Рассказы о любви

С другой стороны, в ней все сопротивлялось тому, чтобы причинять боль бедному мальчику жестким ответом или вообще не отвечать ему. Больше всего ей хотелось бы вразумить его наполовину по-сестрински, наполовину по-матерински — по-доброму и с шуткой. Девушки в этом возрасте более зрелые, больше, чем юноши, уверены в себе, тем более служанка, которая сама зарабатывает себе на хлеб; в таких вещах, как жизненная мудрость, намного превосходит любого гимназиста или студента, тем более влюбленного и безвольно отдающего себя на ее усмотрение.

Мысли и решения попавшей в затруднительное положение девушки колебались в течение двух дней то в одну, то в другую сторону. Сколько раз она приходила к мнению, что строгий и недвусмысленный отпор — самое верное решение, столько же раз этому противилось ее сердце, еще не влюбившееся в юношу, но испытывавшее жалостливое доброжелательное благоволение.

И наконец она сделала то, что делают в таких ситуациях большинство людей: она до тех пор взвешивала свои решения в пользу то одного, то другого, пока они не утратили значимость, поскольку вместе представляли собой все те же колебания и сомнения, как и в первые часы их возникновения. И когда пришло время действовать, она не сказала ни слова из всего продуманного и решенного до того, а предоставила всему идти как идет, как само разрешится; именно так же поступил и Карл Бауэр.

Она встретила его на третий вечер, когда ее отправили несколько поздновато с одним поручением, недалеко от дома. Он скромно поздоровался и выглядел довольно смущенно. Двое молодых людей стояли друг перед другом и толком не знали, что нужно сказать. Тина боялась, что ее увидят, и быстро отступила в темный проем открытых ворот, куда Карл последовал за ней с опаской. Где-то рядом в конюшне били копытами кони, а в соседском дворе или саду какой-то неопытный любитель впервые упражнялся на флейте.

— И это называется, он играет! — тихо сказала Тина и натужно засмеялась.

— Тина!

— Да, что случилось?

— Ах, Тина…

Испуганный юноша не знал, что услышит в ответ, но ему хотелось думать, что блондинка если и сердится на него, то не так уж непримиримо.

— Ты такая милая, — сказал он совсем тихо и тут же испугался, что невольно обратился к ней на ты.

Она помедлила немного с ответом. Тогда он — в пустой голове все шло кругом — взял ее руку, но сделал это так робко и боязливо держал ее, не сжимая и словно просительно, что она не смогла решительно осадить его. Напротив, она улыбнулась и провела бедному влюбленному другой рукой по волосам.

— Ты на меня не сердишься? — спросил он, потрясенный до глубины души.

— Нет, мой мальчик, мой маленький мальчик, — засмеялась Тина весьма дружелюбно. — Но мне нужно сейчас идти, меня ждут дома. Мне надо еще купить колбасы.

— А можно я пойду с тобой?

— Нет, ты что себе думаешь? Иди вперед, отправляйся домой, чтобы нас никто не увидел вместе.

— Тогда спокойной ночи, Тина.

— Да-да, иди уж, пожалуйста! Спокойной ночи.

Он хотел бы еще о многом спросить и попросить, но сейчас юноша об этом не думал и шел, счастливый, легким, спокойным шагом, словно мощеная городская улица была мягкой лужайкой, слепыми от счастья глазами он ничего не замечал вокруг, он только что покинул залитое ослепительным светом пространство. Он почти не поговорил с ней, но обратился к ней на ты, и она к нему так же, он держал ее за руку, а она погладила его по голове. Этого было более чем достаточно, и спустя много лет он потом чувствовал, когда вспоминал этот вечер, как счастье и благодатная доброта наполняют его душу, заливают теплым светом.

А Тина, когда она потом раздумывала над случившимся, вообще не могла понять, как это произошло. Но, вероятно, чувствовала, что Карл был счастлив в этот вечер и благодарен ей за это, она не могла также забыть его детское смущение и не видела в конечном итоге ничего дурного в этой сцене. Во всяком случае, умная девушка теперь знала, что несет ответственность за этого романтика, и решила вести его за собой по верному пути мягко и по возможности уверенно. Потому что первая влюбленность, будь она даже сладкой и неземной, на самом деле всего лишь репетиция и обходной маневр, с чем она совсем недавно столкнулась сама, и это было болезненно. Так что она надеялась помочь малышу, не причинив ему особой боли, справиться с этой напастью.

Следующее свидание состоялось только в воскресенье у Бабетты. Тина приветливо поздоровалась с гимназистом, кивнула ему со своего места, улыбнувшись раз или два, и, казалось, ничто не изменилось в ее отношении к нему. А для него каждая ее улыбка была бесценным подарком и каждый взгляд — как пламя, охватывавшее его жаром.

Через несколько дней после этого Тине удалось наконец вразумительно побеседовать с юношей. Это было во второй половине дня, после занятий в гимназии, когда Карл опять блуждал вокруг ее дома и подкарауливал ее, что ей не понравилось. Она провела его через маленький сад в дровяной сарай за домом, где пахло дровяной стружкой и сухим буком. Там она его и пропесочила основательно — запретила прежде всего преследовать ее и поджидать и объяснила, что подобает, а что нет влюбленному юноше его сорта.

— Ты видишься со мной каждый раз у Бабетты, и от нее ты можешь каждый раз проводить меня, если тебе захочется, но только до того места, где вместе с нами идут и другие девушки, не до самого дома. Идти со мной вдвоем ты не можешь, и если ты не будешь обращать внимание на других и держать себя в руках, то это кончится очень плохо. У людей повсюду глаза, и стоит им увидеть дымок, они тут же закричат «пожар!».

— Да, но если я твое сокровище… — напомнил ей Карл, чуть не плача.

Она рассмеялась.

— Мое сокровище! Это еще что такое? Скажи это Бабетте, или твоему отцу дома, или твоему учителю! Ты мне очень нравишься, и мне не хочется обижать тебя, но для того чтобы стать моим сокровищем, ты должен стать самостоятельным и зарабатывать себе на хлеб, а до этого времени еще далеко. Пока ты просто влюбленный учащийся, и если бы я относилась к тебе плохо, никогда бы не заговорила с тобой об этом. И вешать из-за этого голову не надо — это делу не поможет.

— Что же мне делать? Ты не любишь меня?

— О, малыш! Разве об этом идет речь? Ты должен стать разумным и не требовать того, что в твоем возрасте еще рано. Мы останемся добрыми друзьями и подождем… со временем придет все то, чего ты хочешь.

— Ты так думаешь? Но послушай, кое-что я все-таки хочу сказать…

— И что же?

— Да, видишь ли… Собственно…

— Ну говори же!

— …не хочешь ли ты поцеловать меня?

Она разглядывала его красное лицо с нерешительным выражением на нем и его детский миленький ротик и какое-то мгновение, казалось, думала, а почему бы и нет? Она тут же отругала себя и строго тряхнула светлой головкой.

— Поцеловать? За что же?

— Просто так. Только не сердись.

— Я не сержусь. Но и ты не должен быть таким дерзким. Как-нибудь потом мы еще поговорим об этом. Ты едва знаком со мной, а уже хочешь целоваться! Такими вещами не шутят, это не игрушки. Так что будь хорошим мальчиком; в воскресенье мы опять увидимся, и ты принесешь свою скрипку, ладно?

— Да, с удовольствием.

Она отправила его домой и смотрела ему вслед, как задумчиво и невесело он идет. И опять подумала: какой приличный молодой человек, она не должна причинять ему боль.

Если нравоучения Тины и были горькой пилюлей для Карла, он подчинился и чувствовал себя при этом совсем не плохо. Правда, у него были другие представления о сути любви и он был поначалу весьма разочарован, но вскоре понял древнюю истину, что лучше давать, чем брать, и что любовь делает тебя прекраснее и душевнее того, кто лишь позволяет себя любить. То, что он не таился в своей любви и не стыдился, а признавал ее, хотя и не был пока вознагражден, давало ему ощущение радости и свободы и возвышало его над узким кругом его незначительного предшествующего существования, возводило его в высокий мир великих чувств и идеалов.