Страница 38 из 102
— Этого ты не узнаешь, пока не вспомнишь что-нибудь из скрытого за завесой.
Морган встал и принялся ходить туда-сюда по комнате.
— Ну, а третий вопрос?
— Ты назвал имя, во-первых, — спокойно отозвалась Сандра. — О, со мной он называл себя иначе! Но потом я следила за ним издалека и знала почти все его имена и личины. Во-вторых, я узнала его по описанию. Знаешь, бывает, и пары деталей достаточно, чтобы вспомнить человека. Прости, я не должна была обращаться с тобой так резко. Судя по всему, ты всего лишь очередная его жертва. И в отличие от меня не осознаешь, что именно с тобой произошло, а продолжаешь любить его и доверять ему.
— Сандра, мне страшно тебя слушать!
— Подумай сам над тем, что тебе уже известно. Для меня ведь было хуже всего не то, что он силой заставил меня служить ему. Нет. Хуже всего, что он заставил меня поверить. Даже полюбить. Со мной в итоге было бы то же, что и с тобой. Тоже была бы довольна и счастлива и не задумывалась о том, что меня держат за коврик для вытирания ног. Если бы не сбежала раньше.
Морган остановился и устало провел по лицу ладонью:
— У меня в голове не укладывается. Он же… он был самым близким мне человеком! И теперь ты говоришь, что он… такого просто не может быть!
Она подошла и осторожно дотронулась кончиками пальцев до его подбородка. Он поднял голову, глянул на нее — и увидел, что у нее в глазах блестят слезы.
— Кажется, я все-таки ошиблась, — произнесла она шепотом, — когда думала, что тебе повезло больше, чем мне. На самом деле наоборот… Пойми, я не знаю, что с тобой произошло, и не знаю, какой в этом была его роль. Но сознание порой отторгает то, с чем не способно смириться. Что такого должно было случиться с тобой, чтобы ты не пожелал об этом помнить? Ты говоришь, что не интересуешься мужчинами, но называешь его имя во сне в ответ на ласку. Разве это нормально?
— Я… мне нужно подумать, — тихо сказал он.
— Нет. Не подумать. Тебе нужно вспомнить. Хоть что-нибудь из того, что казалось забытым. Я могла бы тебе помочь, но не сейчас.
Он не хотел соглашаться с ней, слишком жестокими казались ее подозрения, но возразить не успел. Она притянула его к себе и закрыла рот долгим, нежным поцелуем.
Завтра, мысленно пообещал себе Морган. Мы вернемся к этому прямо с утра, и я во всем спокойно разберусь.
*
Утомившись приключениями и переживаниями, МакЛауд уснул сразу, едва добравшись до постели. Но даже такой усталости хватило ненадолго.
Посреди ночи он проснулся и понял, что вряд ли сможет заснуть снова. Слишком много мыслей навалилось сразу, слишком многому хотелось найти объяснение! Особенно после разговора с Митосом.
В том, что решение выйти проветриться было глупостью, он не сомневался с того момента, когда понял, что не может противиться приказу следовать за невидимым и никому больше не слышимым голосом. Очутившись в особняке, он понадеялся, что сумеет справиться с возникшей проблемой. Не смог.
Что было потом, ему хотелось бы знать подробнее, но задавать вопросы было неудобно. Да и вряд ли Митос будет что-то рассказывать. Он тогда пребывал в полубессознательном состоянии, не чувствуя власти над собственным телом и не имея сил противиться приказам голоса, вполне человеческого. Он думал, что убил Мишель и того парнишку, пока не увидел их живыми.
Значит ли это, что и все остальное, бывшее с ним в те полчаса, только плод его воображения?
Нет, в это МакЛауд не верил. Была смесь видений и реальности, но те несколько мгновений, когда на него пахнуло настоящим ледяным холодом небытия, не могли быть фантазией. И то, что от падения в этот холод его удержал именно Митос, удержал, хотя и сам мог сорваться следом — это тоже было реальностью.
С этой реальностью он, Дункан МакЛауд, теперь обязан считаться.
Но, с учетом недавних событий, считаться нужно не только с этим обстоятельством. Он снова начал перебирать в памяти события всех последних дней, проведенных в доме Митоса. Перебирать и искать во всем этом смысл или логику, которая поможет разорвать замкнутый круг.
Первое и единственное, что МакЛауд не собирался подвергать сомнению, — то, что поступать с ним таким образом права у Митоса не было. Неважно, ради каких побуждений. Значит, он должен не просто найти выход из положения, но и позаботиться о том, чтобы ничего подобного не повторилось, ни с ним, ни с кем-то еще.
Камень предупреждающе потяжелел. МакЛауд торопливо отогнал последнюю мысль и снова начал просто вспоминать последние дни.
Похоже, Митос в самом деле устроил так, что даже в мыслях проявить агрессию в его адрес МакЛауд теперь не может. Да, это усложняло задачу, существенно.
Он неспешно припоминал первые дни, проведенные во власти непонятной силы, все, что тогда говорилось, и делалось, и чувствовалось. На деталях своей попытки избавиться от зависимости с помощью Кассандры он останавливаться не хотел. Последующее решение все же признать над собой власть Митоса было для него вынужденным. Просто не нашлось других способов защититься.
Его бросило в жар при мысли о ссоре с Кассандрой и внезапной вспышке симпатии к Митосу. Как легко срывались с губ невесть откуда пришедшие на ум фразы! Как страшно и больно стало потом, когда их смысл дошел до сознания!
Это не его мысли. Не его слова. Не его чувства.
Проклятие! Не раз и не два им пытались управлять, хитростью подталкивая к нужному решению. Но навязывать ему чужие мысли вот так!
Волна отвращения и жгучей ненависти захлестнула его.
И тут же в виски и затылок стальными когтями впилась боль такая, что едва не погасила сознание. МакЛауд рывком сел на кровати и схватился за голову. Осторожно вздохнул, выпрямился.
Вскоре стало немного легче.
Ему припомнилось, как он справился с Ариманом. Равновесие и внутренний покой…
Он сел поудобнее, еще раз вздохнул и закрыл глаза.
Погружение в транс получилось неожиданно быстрым. Понемногу остатки тревоги и боли ушли, остались тихий свет и покой.
Он уже пытался пойти этим путем, но сделал ошибку. Взгляд, обращенный вовне, не дает разглядеть то, что внутри. Сопротивление рождает агрессию, круг замыкается…
Решение может быть очень сложным и очень простым, но оно должно вырасти в тебе…
…вырасти в тебе…
…Воздух наполнился неслышным звоном, возникло восхитительное чувство парения, и МакЛауд, со смесью недоумения и радости, понял, что почувствовал собственную ауру. Ничего подобного с ним до сих пор не происходило, и поначалу он просто купался в новом ощущении, пока не понял, что оно не исчезает и не исчезнет от неудачного вздоха.
Тогда он заметил еще кое-что.
Ауру он воспринимал, как облако, состоящее из мелких искр, в основном белых или с едва заметным оттенком голубого и зеленого. По мере того как уходили остатки вызвавших боль темных эмоций, это облако наполнялось светом, похожим на солнечный. Среди массы искр-пылинок ярко сиял бело-синий огонек. От него и рассыпались голубоватые блики.
Решение проблемы возникло в сознании МакЛауда стремительно. Он мысленно потянулся, всколыхнув мерцающее облако, и начал потихоньку сгонять голубые искры ближе к яркому огоньку. А вокруг, тоже сферическим облачком, собрал самые яркие «солнечные» искры. Само собой пришло понимание, каким образом можно и вовсе вытолкнуть синие огни из белого облака — нужно только видеть, куда.
МакЛауд открыл глаза и медленно перевел дыхание. Напряжение, необходимое, чтобы удерживать контроль над аурой, находясь в сознании, было огромным. Но нужно было выдержать — один раз, может быть, всего несколько минут.
Он осторожно спустил ноги с кровати. Встал. Чувство было такое, будто на плечи навалился груз, достаточно тяжелый, чтобы заставить дрожать колени.
Но ничего. Он справится.
Митос не пошевелился, когда МакЛауд вошел в его спальню, освещенную только неярким светом ночника. «Твои чувства мне открыты», внезапно вспомнились МакЛауду его слова. Значит, теперь он ничего особенного не чувствует. Значит, фокус удался!