Страница 12 из 102
Пришел в себя он там же, в ванной, лежа на полу между стеной и душевой кабиной. Долго бессмысленно смотрел на потолок, потом с трудом поднялся и забрался в душ.
Ноги слушались плохо. Он сел и забился в угол кабины, уткнувшись в колени и беззвучно воя от усталости, стыда и ощущения полной, окончательной уничтоженности.
*
Митос ворвался в свою спальню, захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Постоял, успокаивая дыхание, но никакого успокоения не получалось. Оттолкнувшись от двери, он подошел к кровати, сел и открыл нижний ящик тумбочки. Пошарил на дне и извлек полупустую пачку сигарет и зажигалку.
Он подошел к окну, приоткрыл раму и вдохнул холодный вечерний воздух. Вытряхнул из пачки сигарету. Но тут же, разозлившись на себя за такую нелепую слабость, смял ее и выбросил за окно. Закрыл глаза.
Так отчетливо помнилось лицо МакЛауда, испуганные глаза, голос: «Я все сделаю, все…»
Ничего ты не сделаешь, мысленно ответил на этот возглас Митос. Ничего. Ты только возненавидишь меня — за эту минуту собственной слабости!
Он слышал шум воды в душе в комнате МакЛауда, но этот шум не мешал ему представлять, что сейчас творится с его «подопечным».
Ничего, полезная встряска. Пора уже перестать видеть опасность не там, где она есть на самом деле.
Митос поймал себя на том, что думает о теперешних мучениях МакЛауда без большого сочувствия. Да, он в самом деле был зол! Конечно, больше на себя, чем на Горца, но все же. Он и самому себе не хотел признаться, насколько близко подошел к потере контроля, к черте, за которой не может быть никаких игр, только тьма, боль и ненависть. И все из-за МакЛауда! Ощущение безграничной власти над этим человеком действовало на него, как запах крови на голодного хищника. Снова оживало в самых темных закоулках памяти то, темное и холодное, чему запрещено было вторгаться в жизнь Старейшего уже две тысячи лет.
Он знал, чем закончатся попытки МакЛауда удержать контроль над собственным телом. Раньше ли, позже, но образ какой-нибудь прекрасной дамы в его воображении возникнет. Если небеса не совсем от них отвернулись, это не будет кто-то из действительно дорогих и любимых. Знал Митос и то, что проще всего от такого наваждения избавиться, прогоняя подобное подобным, то есть давая телу то, чего оно просит. Он мог это сделать легко… но именно этой черты сейчас нельзя было переступать ни в коем случае. Иначе жестокая, но игра перестанет быть игрой…
Митос прислушался. Что-то изменилось. Он вышел в коридор и осторожно приблизился к дверям спальни МакЛауда. Да, верно, тишина.
Митос, поколебавшись, открыл дверь и заглянул в комнату.
МакЛауд, уже в халате, лежал на постели ничком, уткнувшись в подушки, и не пошевелился на стук двери. Митос подошел и осторожно присел на край кровати.
— Дункан?
— Иди ты в…
Митос улыбнулся:
— Значит, пришел в себя. Что ж, неплохо. Ты быстро справился.
МакЛауд рывком сел и уставился на него сухими, с лихорадочным блеском глазами:
— Ты слишком рано ушел. Пропустил самое интересное!
— Я и не собирался ни на что смотреть.
— Неужели? А мне показалось…
— Ладно, хватит препираться, — прервал его Митос. — Ты не питаешь ко мне теплых чувств, и это меня не удивляет. Но я надеюсь, что ты дашь себе труд хоть немного подумать над тем, что с тобой было, и над тем, что я тебе говорил. В конце концов, я пытаюсь дать тебе ключ к твоей свободе. Настоящей свободе, а не видимости, которую подсовывает тебе Кассандра.
МакЛауд молча посмотрел на него, потом накрыл ладонью висящий на шее камень.
— Если тебе хоть немного дорога жизнь, — шепотом произнес он, — ты никогда не выпустишь меня на свободу. Потому что тогда мне уже ничто не помешает. Я тебя убью.
— За что? — в упор спросил Митос. — За то, что разрушил вашу с Кассандрой сладенькую идиллию? Или, может, за то, что дал тебе почувствовать собственное ничтожество? Ну так позволь добавить к этому кое-что еще. Ты дурак, Дункан МакЛауд. Не мученик, не жертва обстоятельств. Просто дурак. И ты будешь сидеть на цепи — не у меня, так у кого-нибудь еще — пока не поумнеешь. Цепь не перестает быть цепью, если на ошейник привязать розовый бантик.
Он встал и направился к выходу, точно зная, что МакЛауд провожает его взглядом. В дверях остановился и оглянулся:
— Еще раз услышу от тебя хоть слово о Кассандре или узнаю, что ты с ней встречался, и сегодняшнее покажется тебе легким развлечением.
И вышел.
*
Вернувшись в свою спальню, Митос прилег на кровать и закрыл глаза.
МакЛауд крепкий орешек, подумалось ему. В этом Дарий не ошибся. Но перегибать палку все же не стоит.
Наверно, он немного задремал — и проснулся от внезапного ощущения изменений. Вскочил с кровати и кинулся в спальню МакЛауда.
Ему не показалось. Комната была пуста, в открытое окно задувал холодный ветер. Конечно, второй этаж, но, насколько он знал МакЛауда, тот мог спрыгнуть и с четвертого.
— Упрямый осел, — пробормотал Митос про себя, закрывая окно. — Ничего ты не понял.
========== Глава 41. По ту сторону ==========
МакЛауд и сам не смог бы объяснить, куда и зачем шел. Но он точно знал, откуда.
…Когда дверь за Митосом захлопнулась, он еще какое-то время сидел на прежнем месте, тупо глядя перед собой. Потом как будто невидимая пружина сорвалась и заставила его вскочить с кровати. Он сбросил халат и торопливо оделся. С единственной мыслью — уйти отсюда, куда угодно, только подальше. Его меч, деньги, документы — все было на месте, Митос забрал только телефон.
Выйти через дверь не было смысла и пытаться. МакЛауд открыл окно, глянул вниз и удовлетворенно кивнул. Спрыгнуть на землю оказалось просто, потом нырнуть в темный переулок за домом…
Теперь он шел по улице, освещенной яркими огнями вывесок и рекламных щитов, сам не зная, куда и зачем. На пути попался крошечный скверик; он сел на скамейку в самом темном углу и стал смотреть на проезжающие мимо машины.
Глупо! Глупо и страшно.
Митос точно знал, куда ударить. Со временем это должно пройти, но прямо сейчас МакЛауд даже думать не мог о том, чтобы обратиться к кому-то за помощью. Даже к Кассандре. Особенно к Кассандре. С ее-то умением угадывать чувства и страхи! Он и встречаться ни с кем из друзей не хотел из опасения, что кто-нибудь догадается, что именно с ним произошло.
«Ты дурак, Дункан МакЛауд».
Святая истина. Каким нужно было быть идиотом, чтобы не разглядеть — чтобы считать своим другом такого… такого!
Но они друзьями были. Помогали друг другу, делили кров и пищу… Так что случилось теперь?
Память услужливо подсказала готовый ответ, но ответ этот, произнесенный голосом Кассандры, не показался МакЛауду убедительным. Вообще ничто не казалось убедительным. Может, он сошел с ума, и то, что происходит сейчас — плод больного воображения? Или тогда под мостом он все-таки умер, и все это — его персональный ад?
Нет, так на самом деле недолго спятить!
Но если он жив и в своем уме, тогда что, черт возьми, происходит?
Была еще коротенькая, но настырная мысль. Почему с ним до сих пор ничего не случилось? Он почти ждал, что за первым же углом его свалит как минимум припадок эпилепсии, но ничего не было. Может, дело в расстоянии, что Митос управляет его аурой, только когда они физически рядом. Но скорее Митос просто уверен, что он никуда не денется, и дает ему немного потешиться иллюзией свободы и самостоятельно осознать этот факт.
Чтобы вернуться. Добровольно.
Даже думать об этом было мерзко!
Хотя, можно ведь и не возвращаться. Взгляд МакЛауда упал на яркую вывеску станции метро. Что ж, это выход.
Он хотел встать и понял, что не может двинуться с места. Тело отказалось повиноваться.
Вот и ответ. Больше никаких объяснений не нужно… Даже сейчас Митос держит его под контролем. Глупо было надеяться!
Уже без мыслей о «другом выходе» МакЛауд встал и снова пошел куда глаза глядят. И только выйдя на набережную, понял, куда именно они глядели.