Рассказы о любви

Господин Абдерегг, не прерывая речи, лишь бросил на сына гневный взгляд. Кандидат принял смех Пауля на свой счет и прикусил нижнюю губу. Берта без видимой причины разразилась вдруг громким смехом. Она была рада, что с Паулем приключилась эта детская неловкость. По крайней мере никого за этим столом не оказалось без сучка и задоринки.

— Чему вы так радуетесь? — спросила фрейлейн Туснельде.

— О, собственно, ничему.

— А ты, Берта?

— Тоже ничему. Я просто так смеюсь, за компанию.

— Могу ли я предложить вам еще вина? — сдавленным голосом спросил господин Хомбургер.

— Спасибо, нет.

— А мне, пожалуйста, налейте, — приветливо отозвалась тетушка, но к вину потом не притронулась.

Со стола все убрали и подали кофе, коньяк и сигары.

Фрейлейн Туснельде спросила Пауля, курит ли он тоже.

— Нет, — ответил Пауль, — мне это совсем не нравится.

И неожиданно добавил, после некоторой паузы, совершенно искренне:

— Мне еще нельзя курить.

Когда он так сказал, фрейлейн Туснельде улыбнулась с хитрецой и склонила голову набок. В этот момент она показалась юноше очаровательной, и он раскаялся в своей прежней ненависти к ней. Оказывается, она может быть вполне милой.

Вечер был такой теплый и так располагал наслаждаться им, что даже в одиннадцать часов все сидели в саду под слегка раскачивающимися подсвечниками с мигающими свечами. И то, что гости устали с дороги и, собственно, должны были бы рано отойти ко сну, об этом сейчас никто даже не думал.

Теплый воздух мечтательно ходил легкими душными волнами, высоко в небе сияли звезды, блестевшие как мокрые, в направлении гор небо казалось черным, его то и дело прорезали лихорадочные золотистые зигзаги зарниц. От цветущих кустарников шел сладкий удушающий аромат, а белый жасмин неясно мерцал в темноте блеклым светом.

— Вы думаете, эта реформа нашей культуры родится не в сознании масс, а будет плодом отдельных гениальных умов?

В тоне профессора прозвучала известная доля снисходительности.

— Да, я так думаю, — последовал сухой ответ учителя, разразившегося длинной речью, которую не слушал никто, кроме профессора.

Господин Абдерегг обменивался шуточками с Бертой, той помогала тетушка. Вальяжно развалившись в кресле, он потягивал белое вино с подкисленной водой.

— Значит, вы и Эккехарда[24] читали? — задал Пауль фрейлейн Туснельде вопрос.

Она полулежала в низком складном кресле, откинув голову и глядя куда-то вверх.

— Конечно, — сказала она. — Однако такие книжки еще следует запрещать вам читать.

— Вот как? Почему же?

— Да потому что вы еще не все можете в них понять.

— Вы так думаете?

— Уверена в этом.

— Но там есть такие места, которые я, возможно, понял лучше вас.

— В самом деле? Какие же?

— Те, что на латыни.

— Что за шутки!

Пауль был в приподнятом настроении. Ему вечером позволили выпить немного вина, и ему очень нравилось сейчас вести беседу этой темной нежной ночью и с любопытством ждать, удастся ли ему вывести эту элегантную даму хоть немного из равновесия, из ее ленивого покоя и добиться от нее возражений или смеха. Но она даже не смотрела на него. Она неподвижно лежала в кресле, глядя вверх, одна рука на подлокотнике, другая свесившись до земли. Ее белая шея и матовое белое лицо слегка светились на черном фоне.

— Что вам больше всего понравилось в «Эккехарде»? — спросила она вдруг, по-прежнему не глядя на него.

— Сцена с опьянением господина Спаццо.

— Ах?

— Нет, как прогнали старую лесную ведьму.

— Вот как?

— Или, возможно, мне все-таки больше всего понравилось, как Пракседис помогает ему удрать из темницы. Отлично сделано.

— Да, сделано отлично. А, собственно, как?

— Как она потом пепел насыпает…

— Ах да. Что-то припоминаю.

— А теперь скажите мне, что больше всего понравилось вам?

— В «Эккехарде»?

— Ну конечно.

— То же самое место. Где Пракседис убегает от монаха. Как она на прощание дарит ему один поцелуй, а потом улыбается и удаляется в замок.

— Да… да, — медленно произнес Пауль, но так и не смог вспомнить про поцелуй.

Беседа профессора с домашним учителем подошла к концу. Господин Абдерегг закурил «Виргинию», и Берта с интересом наблюдала, как он обжигал конец длинной сигары на пламени свечи. Правой рукой девушка обнимала сидевшую рядом с ней тетю и слушала, раскрыв глаза, захватывающие истории, которые ей рассказывал пожилой господин. Речь шла о приключениях во время путешествия, и не куда-нибудь, а в Неаполь.

— И это все действительно правда? — рискнула она спросить его только раз.

Господин Абдерегг рассмеялся.

— Тут все зависит от вас, маленькая фрейлейн. Правдой в любом рассказе становится то, во что верит слушатель.

— Ну как же? Придется мне обо всем спросить папа́.

— Сделайте одолжение!

Тетя погладила Берту по руке, по той, что ее обнимала.

— Это шутка, дитя мое.

Она прислушивалась к разговору, отгоняла ночных мотыльков, круживших над бокалом ее брата, и посылала каждому, кто смотрел на нее, ответный приветливый взгляд. Оба старых друга доставляли ей радость, как и Берта, и оживленно болтающий Пауль, и прекрасная Туснельде, смотревшая в ночную синеву, и домашний учитель, испытывавший наслаждение от собственных умных речей. Ей было еще не так много лет, и она не забыла, как хорошо и тепло молодежи в такие летние ночи в саду. Сколько еще поворотов судьбы ждет этих красивых молодых людей и умных стариков! В том числе и домашнего учителя. И насколько важны для каждого их жизнь, их мысли и желания! И как прекрасно выглядит фрейлейн Туснельде! Настоящая красавица!

Добрая тетушка гладила руку Берты, любвеобильно улыбалась чувствующему себя несколько одиноким домашнему учителю и проверяла время от времени за креслом хозяина дома, стоит ли во льду его бутылка вина.

— Расскажите мне что-нибудь про свою гимназию! — попросила Туснельде Пауля.

— Ах, гимназия! Да ведь сейчас каникулы.

— Вы ходите в гимназию без удовольствия?

— А вы знаете кого-то, кто ходит туда с удовольствием?

— Но вы же хотите приобрести знания?

— Ну да. Конечно, хочу.

— А чего вам хочется еще больше?

— Еще больше?.. Ха-ха! Еще больше мне хочется стать пиратом.

— Пиратом?

— Именно так. Морским разбойником. Пиратом.

— Тогда вы не сможете много читать.

— А это и не нужно. Я найду, чем занять свое время.

— Вы так думаете?

— О, конечно. Я стану…

— Ну?

— Я стану… ах, это не так просто сказать.

— Ну тогда ничего и не говорите.

Ему вдруг стало скучно. Он передвинулся к Берте и начал вместе с ней слушать отца. Папа был необычайно весел. Говорил только он один, все его слушали и смеялись.

Фрейлейн Туснельде медленно встала в своем свободном, элегантном английском платье и подошла к столу.

— Я хочу сказать всем спокойной ночи.

Тут все повставали со своих мест и, посмотрев на часы, не могли поверить, что уже наступила полночь.

На маленьком отрезке пути к дому Пауль шел рядом с Бертой, которая вдруг неожиданно очень ему понравилась, особенно после того как искренне смеялась шуткам его отца. Он был настоящий осел, когда сетовал по поводу приезда гостей. Как будет здорово провести вечер в беседе с этой девушкой.

Он почувствовал себя кавалером и уже сожалел, что весь вечер посвятил другой даме. Та, по-видимому, просто вздорная особа, а Берта намного ему милее, и ему было жаль, что весь этот вечер он держался от нее на отдалении. Он даже попытался сказать ей об этом. Она захихикала.

— О, ваш папа был неподражаем! Все было так прелестно.

Он предложил ей назавтра совершить прогулку на Айхельберг. Это недалеко и вокруг очень красиво. Он принялся описывать дорогу на гору и прекрасный вид оттуда и все никак не мог остановиться.

Мимо них проходила фрейлейн Туснельде, как раз в тот момент, когда он был так красноречив. Она слегка повернула голову и посмотрела ему в глаза. Она проделала это очень спокойно, с долей любопытства, но он усмотрел в том насмешку и внезапно умолк. Берта удивленно взглянула на него и увидела, что у него испортилось настроение, однако не знала отчего.