уже потом она рассказывала, что решила сделать это, как заходят в ледяную воду — сразу, прыжком, а то после первых ощущений себя уже не заставишь. Лучше бы ей было это сделать все же потихоньку, чем как вышло, — она сразу бросила себя вниз, как парашютист, на всю высоту, или, вернее, как ныряльщик — на всю глубину. Никогда не мог отказать себе в любопытстве приоткрыть в глаза, чтобы подсмотреть за выражением лица партнерши в этот момент, но никаких эмоций, которые можно определить как положительные, там сейчас не было. Напротив, я увидел, что Дарьины чуть не выскочили из орбит, а ее рот распахнулся от уха до уха в беззвучном крике, и только через несколько секунд с долгим звуком «Кха-а-а-а-а-а!!» (как в рекламе Пепси) она выпустила воздух из легких. Она сидела, больно уперевшись пальцами в мои ляжки и закусив губу. Глубокие вертикальный складки на лбу, все выражение лица говорили о том, что ей больно, очень больно. Наверное, в отместку ее пальцы еще больнее врезались в меня, она напрягла бедренные мышцы и приподнялась надо мной. Складки стали глубже, из-под ресниц выступили слезы. Да ладно вам монстра из меня делать, у меня там все, как у людей, ничего такого членовредительского! Может, это у нее спазм какой? Да нет, по ощущениям, все штатно. Или… Я почувствовал и увидел это одновременно. Что-то беспокоило меня внизу, и я скосил туда глаза. Из Дарьи вытекала и струилась по мне, нагло щекоча, большая ярко-красная капля. Кровь. Боже — она была девственницей!

— Да ты с ума сошла! — заорал я, правда, сообразно ситуации и из уважения к физическим страданиям партнерши орал я негромко, скорее, интонационно. — Слезай немедленно!

Дарья распахнула полные слез глаза, в них колыхался испуг.

— Ага, я сейчас встану, из меня все польется, и я умру от потери крови! — жалобной скороговоркой протараторила она, кривя рот. — Я не знала, что будет так больно. Наверное, у меня там все внутри разорвалось!

И она зарыдала. Господи, только этого мне не хватало! Вот дурища-то — что я ей, пробка от шампанского? Плотина ГЭС, с трудом сдерживающая отворенный напор ее девственных соков? Кое-как, стараясь не шевелить Дарью и вообще ее не касаться, я вывернулся из-под нее. На себя смотреть не было нужды, на нее — боязно. Я заставил себя и увидел, как струйка крови быстро добралась до ее колена, повернула по склону ноги вниз, к простыне. Я повертел головой в поисках чего-нибудь тряпочного, а, не найдя, перехватил красную дорожку ладонью, размазал, раскрутил Дарье по ляжке в эдакую каляку-баляку в стиле «Пусть всегда будет солнце». М-да, лучше бы Дарье не видеть было этих моих абстракционистских художеств — она посерела вся, количества страха в ее глазах было достойно лицезрения ангела смерти, или как минимум атомного взрыва.