Страница 45 из 69
Нет, есть! Мишель Уэбстер точно жива. И Кедвин. А остальные… наверно, есть кто-то еще, ведь Эдмунд грозился продолжить «представление».
При мысли о Мишель он снова почувствовал, как к горлу подкатывается тяжелый ком. Это не просто убийство, это почти святотатство. Почему чьи-то грязные игры всегда должны быть оплачены страданиями невинных душ?
Всякий Бессмертный, проживший мало-мальски долгую жизнь, может припомнить или хотя бы слышал подобные истории. Бессмертные, решившие связать жизни прочными узами, вдвойне беззащитны перед грязью и жестокостью этого мира. И, если уходит один, второй следует за ним — гибнет при попытке отомстить, или просто потеряв смысл существования. Люди называют это лебединой верностью…
Каким бы прекрасным чувством ни была любовь, сейчас Пирсон надеялся, что Мишель еще не успела привязаться к Ричарду настолько, чтобы уйти вслед за ним в страну теней. Но то, что ей пришлось пережить, даром не пройдет. Тела Бессмертных не хранят следов ран, а вот души… Ему ли не знать, как мучительно болезненны такие невидимые раны, как страшно, порой до неузнаваемости, уродуют душу оставленные ими шрамы. Сколько лет — нет, веков! — понадобилось ему самому, чтобы понять, что в мире есть многое помимо боли и ненависти? Правильно сказал тогда Дарий: ты знаешь путь, значит, сможешь остановить того, кто вступит на него по незнанию.
Смогу ли, мысленно спросил он себя. Сколько их было — молодых, неопытных, нетерпеливых? Жаждущих кто знаний, кто справедливости, кто славы. Сколько? Многие ли живы сейчас? От большинства не осталось даже имен на могильных камнях.
Он не хотел больше смертей. Он видел их слишком много… Плевать, что подумают о нем теперешние союзники! Пусть считают кем угодно — свихнувшимся альтруистом, кающимся грешником, хитрым интриганом, преследующим свои тайные цели. Все равно. Только одно важно — остановить этот кошмар. Никто не смеет так играть с сокровенной сущностью их Бессмертия!..
Устроители творящегося здесь непотребства не должны остаться безнаказанными!
Впрочем, пока это только благие намерения. Да и кого считать устроителем? Эдмунда? Последний разговор с ним вызвал у Пирсона очень странное чувство, которое сложно было описать словами. Он говорил с Эдмундом, слышал его голос, видел лицо — но не чувствовал, не видел реального человека. Как будто вместо лица была маска.
Маска?
Пирсон рывком сел и, схватившись за голову, с силой сжал ладонями виски. Разгадка рядом, но снова ускользает! Возможно, нужна только маленькая подсказка, и все сразу встанет на свои места.
Это вызов. Совершенно определенно. Эдмунд знает, что он попытается расстроить планы «завоевателей», и ждет этого. Но зачем? Хочет что-то доказать? Кому?
Он перевел дыхание и заставил себя снова лечь. Будь у него компьютер с возможностью подключения к внешней сети, он знал бы, что делать. А сейчас — снова тупик. Снова только уверенность, что сопливый наглец, посмевший вот так походя бросить вызов тысячелетнему могуществу Старейшего из Бессмертных, еще пожалеет о своей глупости и самонадеянности.
Ох, какие слова!.. Вот только обладатель тысячелетнего могущества сидит в клетке у сопливого наглеца и будет смирно сидеть, пока не уверится в том, что можно действовать с вероятностью успеха больше, чем фифти-фифти.
Так, думая об Эдмунде и снова прокручивая в памяти последний разговор с ним, Адам Пирсон наконец заснул.
*
Распорядок дня в подвале, где держали пленников, был крайне прост. Дважды в день, утром и вечером, их по одному выводили в туалет — крохотную вонючую конуру с вечно протекающим краном. Дважды же приносили еду — обычно по куску хлеба на каждого и ведерко воды на всех. Об этом Кедвин узнала от Райли, проведшего здесь уже четыре дня. О том, что расселять в разные камеры мужчин и женщин никто не озаботился, она догадалась сама.
— Свиньи, и нас держат за свиней, — буркнула она, выслушав объяснение.
Они сидели на полу, у стены, противоположной той, у которой лежала, свернувшись в клубок, Мишель.
— Ну да, — согласился Райли. — Знаешь, меня сначала посадили в другую конуру. Там уже было трое, мужчина и две женщины. Одну привезли в тот же день, немного пораньше.
— И кто это был? — приподняла бровь Кедвин.
— Последняя — Алекс Рейвен. Остальные двое — Роберт и Джина де Валикур. Их я немного знал прежде.
— Роберт и Джина… — повторила Кедвин. — Значит, три дня назад они были еще живы.
— Да, с ними было все в порядке. Они мне сказали, что до меня с ними был еще один человек.
— Грегор Пауэрс.
— Ты знаешь?
— Да. Он мертв.
Райли нахмурился:
— Его убили?
— Нет, он покончил с собой… Ему удалось сбежать. От него мы узнали о том, что происходит. Потом его нашли, и он, чтобы не даваться снова им в руки, бросился под поезд.
— Ужасно, — прошептал Райли. — Ты правильно сказала — это свиньи. Они даже посмеивались, когда заталкивали меня в камеру к тем троим. Там ведь теперь получалось двое на двое… Я так и не понял, они что, в самом деле считают нас какими-то обезьянами? Ждут, что мы, оказавшись в одной клетке, кинемся трахаться?
Кедвин невольно улыбнулась:
— У вас богатый лексикон, преподобный отец.
— Станет еще богаче, если этот ужас не закончится, — без тени улыбки отозвался Райли.
Он посмотрел в сторону Мишель и вздохнул:
— Если бы ты видела ее лицо после того, как ее приволокли обратно в камеру… Я готов был тут же забыть о своих клятвах… И пусть моя душа горит в аду. Пирсон был прав, я все-таки Бессмертный.
Кедвин, услышав ненавистное имя, нахмурилась:
— Зачем ты его вспоминаешь?
— Я не верю, что он предатель, — вздохнул Райли. — Не спеши с выводами, пожалуйста.
Ответить Кедвин не успела — вдалеке лязгнула дверь, послышались шаги двух охранников.
— Ну вот, время вечернего туалета и трапезы, — невесело усмехнулся Райли.
Он встал и подошел к Мишель. Присел рядом, осторожно потряс за плечо:
— Детка, просыпайся…
Она едва пошевелилась. Кедвин тоже приблизилась.
— У нее озноб, — озабоченно сказала она. — Ну-ка, малышка, поднимайся… Нужно немного пройтись.
— Куда? — бесцветно спросила Мишель.
В это время лязгнул замок в двери их камеры. Кедвин заставила Мишель подняться и обняла, помогая удержаться на ногах.
— По одному, — зло бросил подошедший первым охранник.
— Заткнись, придурок, — огрызнулась Кедвин. — Ты не видишь, что она не может идти сама? Или два здоровых парня с пистолетами испугались двух безоружных женщин? Ну, автоматы возьмите, что ли.
— Оставь, пусть, — бросил напарнику второй охранник.
Кедвин, выходя из камеры, глянула в его сторону, пытаясь рассмотреть лицо. И в самом деле похож на человека или просто слишком сыт?
Мишель не сопротивлялась, безвольно повиснув на руке Кедвин. Так ее пришлось вести через весь коридор. И обратно.
Вернувшись, она сразу снова забилась в свой угол. Ах, как нехорошо, думала Кедвин. Да, боль, да, потеря. Но погибших не оплакивают во время боя.
Что же делать?
Ушел и вернулся Райли. Лишь после этого принесли еду — три куска хлеба (к счастью, довольно внушительных) и небольшое ведерко воды.
Кедвин снова склонилась к Мишель:
— Вставай, девочка. Нужно поесть.
— Я не хочу, — равнодушно отозвалась Мишель.
— Неправда, — мягко возразила Кедвин. — Вставай, не упрямься.
Мишель рывком села:
— Почему вы не оставите меня в покое?
— Потому что еще не время для покоя, — спокойно сказала Кедвин, жестом останавливая порывавшегося вставить слово Райли.
— Вы думаете, я буду брать еду у НИХ? — кривясь, выдохнула Мишель.
— Другой еды нет. Мишель, хлеб ни в чем не виноват. Это просто хлеб… Тебе нужно есть. Чтобы поддержать силы.
— Зачем? — спросила Мишель и отвернулась.
Кедвин придвинулась к ней поближе:
— Разве ты не хочешь отомстить?
Мишель вскинула на нее глаза в темных кругах. Еще мгновение, и что-то в выражении этих глаз дрогнуло. Потом Мишель решительно взяла протянутый ей кусок хлеба и откусила.