Дотянуться до моря

— Устроился, — прокашливая спросоньевую хрипоту, ответил я. — Спасибо огромное вам и Володе за то, что… приютили… то есть… ну, да, что приютили, по сути. Я очень вам обоим признателен. Но…

— Вы хотите спросить, чего я-то сюда приперлась? — начиная улыбаться не только щеками и ртом, а и глазами и бровями, спросила Дарья. — Просто я и подумала, что вам одному в чужом городе, в другой стране одному будет очень одиноко и решила скрасить его вам.

— Кого, простите, скрасить? — недопонял я.

— Одиночество, — тряхнула чубом Дарья. — Скрасить вам одиночество.

Я смотрел на ее излучающую оптимизм физиономию, и ощущал полное превосходство ситуации надо мной. Выгнать незваную гостью я не мог — я здесь не хозяин, да и приют этот сподобила мне она, — какое уж тут «выгнать»?! Самому идти тоже было некуда и, главное, совершенно не хотелось.

— Послушайте, Даша, — начал я. — Я прекрасно понимаю, что нахожусь в этом доме исключительно благодаря вам, но сейчас вы ставите меня в чрезвычайно неловкое положение. Я плохо представляю, как мы с вами будем делить этот гостеприимный кров. Начать с того, что кровать в этом доме, похоже, одна. И — главное — зачем? Уверяю вас — я вполне в состоянии самостоятельно скрасить свое одиночество. Неужели вы не понимаете, насколько двусмысленная создается ситуация? Вот ваша матушка, к примеру, знает, где вы сейчас находитесь?

— Конечно! — презрительно согнула губы Дарья. — Я сказала ей, что поехала в гости к Володе.

— Вот — к Володе! — поднял я вверх палец. — К Володе, а не ко мне! Улавливаете разницу?

— Улавливаю! — ответила Дарья. — Но дело в том, что я приехала именно к Володе, а не к вам. Володя меня еще в Турции в гости приглашал. И мама в курсе. То, что вы здесь сейчас, просто совпало. То есть оба мы с вами Володины гости. А насчет скрасить одиночество — это так, к слову пришлось, пока Володя не приехал. Не хотите — могу не скрашивать. Просто думала, вдвоем будет веселее. И насчет кровати проблемы нет никакой — в кровати будете спать вы, как старший, а я на диване. Не может же у него не быть дивана?

С этим словами Дарья, бесцеремонно обогнув меня, как досадное препятствие, устремилась к высоким двустворчатым дверям, которые я с вечера не открывал. За ними оказалась огромная гостиная.

— Ну, вот, что я говорила! — раздался ее победоносный клич. — Диван присутствует!

Ее сияющая физиономия выглянула из-за двери гостиной.

— Так что ничто не мешает нашему сожительству… ой, простите — совместному проживанию! — воскликнула она. — Кстати — вот у вас сейчас какие планы?

— Я хотел умыться и принять душ, — в полном бессилии перед таким напором честно ответил я.

— Вот и идите себе, — велела Дарья. — А я тут… похозяйничаю.

Я долго и с удовольствием стоял под горячими струями, потом начал постепенно закрывать красный барашек, пока вода не стала совсем холодной. Я думал о нашей двухдневной давности встрече, о сегодняшнем ее появлении на пороге, и не понимал, что этой девчонке от меня нужно. Неужели?.. Да нет, бред! А почему бред? Да потому, что — так не бывает!!! Впрочем, развитие событий покажет. И вообще — я что, постоять за себя не смогу, ха-ха!

Выйдя из ванной, я обратил внимание на тишину в квартире. Никаких звуков хозяйствования не было слышно — ни шороха разбираемых вещей, ни гомона включенного телевизора, ни шума чайника, наконец. В квартире была тишина. Я заглянул на кухню, в гостиную — никого. Учитывая, что ванная и туалет в квартире были совмещены, вариантов оставалось немного. Уже почти зная, что я сейчас увижу, я открыл дверь спальни. Предчувствия меня не обманули — Дарья лежала в постели, укрытая до подбородка одеялом, но судя по развешенным на стуле вещам, под ним на ней не было не только верхней одежды, но и как минимум лифчика.

— Ну какого черта! — воскликнул я. — Вы опять за свое? Снова решили меня с вашей мамой помирить? Сколько можно?! Вы же только что говорили, что…

Я не успел закончить, потому что одеяло взлетело белым взрывом, полуголая Дарья вскочила в постели на колени и, совершенно по-итальянски потрясая в воздухе руками, закричала:

— Да ни при чем здесь уже мать, неужели вы не понимаете! Я, я вас люблю, Арсений Андреевич, я с вами быть хочу! Я тогда вам про ваше воссоединение с матерью наплела, потому что нужно же мне было как-то все объяснить! Девушка вместо того, чтобы быть в трауре по поводу смерти отца, прется на дачу к любовнику своей матери, которую тот только что бросил, и начинает его совершенно недвусмысленно домогаться. Жесть! Вакханалия детско-юношеского нимфоманства! Порно-комикс какой-то! Если бы, конечно, все удалось, то и объяснять ничего не нужно было, но вы меня об стенку приложили, и если бы я хоть как-то не объяснила свою мотивацию, вы меня вообще бы из списка вычеркнули, я думаю. А так — ну, странная отмаза вышла, но ничего, экстравагантно, вполне соответствующе моему стереотипу, какой у вас в голове после Турции на мой счет угнездился. Но сейчас я вам открыто заявляю: я люблю вас, давно люблю, я к вам приехала, я вся ваша и делайте с этим, что хотите!

И она застыла, стоя в постели на коленях, растопырив пальцы экспрессивно разведенных рук, с маской полуотчаяния на лице, укрытая одной тонкой полоской трусиков. Я смотрел на нее, совершенно не замечая ее наготы, лихорадочно соображая, что с этим всем теперь мне делать. Пауза тянулась, как гигантский жгут, и с каждой секундой рос градус этой паузы. Нет, я не пытался ее перемолчать, я просто был в ступоре. Дарья не выдержала первая.

— Я поняла, я уродка. Я уродка, да? Тощая уродка без сисек с короткими ногами? Я вас просто не возбуждаю? Скажите честно, не тяните, ваше молчание невыносимо!

Мой рот сам собой открылся для приличествующего случаю политкорректного ответа в стиле: «Ну, зачем уж так-то?!», но я вовремя сообразил, что это прозвучало бы издевкой. Может быть, все же лучше было что-то сказать, потому что получилось, что и возразить-то нечего. Дарьино лицо погасло, сморщилось наподобие сушеной груши из компота, слезливо изогнулся рот, оттопырилась нижняя губа, она вся поникла, согнулась пополам и заплакала — совершенно по-детски, навзрыд, горько и безутешно. «Господи, великий Боже, ну за что мне эта морока?!» — вздохнул я. Рыдающая Дарья повалилась на постель, вся сжалась, уткнула лицо в руки, став удивительно похожей на человеческого эмбриона на последних неделях развития. Я обошел кровать, присел на краешек, прикрыл нижнюю часть эмбриона одеялом, погладил ладонью по острому плечу — тот отозвался новыми рыданиями.

— Даш, а, Даш, — тихонько позвал я. — Ну, зря вы это. Во-первых, совсем вы не уродка, это вы… ты сама на себя наговариваешь. Ты — очень симпатичная девушка с пропорциональной фигурой и грудью честный первый номер. Многие в твоем возрасте и этим похвастаться не могут. Ты молодая просто еще, несозревшая, так сказать. Подожди, вырастет еще у тебя… все, будет не меньше, чем у мамы…

— Ага, и ноги отрастут! — всхлипом откуда-то из подмышки перебила меня она. — Как хвост у ящерицы!

Я не выдержали хрюкнул. Из глубины сплетенных рук и волос левый Дарьин глаз ненавидяще посмотрел на меня.

— А что? — подхватил я. — Кстати, это — идея! Полгода мучений в аппарате Илизарова — и плюс пять сантиметров ног гарантировано. Еще шпильки повыше, и лампочки будешь сшибать. Чисто Джулия Робертс, в натуре! А во-вторых… Про любовь — это уж совсем ни к чему. У нас и по возрасту мезальянс совершеннейший, и мама и… все остальное. Да вообще-то и женат я, между прочим, у меня семья, сын-придурок немногим тебя старше…

— Ага, что-то вам жена с сыном не мешала двенадцать лет с мамашей якшаться! — возмущенно прохлюпала в ответ Дарья.

— Ну, это другое, — авторитетно возразил я. — Я твою маму любил. Это, знаешь ли, многое… если не оправдывает, то объясняет, по крайней мере.

— А я вас люблю! — подскочила Дарья. — Это ничего не объясняет, ничего не оправдывает?

Ее залитое слезами личико пошло пятнами, в рту надувались смешные и одновременно очень трогательные пузыри.