Страница 3 из 102
Он вернулся к дивану и, присев рядом, поднес камень на раскрытой ладони к лицу МакЛауда. Тот судорожно втянул воздух, как будто не дышал все это время, и открыл глаза.
— Возьми, — сказал Митос.
МакЛауд потянулся к камню; его трясло, руки плохо ему повиновались. Когда слабо светящийся камень оказался зажатым у него в кулаке, Митос встал и налил из графина на подзеркальном столике стакан воды.
— Пей.
Несколько крупных глотков окончательно привели МакЛауда в чувство. Митос про себя облегченно вздохнул, когда он поднял голову. В глазах его, позади еще не утихшей боли и ужаса, разгорался упрямый, злой огонек.
Митос вернулся на прежнее место — присел на спинку кресла напротив. МакЛауд помолчал, потом хрипло спросил:
— Что это было?
— Посмотри на камень, — сказал Митос. — Свет пульсирует в такт биению твоего сердца. Это часть твоей ауры, а ее нельзя разрывать. Если ты не сможешь вернуть камень, боль сведет тебя с ума.
— И что? — со злостью произнес МакЛауд. — Думаешь, я начну ползать перед тобой на брюхе?
Митос вздохнул:
— То, что я не хочу ломать тебя силой, не означает, что это невозможно в принципе. Но мне это и не нужно. Я уже сказал, чего хочу — чтобы ты успокоился и перестал со мной спорить. Ты сам себе делаешь хуже, Дункан.
МакЛауд вздрогнул в ответ на звук своего имени.
— От тебя не требуется ничего, просто сидеть тихо. Неужели это так трудно понять?
— Сидеть тихо? И только? А я было подумал…
Откуда у него взялись силы для насмешки?
— Отправляйся к себе, — сказал Митос, никак не реагируя на выпад. — Об остальном поговорим завтра.
МакЛауд с усилием поднялся на ноги. Посмотрел на камень, который до сих пор держал в руке.
— Ты думаешь, я когда-нибудь прощу тебе вот это?
— Тебе многому нужно учиться, Дункан МакЛауд.
— Не у тебя ли?
— Нет, я тебе в учителя не набиваюсь. Ступай.
Он пошел к выходу, но у самой двери обернулся снова.
— Я тебя ненавижу.
— Это твое право, — равнодушно ответил Митос.
Оставшись один, добавил уже про себя: «Теперь у тебя есть для этого основания…»
*
МакЛауд вошел в комнату, которой предстояло стать его жилищем, плотно притворил дверь и тяжело сел на кровать.
Как ему хотелось сейчас проснуться и понять, что все это было просто кошмарным сном — и поездка в монастырь, и Ричи, и вся эта нелепая история с камнем! Но ничего не исчезало.
Митос.
Даже думать о нем МакЛауду сейчас не хотелось. Было совершенно непонятно, как это чудовище могло так долго прикидываться другом. Теперь ничего, кроме ненависти и отвращения, МакЛауд к нему не испытывал. И так мерзко было осознавать, что этот ублюдок способен сделать с ним все — все! — что угодно!
Но что делать теперь?
Смириться и переждать МакЛауд даже не думал. Попытка выбросить камень очень наглядно показала, что его ждет в случае бунта. До сих пор он считал, что знает, что такое боль.
Что толку лгать самому себе? Если Митос даже просто пригрозит этим еще раз, у него не хватит духа спорить, потому что такого не вынести никому. Но как Старику удалось заполучить такую силу?
Вспомнив о пережитом ужасе, он снова вздрогнул и крепче сжал «украшение» в кулаке. Потом, спохватившись, надел его на шею. Нет, не так все просто! В любом случае, нужно суметь встретиться с Кассандрой и рассказать обо всем ей. Она упоминала о каких-то древних ритуалах, может, она знает, как можно освободиться от этого?
Страхи страхами, а усталость делала свое дело. Ночь накануне тоже была бессонной, потом — долгая дорога, и вечер.
МакЛауд разулся, лег на кровать и, вытянувшись, расслабился. Никакие голоса и призраки в дремотную тишину не вторгались, и незаметно для себя он провалился в глубокий, без сновидений, сон.
*
Митос еще долго сидел в гостиной. На душе у него было пусто.
МакЛауд никогда его не простит. Если выживет. Он знал это, продумывая план действий, и не думал, что ошибется. Но, чтобы победить, нужно идти вперед. Не оглядываясь.
Устав сидеть и смотреть в одну точку, Митос ушел в свою спальню. Зажег ночник, не раздеваясь, лег на кровать и уткнулся в подушку.
Наверно, он задремал. Сквозь сонную истому услышал голос. Голос обращался не к нему, но звучал отчетливо, призывая, обещая что-то — прекрасный, как пение сирен.
Сирен?
Задержавшись на тонкой грани яви и сна, Митос прислушался. Голос становился все отчетливее и вдруг разом потерял всю красоту, превратившись в холодный набор механических звуков, лишь слегка украшенный подобием пары музыкальных фраз.
Митос открыл глаза и рывком сел. Столь явственно «голоса» генератора он еще не слышал.
Когда, черт возьми, МакЛауд успел попасть к ним на крючок?! Он же даже не приближался к проклятому месту!
Выходит, что все это время он был вот под таким давлением? Как он вообще не сошел с ума?
Воздух в комнате всколыхнулся от невесть откуда налетевшего сквозняка. Следом появилось твердое ощущение, что в комнате кто-то есть. Кто-то посторонний.
Митос оглянулся.
На фоне окна, освещенного снаружи дальними огнями, четко выделялся темный силуэт. Митос потянулся к стене над спинкой кровати и включил светильник.
— Грэйсон?
Он медленно встал и сделал несколько шагов в сторону окна. Кассандра, помнится, сболтнула что-то о голосах во сне и о призраках.
— Я не твой гость, Митос, — произнес Грэйсон, улыбнувшись. — Надо отдать должное, твоя защита хороша. Просто так мимо нее не пройти. Нет-нет, не нужно растворять меня в воздухе. Я не враг.
Митос подошел ближе, соображая.
— Так ты приходил к нему прежде?
— Да. Тысячелетний цикл завершается, Митос. В движение пришли силы, чудовищные по мощи.
— Это не в первый раз?
— Разумеется. Но на сей раз в мире появилось нечто, мешающее нормальному течению событий.
— Надеюсь, мне не придется спасать мир? — изогнул бровь Митос.
— О, нет, мир спасется сам. Мощь Источника слишком велика, чтобы ей легко было нанести урон. Но в этой цепи есть слабое звено.
— Кто?
— Избранный. Он сделал свое дело, не допустив в мир Демона. Но теперь те же силы, уходя, могут увлечь за собой его.
— И ты ему говорил то же самое? — спросил Митос, пытаясь сопоставить эту новость с тем, что было известно ему самому.
— Я не магнитофонная лента, Митос, — скривился Грэйсон. — Я не могу сказать больше, чем человек способен услышать. Но я предупредил его, а потом не мог к нему приблизиться — из-за женщины.
— Значит, она все-таки защищала его?
— Защищала. От понимания того, что с ним происходит и что может произойти. А с ней, в отличие от тебя, я говорить не мог. Ну что ж, теперь, думаю, мне и не придется больше проходить барьер.
— Ты так уверен, что я справлюсь? — тихо спросил Митос.
— Главное, что ты в этом уверен. Ты всегда был упрямым сукиным сыном. — Грэйсон снова иронически улыбнулся. — И уж если что вбивал себе в голову, то остановить тебя было никому не под силу. Так что, желаю удачи.
Митос прикрыл глаза, переваривая услышанное. А когда открыл их, в комнате никого не было. Он коротко вздохнул и вернулся на кровать. Откинулся на подушки и закрыл глаза.
Все было намного хуже, чем ему казалось прежде.
*
Кассандра приехала на баржу под утро. Она вообще не собиралась возвращаться раньше следующего дня, но планы пришлось изменить.
…Их с Дунканом близость не ограничивалась совместным проживанием. Даже на большом расстоянии она могла ощущать его присутствие, знать, плохо ему или хорошо, и почувствовала бы, случись с ним беда. Ей очень не хотелось отпускать его одного в это аббатство, но он настаивал. И она согласилась, боясь вызвать ненужные подозрения.
А вчера она уловила исходивший от него всплеск боли и отчаяния, но больше ничего увидеть не смогла. Потом пришло ощущение дороги, и она решила, что он на пути к Парижу.
Этой ночью связь вдруг пропала. Нет, если бы он умер, она бы это поняла и почувствовала. Но было иначе — будто опустился невидимый занавес. Это было очень нехорошим знаком. Кто мог так завладеть его душой?