Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 22

– Это сделали нелюди – гореть им вечным огнем в аду, – гневно воскликнул он. А затем, отбросив все эмоции, начал профессионально действовать, как на фронте. С помощью друзей он перевернул неподвижное тело и, вынув из сумки бутылку с целебной водой из лечебного источника, омыл лицо Бронтоя, затем приложил ухо к его груди и стал вслушиваться.

– Ну как, дышит еще? – вырвалось у друзей, с надеждой смотревших на действия лекаря.

– Дышит! И выпускает винные пары, – улыбнулся Тодош. – Ему повезло, что был пьян – алкоголь сработал как наркоз и смягчил боль от ужасных побоев. Такое случалось у меня и на фронте. Будем спасать его, ребята!

Тодош привычными движениями обработал и перевязал кровоточащую рану на затылке. И неожиданно Бронтой открыл глаза и застонал.

– Помираю я, – прохрипел он пересохшими губами.

– Не дождешься! – ответил ему Тодош. – Хлебни лучше живой водицы – она кого угодно поднимет. Потерпи, парень, немного. Мы, кыпчаки, сильная порода, у наших предков-воинов были крепкие черепа, даже сабельные удары выдерживали – это ученые-историки подтвердили. А сейчас, ребята, давайте перенесем его на кровать. Разденьте его догола, режьте осторожно всю одежду – нужно обработать все раны, – командовал Тодош.

Когда стали снимать одежды, обнажилась окровавленная грудь с висящей на шее каменной пластинкой.

– Что это? – подивился Тодош.

– Это его амулет, дядя Федор, – ответил Ромиро.

– Мы, цыгане, тоже носим на шее разные амулеты для спасения души и тела.

– Ладно, пусть помогает и дальше его исцелению, – ответил Тодош.

– А теперь, ребята, слушайте меня: пока я занимаюсь раненым, вы справляйте дела по дому. Будьте начеку – никого не пускать! Сделайте носилки. Вечером, когда все утихнет, перенесем Бронтоя незаметно в мой дом – там и буду его лечить.

На том и порешили, друзья начали с того, что обернули в простыню безжизненное тело верного пса Буяна и схоронили под яблоней в саду. Они сколотили носилки, положили на них лосиную шкуру и поздно вечером втроем перенесли Бронтоя в дом Тодоша. Там его спрятали в амбаре, положив на топчан возле маленького оконца, куда едва проникал дневной свет.

Тодош остался с раненым Бронтоем, а Ромиро и Ак-Билек вернулись в опустевший дом вождя и дождались утра. Председатель сельсовета с опухшим лицом и заметно навеселе явился, как и обещал. Он обошел весь дом, оглядел пустые стены и остался доволен.

– Хорошо поработали, хлопцы! – пророкотал осипшим голосом Близнюк. – А куда дели вашего усопшего дружка?

– Схоронили его, начальник, как приказал, – ответил Ак-Билек, изобразив на лице печаль. – Завернули его в одеяло и отнесли в ущелье мертвых – вон туда за горой, – махнул он рукой. – Обычай у нас такой.

– Ну, добре! – потеплевшим голосом ответил Близнюк. – С прошлым должно быть покончено, и вы своим усердием могете искупить грех, что дружили с врагом народа. Обо всем, что случилось, молчок, иначе язык порву. А теперь свободны и можете возвращаться к своим бабам, ха-ха-ха!

Вскоре после ухода друзей к дому стали стекаться работники сельсовета, местные женщины вымыли полы и стены. А потом, когда на повозках доставили столы и стулья, все стали расставлять в доме чужую казенную мебель. Над столом председателя Близнюка был повешен портрет товарища Сталина, вырезанный из журнала «Огонек». Нашли красную материю, соорудили флаг и его победно водрузили на крыльце родового дома кыпчакского вождя, как символ новой власти на Алтае.





После зверского избиения Бронтой долго не мог оправиться. Первые дни он лежал на топчане в полутемном амбаре, закрыв глаза, страдая от боли во всем теле. Говорил так тихо, что его слов почти не было слышно. Сжимал левой рукой висящей на шее каменный амулет – точно черпал в нем силу. Такое состояние продолжалось несколько дней, и Тодош мобилизовал все свои знания и силы, чтобы выправить положение. Потом Бронтою стало легче, и он, превозмогая боль в позвоночнике, вставал, делал несколько шагов, подходил к маленькому оконцу и выглядывал из своей темницы, радуясь дневному свету.

Днем Бронтоя навещала жена лекаря Варвара, дородная женщина с мягкими плавными движениями и приветливой улыбкой. Она поила и кормила Бронтоя, убирала за ним, проявляя к нему воистину материнскую заботу. Утром и вечером его навещал Тодош, осматривал, делал перевязки, обрабатывал раны алтайским бракшуном и поил его эликсиром жизни собственного приготовления.

Когда Бронтою стало лучше, Тодош стал выводить его вечером во двор дышать свежим воздухом и учил ходить. Верные друзья Ромиро и Ак-Билек навещали его почти каждый день. Как обычно, они усаживались во дворе дома на широких пеньках, заменявших стулья, закуривали трубки и беседовали на отвлеченные темы, стараясь поднять настроение друга. В момент таких посиделок Варвара или ее дочь Маша занимали сторожевой пост у окна, чтобы не впустить в дом постороннего. Пребывание Бронтоя здесь держалось в глубокой тайне, а трое друзей, покуривая трубки, любили слушать старого лекаря, который так много увидел на своем веку и был хорошим рассказчиком.

– Чего грустишь, Бронтой? – как-то начал разговор Тодош, раскуривая свою старую прожженную трубку. – Радуйся, что остался жив, что голова и детородный орган остались целы. А это самое главное, что нужно мужику.

– А руки и ноги мужику разве не нужны? – спросил плотник Ак-Билек.

– Нужны, – ответил Тодош. – Но без руки или ноги еще можно жить и работать. Когда я был на германской войне, выносил на своих плечах раненых и оказывал им первую помощь, то насмотрелся всякого. Видел разных калек – и безногих, и безруких и все, несмотря на увечья, не падали духом и благодарили Бога за свое спасение. А вот у одного молоденького солдата оторвало осколком детородный орган. Так он, братцы, не захотел жить: «Кому я, такой урод, нужен – ни своей, ни какой бабе», – сказал он и наложил на себя руки. Вот и посчитайте, что есть для мужика самое главное.

– А бывает и другое, – продолжал Тодош. – Смотришь на иного мужика, вроде у него голова на плечах есть, руки-ноги и все остальное на месте, а изнутри весь с гнильцой, как трухлявое дерево. Это вроде нашего председателя сельсовета как его Пиз… Близнюка, – поперхнулся на его фамилии Тодош. Все дружно рассмеялись.

– А чем больна наша власть, дядя Федор? – поинтересовался Ромиро.

– Да как вам сказать попроще, – лукаво прищурился Тодош. – Болезнь председателя не слишком опасна, но значительна, и происходит от сгущения крови в главной и отводной головных артериях. А сгущение крови в артериях случается большей частью от злобы и черных мыслей. От всего этого в организме председателя накопилось много серы и соли, которые вызывают головную боль, нервное истощение и угнетают духовное начало сути человека, которое имеет место находиться в желудке. Подавлена у председателя и жизненная сила, которая пребывает у человека в копчике.

– Мудрено говоришь, дядя Федор, – усмехнулся Бронтой. – Но ежели он такой больной, что ты ему, как лекарь, не посоветуешь уехать в город на лечение, глядишь, мы бы избавились от этого опасного дурака.

– Да я его не раз стращал, советовал подлечиться в больнице, но он и слышать не хочет об этом, говорит: «Меня сюда направила партия, и хоть умри, но выполни ее наказ».

– Да хрен с ним, ребята, дерьмо никогда не тонет, а всегда на плаву.

– Его помощники: секретарь, счетоводы и вся их комсомольская братия не лучше своего хозяина – пьют, сквернословят, бегают за нашими девками.

– Все русские такие! – в запальчивости высказался Ак-Билек.

– Нет, Ак-Билек, ты не прав. Не суди о русских по этой накипи, – резко оборвал его Тодош.

– Ты так говоришь, дядя Тодош, потому, что у тебя жена русская, да и сам ты обрусел, что стал забывать наши корни, – не сдавался Ак-Билек.

– Откуда тебе знать о наших корнях, – спокойно парировал его слова Тодош. – Ты погляди на себя, на Бронтоя, на меня, наконец, и скажи, чем мы внешне отличаемся от русских. Да ровным счетом ничем, и говорим все по-русски. Я два года провоевал с русскими парнями, и меня принимали за своего ребята из Рязанской губернии, из Сибири и Урала. А что касается наших корней, то мне хорошо объяснил один спасенный мною раненый прапорщик. Он был из студентов, учился в самом Петербурге, готовился стать историком и изучал историю разных народов.