Рассказы о любви

Они уже дошли до дома, Берта протянула Паулю руку. Он пожелал спокойной ночи. Она кивнула и ушла.

Туснельде прошла вперед, не пожелав ему спокойной ночи. Он видел, как она поднимается по лестнице, держа в руках лампу, и, глядя ей вслед, почувствовал, что сердится на нее.

Пауль долго не мог заснуть. Он лежал в кровати, чувствуя легкую лихорадку от всей этой теплой ночи. Духота в комнате усиливалась, на стенах без конца полыхало отражение зарниц. Временами ему казалось, он слышит вдали тихие раскаты грома. В долгих паузах между ними пробегал легкий ветерок, верхушки деревьев едва шевелились.

Юноша мечтательно вспоминал прошедший вечер, ощущая, что он сегодня совсем другой, чем был вчера. Он почувствовал себя повзрослевшим — во всяком случае, роль взрослого удалась ему сегодня лучше, чем при прежних попытках. С фрейлейн он беседовал весьма бойко, да и с Бертой потом тоже.

Его мучило, насколько серьезно отнеслась к нему Туснельде. Возможно, она с ним всего лишь играла. А про поцелуй Пракседис ему надо завтра обязательно почитать. Он что, в самом деле ничего не понял или просто забыл это место?

Ему очень хотелось бы знать, в самом ли деле красива фрейлейн Туснельде, по-настоящему ли она красавица. Она казалась ему такой, но он не доверял ни себе, ни ей. Как она при слабом свете свечей полулежала-полусидела в своем низком кресле, такая изящная и спокойная, со свисающей до земли рукой, это ему здорово понравилось. Как она отрешенно смотрела ввысь, в полурадости, в полуусталости, и ее тонкая белая шея — и светлое длинное вечернее платье, — такое можно увидеть лишь на картине.

Правда, Берта все равно была ему намного милее. Она, возможно, была еще несколько наивна, но очень нежна и прехорошенькая, и с ней можно было разговаривать, не испытывая досады, она только в душе посмеивалась над тобой. Если бы он с самого начала общался с ней, а не в самый последний момент, они, возможно, уже стали бы в этот вечер добрыми друзьями. Ему вообще сейчас стало жалко, что гости пробудут всего два дня.

Но почему другая так на него смотрела, когда он по дороге домой разговаривал и смеялся с Бертой?

Он вспоминал, как она прошла мимо и повернула к нему голову, и тут он вновь увидел ее взгляд. Все-таки она красива. Он опять все четко себе представил, но не мог отделаться от этого взгляда — насмешливого, ироничного, с уверенностью в превосходстве. Почему? Из-за «Эккехарда»? Или потому что он смеялся с Бертой?

Так он с тем и заснул, раздосадованный.

Утром небо затянулось тучами, но дождя пока не было. Повсюду пахло сеном и теплой пылью.

— Жаль, — посетовала Берта, спустившись вниз, — по-видимому, прогулку совершить не удастся?

— О, но у вас весь день впереди, — утешил ее господин Абдерегг.

— Ты как будто никогда не отличалась особой тягой к прогулкам, — произнесла фрейлейн Туснельде.

— Но мы ведь здесь на такое короткое время!

— У нас еще есть кегельбан на свежем воздухе, — предложил Пауль. — В саду. И крокет. Но играть в крокет, по-моему, скучно.

— А я нахожу крокет очаровательным, — объявила фрейлейн Туснельде.

— Ну, тогда, значит, мы можем поиграть.

— Хорошо, но только после. Сначала давайте выпьем кофе.

После завтрака молодые люди вышли в сад; к ним присоединился и кандидат. Для игры в крокет трава оказалась слишком высокой, и потому все решилось в пользу другой игры. Пауль с готовностью притащил кегли и расставил их.

— Кто начнет?

— Как всегда, тот, кто задал этот вопрос.

— Хорошо. А кто будет играть?

Пауль оказался в паре с Туснельде. Он играл очень хорошо и надеялся, что она похвалит его или хотя бы немного поддразнит. Но она даже не смотрела на него и вообще не уделяла игре должного внимания. Когда Пауль подал ей шар, она бросила его весьма небрежно и даже не посчитала, сколько кеглей упало. А вместо этого заговорила с домашним учителем о Тургеневе. Господин Хомбургер был сегодня сама вежливость. Одна только Берта была по-настоящему увлечена игрой. Она постоянно помогала расставлять кегли и прислушивалась к советам Пауля, какая цель лучшая для броска.

— Король в центре! — кричал Пауль. — Фрейлейн, мы тогда выиграем наверняка. Это даст нам двенадцать очков.

Она лишь кивнула.

— Собственно, Тургенев не совсем русский, — произнес кандидат и забыл, что была его очередь бросать шар. Пауль рассердился.

— Господин Хомбургер. Ваш бросок!

— Мой?

— Ну да, мы все ждем.

С большей охотой он бросил бы шар ему в ногу. Берта, заметившая в нем смену настроения, тоже забеспокоилась и промахнулась.

— Давайте на этом остановимся.

Никто не возражал. Фрейлейн Туснельде медленно удалилась, учитель последовал за ней. Пауль с большой злостью сшиб ногой еще стоявшие кегли.

— Разве мы не будем играть дальше? — робко спросила Берта.

— Ах, вдвоем это неинтересно. Я сейчас все соберу.

Она стала тихо помогать ему. Когда все кегли были сложены в ящик, он оглянулся на Туснельде. Она уже исчезла в парке. Конечно, он был для нее всего лишь глупым мальчишкой.

— Что теперь?

— Может быть, вы покажете мне немного парк?

Он так быстро зашагал по дорожке, что Берта едва поспевала за ним, она задыхалась, ей почти приходилось бежать, чтобы не отстать от него. Он показал ей рощицу и платановую аллею, потом бук и лужайки. Ему было немного стыдно, что он так груб и немногословен; с другой стороны, он удивлялся, что больше не чувствует никакого стеснения в присутствии Берты. Он обращался с ней так, будто она была на пару лет моложе его. А она нисколько не возмущалась, оставалась мягкой и покорной, не произносила почти ни слова и только иногда взглядывала на него, словно просила за что-то прощение.

Возле плакучей ивы они встретились с теми двумя. Кандидат все еще что-то говорил, фрейлейн молчала и, похоже, была в дурном настроении. А на Пауля вдруг нашло красноречие. Он обратил внимание всех на старое дерево, раздвинул свисавшие ветви и показал на обегавшую ствол скамейку.

— Мы здесь посидим, — приказала фрейлейн Туснельде.

Все сели на скамейку в кружок. Здесь было очень тепло, воздух был насыщен парами, зеленые сумерки расслабляли, духота делала всех вялыми и сонными. Пауль сидел по правую руку от Туснельде.

— Как тихо! — первым проявил себя господин Хомбургер.

Фрейлейн кивнула.

— И так жарко! — сказала она. — Давайте немного помолчим.

Так они сидели вчетвером и молчали. Рядом с Паулем на скамейке лежала рука Туснельде, длинная и узкая кисть дамской руки с изящными пальцами и красивыми, ухоженными, излучавшими матовый блеск ногтями. Пауль не отрывал глаз от этой кисти. Она выглядывала из широкого светло-серого рукава, такая же белая, как и видимая чуть выше запястья рука, кисть слегка выгибалась тыльной стороной ладони наружу и лежала, неподвижная, словно очень устала.

И все молчали. Пауль думал о вчерашнем вечере. Это была та самая рука, такая же длинная и спокойная и покоившаяся, свесившись до земли, в то время как фигура женщины неподвижно полусидела-полулежала в низком кресле. Эта рука так подходила к ней, к ее фигуре и ее платью, к ее приятно мягкому, звучащему не совсем естественно голосу, к ее глазам и лицу, такому умному и спокойно выжидательному.

Господин Хомбургер посмотрел на часы.

— Простите, любезные дамы, мне надо вернуться к работе. Ведь вы, Пауль, останетесь?

Он поклонился и ушел.

Теперь они молча сидели втроем. Пауль медленно и с боязливой опаской, как преступник, приблизил руку к женской кисти и оставил ее там лежать. Он не знал, зачем он это сделал. Это произошло помимо его воли, и при этом у него защемило сердце, его бросило в жар, и его лоб покрылся крупными каплями.

— В крокет я тоже не люблю играть, — тихо сказала Берта, словно очнулась от грез. Из-за ухода учителя между ней и Паулем образовалось свободное пространство, и она все это время обдумывала, подвинуться ей или нет. Ей казалось, что чем дольше она колеблется, тем труднее ей становится сделать это, и потому, чтобы не чувствовать себя и дальше в одиночестве, она заговорила.