Посвящение

— Поехали.

— У церкви останови.

— Хреново, когда воздуха не хватает. Хреново, говорю. Самая хреновая смерть — на виселице. Распятие или, к примеру, расстрел — это все игрушки. Когда воздуху не хватает, у человека грудь разрывается. Есть тут в деревне один, учителем танцев был когда-то, а теперь развалина вроде меня. Так он говорит: я, мол, каждый день помираю. А сам живет… Все сидит, сидит целыми днями…

Лошадь брела понурившись. Возница склонился вперед, сжимая поводья. Подъезжая к деревне, они услышали колокольный звон. Какая-то старуха остановила их и спросила, кого везут в гробу. Они растолковали, что гроб пустой.

— Ну тогда кто помер?

— Моя жена, — ответил Михай Балог.

— Бедная, — сказала старуха, но Михай понял по лицу, что она ее не знала.

Колокол смолк.

А Михаю Балогу так хотелось, чтобы его путь по деревне сопровождался колокольным звоном. Люди вышли бы за ворота, поснимали бы шляпы, бабы крестились бы и смотрели вслед, пока телега не исчезнет из виду.

— К заутрене звонили. — Возница прочитал мысли Балога.

— Да.

Они остановились у католической церкви. Михай Балог слез с телеги.

— Подожди меня.

— Заплатил бы мне хоть половину, мы ведь уже добрались.

Михай Балог взглянул на корчму, что стояла напротив церкви, и отдал вознице половину платы.

— Гроб здесь оставишь? А что, если лошадь спугнут?

— Я тут, рядом постою. Только стопочку выпью и пивка. Да ты не переживай, приятель.

В ризнице попа не оказалось. Звонарь вытирал стол.

— Поднимитесь наверх, его преподобие орган чинят.

Михай Балог был в церкви впервые в жизни. Ему понравились прохлада, полумрак и запах роз. Церковь оказалась именно такой, как он себе представлял. Остановившись перед алтарем, он уставился на большую картину. На него глядела прекрасная женщина в синем одеянии. В руке у нее был цветок. На алтаре лежала большая раскрытая книга.

Преодолевая страх, он ступил на ковер. Ризничий, маленький человечек-заика, сказал ему, чтоб он поднимался на хоры. Он сошел с ковра и пошел между скамьями, стараясь ступать как можно осторожнее, но подошвы все равно громко стучали по камням. Он сжал спинку скамьи и повернулся к окну. У окна рядком висело несколько картин. «Распятие на кресте, а внизу женщины и солдаты. Вот и возница давеча про распятие говорил. Тоже страшная смерть».

Потом он принялся рассматривать статуи. Руки у одной из них были простерты, одежда свисала складками до самого полу. В руках у другой был младенец, на лице — улыбка. Статуи стояли лицом друг к другу. Пока он их разглядывал, заиграл орган. Звук сразу же оборвался. Балог взглянул на хоры, там двигалась фигура в черном.

— Ваше преподобие, — громко сказал он.

Поп обернулся и посмотрел вниз.

— Поднимайтесь сюда или обождите в ризнице.

Михай Балог поднялся по обшарпанной лестнице на хоры.

— Я пришел… Жена у меня умерла.

Поп оставил орган и взглянул на него.

— Сегодня похороны.

— Знаю.

— Одна беда: платить мне нечем. Деньги все вышли.

— Не нужно платить.

— Но я бы хотел.

— Хотели бы?

— Да. Если б вы красивую проповедь сказали, я бы вам отработал.

— Как?

— Отработал бы. Я и на бетонке работал, и в госхозе, теперь вот дорогу строю. Я много чего умею. Чего угодно.

— Корзины плести умеете?

— Корзины? Умею. Жена моя вот тоже умела, она с ручками умела. А я люблю которые побольше.

— Мне и надо побольше.

— Поздновато вот только. Осень, прутья трудно будет найти. Но будьте покойны. Сплету… Сколько надо?

— Две-три.

— Две-три…

Михай Балог подождал немного, но поп ни о чем больше не спрашивал, молча глядя то на него, то на орган.

— У меня почему денег не хватило? Потому как не могу я жену в лохмотьях хоронить, хоть мы и цыгане. Потом — гроб, вознице заплатить. Еще литр палинки купить придется — могильщики небось уже пришли.

Поп подтянул сутану и присел возле органа, глядя на Балога и что-то напевая себе под нос.

— Вы сильный человек. Господь все устроит, — сказал он.

Балог спустился вниз, прошел между скамьями и снова остановился перед алтарем. Ризничий наблюдал за ним.

— Что вам нужно?

— Ничего.

— Тогда чего вы здесь делаете?

— Да ничего. Поговорить хочу кое о чем.

— Говорите.

— Если б прямо сейчас начать звонить, во что бы это обошлось?

— Теперь? По ком?

— Там, в саду, гроб стоит.

— Мне-то что до этого гроба? Он же пустой.

— Да.

— Так по ком звонить? По ком?

— По жене моей.

— Вот будут хоронить, тогда и зазвоню.

— Я бы вам заплатил. Тут корчма напротив…

— Нельзя. Сейчас нельзя звонить. Его преподобие к завтрашней мессе готовятся. Гостей много будет. Крестный ход.

— Позвонили бы все-таки.

— Нельзя, поймите.

— Нельзя?

— Нет.

— Другим можно?

— Кому?

— Другим.

— Другим можно, но, пока гроб пустой, я звонить не стану. Чего это на вас нашло?

Балог с трудом открыл большую, тяжелую дверь ризницы. В глаза ему ударил солнечный свет. «Это я-то сильный? Еле вижу от усталости».

— Плохо тебе? — спросил возница, поджидавший возле телеги. — Выпей.

— Не надо, не надо, — сердито отмахнулся Михай.

Он оглядел церковь снизу доверху, до самого креста. Кожа на шее натянулась, он провел по лицу указательным пальцем.

— Поговорил бы ты с ризничим.

— О чем?

— Чтоб звонил.

— Я ж его не знаю.

— Скажи ему, пускай звонит! Скажи ему, схвати за шиворот и тряхни как следует. Пускай звонит!

Балог ухватился за борт телеги и стиснул его двумя руками. Ему хотелось трясти телегу что было силы, чтобы сорвать злобу.

— Вытри лоб, у тебя пот течет.

Они забрались на козлы, и телега затряслась по ухабам. Михай повернулся назад и погладил гроб. Возница заметил.

— Знаешь, сколько я гробов переправил?

— Нет.

— И я не знаю. Не сосчитать. Не цепляйся за него, ничего ему не сделается. Пусть себе трясется, его сено защищает.

Михай Балог вытер пот рукавом и обхватил себя руками.

— Замерз, Михай? Эге, приятель, да тебя же трясет!

Балог попросил у возницы сигарету.

— Дай, а то свалюсь с телеги.

Они остановились и закурили. Возница заговорил первым:

— Зачем тебе суматоха? Похорони бабу, без шума похорони. Все равно таких похорон, как у больших людей, не устроишь. Устроишь? Не устроишь. Лучше поскорее отделаться. А потом новую бабу искать.

— Не надо мне.

Балог вцепился вознице в плечо и принялся трясти.

— Ладно, ладно, не надо так не надо…

Добрались до дому.

Гроб переносили возница и та женщина, что беседовала с Михаем утром.

— Какой гроб легкий, — сказала женщина. — Совсем как у Аладара.

— Это потому, — ответил возница, — что мы такой же купили.

Гроб поставили на стол посреди комнаты.

— Выйди, — сказала женщина.

Когда Балог вышел, она подняла покойницу и положила в гроб. Накрыла крышкой. Михай стоял за дверью и слышал каждый шорох, слышал стук крышки. Он помнил, что нужно сделать что-то еще, и спросил их, когда они вышли из комнаты:

— Заколотили?

— Нет. Не заколачивали.

— Так ведь надо…

— Если кто посмотреть зайдет, снова открывать будем?

— Кому надо смотреть?

— Мало ли. Ладно, я заколочу, погоди немного. За доставку заплатил? Пару форинтов накинешь, я тебе и заколочу, и во двор вынесу. Чтоб после обеда не возиться.

— Нечего во двор выносить. И Аладара нечего было. Прямо перед похоронами выносят.

— Ладно. Сказать уж нельзя. Ты что, уходишь?

— Надо в поселке спросить, не хочет ли кто попрощаться.

— Нет никого в поселке. Ушли все. Пить пошли.

Михай Балог крикнул женщине вслед:

— Не хочешь еще разок взглянуть?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Ты, Михай, сам взгляни в последний раз.

Они вошли в комнату. Возница осторожно приподнял крышку гроба и немного подождал.