Страница 36 из 170
Но именно в этот день пришел почтальон и сказал:
— Вашему мужу есть заказное письмо. Приходите в контору с кем-нибудь, кто сможет за него расписаться: он ведь неграмотный.
— Письмо? От кого же это?
— А я почем знаю.
Событие это было настолько неожиданным, что Роза сразу заподозрила что-то недоброе. Она накинула на себя шаль и, совершенно обезумев от волнения, побежала на почту.
— Письмо? Но от кого же? Родни у нас никакой нет, ни близкой, ни дальней.
И когда почтовый чиновник передал ей письмо, она несколько раз переворачивала его в руках. Ей казалось, что в этих пяти сургучных печатях скрыто какое-то колдовское наваждение.
— Вскройте его и прочтите, — попросила она почтового чиновника. Когда она протягивала ему письмо, голос у нее прерывался от волнения, а руки дрожали.
Она уставилась на него, пожирая его глазами, вся взбудораженная; она чувствовала, что к горлу ее подкатился ком, и не знала, отчего это. Чиновник же в это время пробегал глазами четыре густо исписанных страницы письма и только качал головой, как будто в них было написано что-то необыкновенное.
— Это от отца, — сказал наконец чиновник.
— От какого отца?
— От отца вашего подкидыша. Он пишет, что за ним приедет. Он женится на матери и признает ребенка… А сам он судья… Он вам оплатит все расходы… Через неделю он приедет!
Роза смотрела на него широко раскрытыми глазами, бледная как полотно, все еще не веря, ожидая, что он скажет: «Простите, я только пошутил». Но чиновник снова повторил:
— Он оплатит вам все расходы.
Она обомлела; в голове у нее все помутилось, и сердце так стучало, что, казалось, вот-вот выскочит. Мыслимо ли это? Взять от них мальчика? Через неделю… А где же закон? А где же справедливость? Нет, этого не может быть!
— А вы все хорошо разобрали, синьор? — пробормотала она.
— Дайте кому-нибудь другому прочесть, если не верите.
Так она и ушла оттуда, пошатываясь, с этим ужасным письмом в кармане. И когда она уже была на улице, она вдруг все поняла. И это показалось ей таким ужасным, что она не хотела верить. Неужели же это мыслимо? Неужели можно бросить на произвол судьбы своего собственного ребенка, а потом, когда кто-то другой его подобрал, вырастил, воспитал, когда другие люди полюбили его больше, чем они… И чтобы эти недостойные родители, которые постарались избавиться от ребенка, едва только он появился на свет, могли теперь прийти и сказать: «Отдайте нам мальчика, это наш сын!» Неужели закон разрешает это делать? Нет, мы еще посмотрим, посмотрим! Если эта чудовищная затея осуществится, значит, нет ни бога на небесах, ни мадонны, ни святых — никого! Посмотрим, посмеют ли явиться жандармы, посмеют ли они вырвать у нее из объятий ребенка, который стал теперь ее сыном!
Слезы струились у нее по лицу, но она даже не думала вытирать их; она не замечала, что соскользнувшая с плеч шаль тащится за ней по земле; она шла, жестикулируя, показывая кулаки тому, кто должен был явиться через неделю.
— Да что с вами такое, Роза? — спрашивали ее.
— Ничего, ничего!
Она почти бежала бегом и у самого дома увидела Нино, который играл там с другими детьми. Она взяла его за руку, втащила в комнату и заперла дверь на все засовы.
— Что случилось, мама?
— Ничего! Ничего!
Она целовала его, крепко прижимая его к груди, усадив его к себе на колени, как будто там, за дверью, уже находился тот, кто должен был прийти и забрать его от них. Так она продержала его до самого вечера, а когда вернулся муж и стал стучать в дверь, крича: «Роза! Роза!», она приказала мальчику:
— Не смей никуда с места сходить!
Спускаясь вниз по лестнице, она несколько раз оглядывалась, опасаясь, как бы ребенок не кинулся за ней.
— У нас хотят отнять нашего сына! — сказала она мужу, разрыдавшись.
— Кто ж это хочет сделать?
— Его отец. Он прислал письмо!
В первую минуту бедняга подумал, что жена его сошла с ума. Он только пожал плечами и сказал:
— Дурочка, ты думаешь, что это так легко сделать?
И сам он с каким-то недоверием, но в то же время возмущенно взглянул на письмо, которое жена его вытащила из кармана. Совершенно оторопев, он остановился с разинутым ртом, слушая все, что ему рассказывала Роза, которая то и дело разражалась рыданиями и принималась вдруг рвать на себе волосы.
— Он приедет через неделю… Он ведь судья… Он женится на его матери!
— Тише ты, тише, ребенка хоть пожалей! Дай мне сюда письмо, я пойду с ним к слесарю Симоне: он в этих делах больше всякого адвоката смыслит.
— Ничего вы тут не поделаете! Дети принадлежат родителям — такой уж закон, — сказал слесарь Симоне, который в этих делах лучше всякого адвоката разбирался.
Для них обоих это было все равно что смертный приговор.
— Я его убью, хоть он и судья. Лучше уж пусть я на каторгу пойду, чем сына ему отдам!
— Господи Иисусе, прибери его к себе!
Первое время он задумывал разные жестокости, а жена, негодуя на то, что ее обманули, вымаливала у бога смерти мальчику, которого она любила как родного сына, готовая согласиться на что угодно, только бы он не попал к другим людям. И оба они терзали разными вопросами ребенка, а тот ничего не понимал и не знал, что ответить.
— А что, если тебе дадут другого папу?
— А что, если у тебя будет другая мама?
— Ты что, пойдешь к ним?
— Тебе не жалко будет нас оставить?
Мальчик отвечал только одно:
— Я тут хочу остаться. Но почему вы меня из дома не выпускаете?
Они боялись, чтобы за ребенком не пришли в их отсутствие и не похитили его. В их представлении судья мог приказать своим жандармам учинить над ними любое насилие. Напрасно адвокат, к которому они обратились за советом и защитой, убеждал их, что все должно происходить законным путем и что отец не может предъявлять никаких прав на подкинутого ребенка, прежде чем не будут соблюдены все необходимые формальности. Мальчика все это время держали взаперти в комнате; ему не позволяли даже выглядывать в окно.
И вот муж, которому уже было не до работы в поле, и жена, которая никак не могла смириться со своим горем, — оба по нескольку раз в день стали бегать к адвокату.
— Сделайте милость, найдите хоть какое-нибудь средство, чтобы не допустить этого!..
— Какое средство, как это так не допустить? У отца есть законное право потребовать назад своего ребенка.
— Давайте будем с ним судиться и затянем это дело подольше. Ведь стоит только начать. Закон должен сказать ему: «Ах, так ребенок, когда родился, тебе не нужен был? Ты его подкинул и не подумал о том, что он может умереть от голода или от холода на руках у этих бессовестных нянек?.. За тринадцать лет ты даже и не поинтересовался, жив твой сын или нет, как с ним обращаются, хорошо или плохо… А теперь он тебе понадобился, и ты хочешь его забрать к себе. Теперь, когда я знаю, какую ты подлость совершил, я прежде всего схвачу тебя и посажу в тюрьму!» Вот что должен сказать закон! Интересно, кто это писал ваш закон? Это для басурманов закон, а не для христиан. Кто же его сочинил? Король? А у короля детей нет, что ли?
Несчастная женщина начинала говорить все убедительнее и удивлялась, что адвокат не находил никакого повода, чтобы повести длинный судебный процесс; тогда дело пошло бы в окружной суд, потом в верховный, а потом можно было бы еще обжаловать приговор… Кто же придумал этот безбожный закон?
— Ну, уж во всяком случае, не я! — смеясь, ответил адвокат.
— Но как же это? Сколько ведь крови нашей на него ушло! Сколько мы на него забот положили, с каким трудом вырастили! Теперь ведь он уж в школу ходит. Будь это мой родной сын, он, верно, со мной бы землю ходил пахать, простым крестьянином бы стал, как я. А мы ему вместо этого книжки завели, тетрадки, перья… На что только мы денег не тратили! И все ради него! И вот теперь…
— А теперь отец вознаградит вас за все ваши траты; не понимаете вы, что ли? — повторял адвокат, несколько уже раздраженный тем, что этот тупоголовый крестьянин все время твердит ему одно и то же.