Рассказы о любви

Он замкнулся, какое-то время молчал, сидел невеселым. А потом Бабетта крикнула, что ему пора взять в руки скрипку и что-нибудь сыграть. Юноша противился, он немного стеснялся, но потом раскрыл футляр, дотронулся до струн, настроил скрипку и заиграл любимую всеми песню, которую, несмотря на то что тональность была высоковата, сразу затянула вся компания.

Одним словом, дело пошло и за столом воцарилось громкое веселье. Молодожены продемонстрировали новенькую лампу, налили в нее керосин и зажгли. Все пели песню за песней, внесли новый кувшин пива, и когда Карл Бауэр заиграл танцевальную мелодию, одну из тех немногих, что знал, сразу образовались три пары и закружились, весело смеясь, по тесной комнатке.

Около девяти часов гости засобирались. Блондинке довольно долгое время было по пути с Бабеттой и Карлом, и, пока они шли, Карл наконец отважился завести с девушкой разговор.

— А у кого вы здесь служите? — спросил он робко.

— У купца Кольдерера, на углу Закгассе.

— Ах вот как.

— Да, там. Так вот…

— А вы уже давно тут?

— Полгода.

— Я хотел сказать, что уже один раз видел вас.

— А я вас нет.

— Однажды вечером, в Брюэльском переулке, а?

— Не помню. Где же взять столько времени, чтобы разглядывать каждого, кто встретится на улице.

Он облегченно вздохнул: она не узнала в нем того хулигана, а ведь он уже собрался просить у нее прощения.

Она дошла до угла своего переулка и остановилась, чтобы попрощаться. Бабетте она протянула руку, а Карлу сказала:

— Ну, тогда прощайте, господин студент. И спасибо вам!

— За что же?

— За музыку, такую чудесную. Спокойной ночи вам.

Карл протянул ей, когда она почти уже повернулась, руку, и она прикоснулась к ней своей ладошкой. И потом ушла.

Когда он потом пожелал на лестнице Бабетте спокойной ночи, она спросила:

— Ну как? Повеселился или нет?

— Да, было очень весело, просто чудесно! — сказал он счастливый, радуясь, что на лестнице темно: он почувствовал, как к его лицу приливает жаркая кровь.

* * *

Дни увеличивались. Становилось постепенно теплее, воздух голубел, а серый, лежалый лед таял все заметнее во всех ямках и закоулках двора; после обеда было еще светло, и в воздухе пахло ранней весной.

Бабетта возобновила по вечерам свои дворовые посиделки и засиживалась с подружками и своими подопечными, если позволяла капризная погода, перед входом в погреб за разговорами. Карл держался пока в стороне, мысли его кружились в мечтах вокруг его влюбленности. Живности в его каморке больше не было, да и резьбой и столярными работами он больше не занимался. Вместо этого он приобрел две здоровенные железные гантели неимоверной тяжести и, если скрипка не помогала, поднимал и опускал их в каморке до изнеможения.

Три или четыре раза он встречал блондинку в переулке и каждый раз находил ее еще более привлекательной и любезной, чем прежде. Но он не разговаривал с ней и даже не видел никакой перспективы для себя, чтобы сделать это.

Однако, покинув однажды в воскресенье после полудня, в первое мартовское воскресенье, дом, он услышал рядом в маленьком дворике голоса собравшихся девушек и остановился с неожиданно появившимся любопытством и поглядел в щелку приоткрытых ворот. Он увидел сидящих впереди Грету и радостную Маргрет из переплетной мастерской, а позади них светлую блондинистую головку, немного поднявшуюся как раз в этот момент. И Карл узнал свою девушку, блондинку Тину, и от радостного испуга ему пришлось сначала перевести дух и собраться с силами, прежде чем он толкнул ворота и подошел к компании.

— А мы уже подумали, что господин слишком загордился! — крикнула, смеясь, Маргрет и первой протянула ему руку.

Бабетта погрозила ему пальцем, но тут же подвинулась, освобождая ему место и приглашая сесть. А девушки уже опять продолжили прерванный разговор. Карл, как только представилась возможность, покинул свое место, походил какое-то время взад и вперед, потом остановился позади Тины.

— Значит, и вы здесь? — спросил он тихо.

— Да, а почему бы и нет? Я всегда думала, что вы тоже сюда когда-нибудь придете. Но вам, вероятно, приходится много учиться.

— О, с ученьем все обстоит не так уж плохо, с этим можно и подождать. Если бы я знал, что вы здесь, я бы приходил сюда каждый раз.

— Ох уж эти ваши комплименты!

— Но это правда, совершенно определенно. Знаете, тогда на свадьбе все было так чудесно.

— Да, очень мило.

— Потому что там были вы, только поэтому.

— Не говорите никогда таких слов, вы же просто шутите.

— Нет, нет. Не сердитесь на меня.

— А почему я должна сердиться?

— Я боялся, что больше никогда не увижу вас.

— Да? И что потом?

— Потом… Я даже не знаю, что бы я сделал потом. Может, бросился в воду.

— О Боже, какая жалость! Вы промокли бы до костей.

— Да, вы, наверное, только бы рассмеялись.

— Нет, не так. Но вы говорите такие глупости, что с ума можно сойти. Следите за тем, что говорите, а то я, чего доброго, поверю вам.

— Сделайте такую милость, я сказал что думаю.

Но резкий голос Греты заглушил его слова. Она рассказывала крикливым голосом длинную, страшную историю про злую госпожу, которая ужасно обращалась со своей служанкой, плохо ее кормила, а когда та заболела, под шумок уволила. И только она закончила свой рассказ, как громко и энергично загомонили девушки, пока Бабетта не утихомирила их. В самый разгар словопрений соседка Тины обняла ее за бедра, и Карл Бауэр заметил, что ему следует пока повременить с продолжением их противоречивого разговора.

Сблизиться опять не удалось, но он упорно ждал, пока часа через два Маргрет не подала знак, что пора уходить. Уже начинало темнеть и потянуло прохладой. Он коротко сказал «адье» и поспешил уйти.

Когда четверть часа спустя Тина недалеко от своего дома распрощалась с последней спутницей и направилась в полном одиночестве к себе, из-за клена неожиданно появился гимназист и вежливо поприветствовал ее с большой робостью. Она немного испугалась и гневно посмотрела на него.

— Что вам, собственно, надо?

Но тут она заметила, что юноша имел испуганный вид и был очень бледен, тогда она смягчила суровый взгляд и тон:

— Так что же все-таки с вами?

Он начал заикаться и был не в состоянии произнести что-либо путное. Однако она все же поняла, что он хотел сказать, а также и то, что все это для него серьезно, и стоило ей увидеть, что юноша, беспомощный, как он есть, целиком находится в ее руках, и она тут же его пожалела, естественно, не без гордости и радости, которые испытала при своем триумфе.

— Не делайте никаких глупостей, — сказала она ему добросердечно. А когда почувствовала, что у него в голосе сквозят слезы, еще и добавила: — Мы в другой раз поговорим друг с другом, сейчас мне надо домой. Да и вам не стоит так волноваться, ведь правда? Так что до свидания!

Она поспешно поклонилась, а он побрел домой, очень медленно, сумерки сгущались и постепенно перешли в темень и ночь. Он шел по улицам и площадям, мимо домов, стен, садов и мирно журчащих фонтанов, вышел в поле за городом и снова вернулся назад, прошел ратушной аркой до верхней рыночной площади, и все вокруг, так казалось ему, выглядело по-другому, превратилось в незнакомую сказочную страну. Он полюбил девушку и сказал ей об этом, и она не оттолкнула его, а сказала ему «до свидания!».

Долго и бесцельно бродил он по городу, ему стало холодно, и он засунул руки в карманы брюк, а когда повернул за угол, узнал свой переулок, где жил, очнулся от сна и начал, несмотря на поздний час, громко и настойчиво насвистывать. Звуки раздавались эхом в ночной улице и умолкли, только когда он вошел в холодный подъезд вдовы Кустерер.

Тина много думала о том, чем же обернется вся эта история; во всяком случае, гораздо больше самого влюбленного, неспособного в лихорадочном состоянии ожидания и сладострастного волнения много размышлять. Девушка находила, чем дольше перебирала в мыслях и обдумывала все происшедшее, все меньше качеств в обворожительном юноше, достойных порицания; и новым приятным ощущением для нее было, что в нее влюбился такой тонкий и образованный, к тому же совершенно неиспорченный юноша. При этом она ни секунды не думала о любовных отношениях с ним, которые принесли бы ей только сложности или даже вред и никогда бы не привели к достижению каких-либо солидных целей.