Страница 21 из 170
— Эй, Иели, эй! — закричал он и потащил его к себе домой.
Мара, разодетая, в блестящих серьгах с длинными подвесками, стояла у двери, сложив на животе унизанные кольцами руки, и ждала, когда стемнеет, чтобы идти смотреть на праздничные огни.
— Ах, — сказала Мара, — ты тоже пришел на праздник?
Иели не хотел входить: он был плохо одет. Агриппино подтолкнул его, говоря, что они видятся не в первый раз, и все знают, что Иели пришел на ярмарку с лошадьми хозяина. Донна Лия палила юноше полный стакан вина. Они повели его вместе с соседями и родичами смотреть иллюминацию.
На площади Иели от изумления рот разинул. От взвивающихся ракет вся площадь казалась морем огня — так бывает, когда пылает жниво. Верующие зажигали огни перед статуей святого, а он, весь увешанный четками, смотрел на них, чернея под серебряным балдахином. Верующие сновали среди языков пламени, словно злые духи; здесь была даже какая-то растерзанная, растрепанная женщина с вытаращенными глазами — она тоже зажигала огни; был здесь и священник с непокрытой головой, в развевающейся черной сутане, который в своем благоговейном порыве походил на одержимого.
— Вон там сын хозяина Нери, управляющего в Салонии, он потратил на ракеты больше десяти лир, — говорила донна Лия, указывая на юношу, который ходил по площади, держа в руках, наподобие свечей, сразу две ракеты. Все женщины пожирали его глазами и кричали вслед: «Да здравствует святой Джованни!»
— Его отец богат, у него больше двадцати голов скота, — заметил дядюшка Агриппино.
Мара тоже видела, как во время крестного хода он нес хоругвь и держал ее прямо, как свечу, — такой он был сильный и красивый.
Сын хозяина Нери, казалось, слышал эти разговоры, — он зажег свои ракеты для Мары и вертелся около нее, а когда огни погасли, присоединился к ним и повел их всех на танцы и в космораму[19], где можно увидеть Старый и Новый Свет; он платил за всех, даже за Иели, который уныло плелся позади, словно бездомная собака. Иели видел, как молодой Нери танцевал с Марой. Изящно придерживая край передника, она кружилась и приседала, как голубка на крыше, а молодой Нери жеребенком скакал вокруг нее. Донна Лия плакала от умиления, точно маленькая девочка, а дядюшка Агриппино кивал головой в знак того, что все идет хорошо.
Наконец, устав, они отправились погулять, и толпа понесла их с собой, словно поток. Они смотрели на освещенные транспаранты, где так изобразили казнь святого Джованни, которому турки отрезали голову, что это разжалобило бы и самих турок: святой дрыгал ногами, как ягненок под ножом. Рядом, под большим освещенным деревянным навесом, похожим на зонт, играл оркестр, а на площади собралась такая толпа, какой еще никогда не бывало на ярмарке.
Мара шла под руку с сыном хозяина Нери, словно какая-нибудь синьорина. Она шептала ему что-то на ухо и смеялась. Ей, видимо, было очень весело. Иели от усталости выбивался из сил; он прикорнул на тротуаре и спал до тех пор, пока его не разбудил треск взрывающихся петард. Мара все время была с молодым Нери, опираясь рукой о его плечо, и при свете разноцветных огней казалась то совсем белой, то красной. Когда на небе потухали последние ракеты, сын хозяина Нери, лицо которого стало совсем зеленым, повернулся и поцеловал ее.
Иели не сказал ничего, но с этой минуты весь праздник был для него отравлен. Он снова стал думать обо всех своих горестях, которые было выскочили у него из головы, — ведь он остался без хозяина и не знал, что теперь делать; нет у него больше ни хлеба, ни крова, и лучше бы его сожрали собаки, как Звездочку, которая осталась в глубине оврага, ободранная до самых копыт.
Между тем вокруг в наступившей темноте шумно веселился народ. Мара с подругами пела и танцевала, возвращаясь домой по каменистой дороге.
— Доброй ночи! Доброй ночи! — говорили подруги, расходясь по домам.
Мара тоже говорила «доброй ночи», и голос ее звенел от удовольствия, а молодой Нери, казалось, совсем не хотел отпускать ее, пока дядюшка Агриппино и донна Лия ссорились, открывая дверь. Никто не обращал внимания на Иели, только дядюшка Агриппино вспомнил о нем и спросил:
— Куда же ты теперь пойдешь?
— Не знаю, — ответил Иели.
— Приходи завтра ко мне, я помогу тебе пристроиться; а сейчас вернись на площадь, где слушали музыку; там найдешь местечко на какой-нибудь скамейке, ведь тебе не привыкать спать под открытым небом.
К ночевкам под открытым небом Иели привык, по его мучила мысль о том, что Мара не сказала ему ничего и оставила у двери, как какого-нибудь нищего. Назавтра, вернувшись к дядюшке Агриппино, он сказал девушке, лишь только они остались одни:
— Эх, донна Мара, как легко вы забываете друзей!
— А, это ты Иели? — сказала Мара. — Нет, я тебя не забыла, но я так устала от этого праздника.
— Вы его хотя бы любите, сына хозяина Нери? — спросил Иели, вертя в руках палку.
— Что вы говорите! — резко ответила Мара. — Здесь мать, она все слышит…
Агриппино нашел для Иели место пастуха в Салонии, где управляющим был хозяин Нери. Но так как Иели никогда не пас овец, ему пришлось согласиться на довольно скудную плату.
Теперь он присматривал за овцами, учился делать сыр из овечьего молока, творог, качокавалло[20] и другие продукты. Во время разговоров, которые велись вечерами во дворе между пастухами и крестьянами, пока женщины шелушили бобы для похлебки, если речь заходила о молодом Нери, который, по слухам, хотел взять в жены Мару — дочь дядюшки Агриппино, Иели ничего не говорил, даже не смел раскрыть рта. Однажды, когда полевой сторож насмешливо сказал, что Мара не хочет больше знать Иели, хотя в свое время все говорили, что они будут мужем и женой, Иели, наблюдавший в это время за горшком, где кипело молоко, ответил, медленно помешивая в нем:
— Мара выросла и стала сейчас еще красивее, прямо настоящая синьора.
Иели был терпелив и трудолюбив и потому быстро выучился новому ремеслу. Уже давно привыкнув к животным, он полюбил своих овец так, словно сам их вырастил. Теперь болезнь перестала косить скот в Салонии, и отара процветала. Это радовало управляющего Нери, когда тот наезжал в поместье, и он решил с нового года уговорить хозяина повысить Иели плату. Иели теперь получал почти столько же, сколько и раньше, когда сторожил лошадей. Это были разумно потраченные деньги, потому что Иели не считался ни с чем и, если было нужно, исхаживал много миль в поисках лучших пастбищ. А когда овцы ягнились или заболевали, Иели перетаскивал их в переметных сумах. Высунув мордочки из мешка, ягнята блеяли ему в лицо и лизали уши. Во время памятного всем снегопада в ночь на святую Лючию снегу на Мертвом озере в Салонии выпало на три ладони, и когда наступил день, то на много миль вокруг расстилалась снежная равнина; от овец не осталось бы ничего, кроме ушей, если бы Иели три или четыре раза за ночь не гонял их по кругу. Бедные животные стряхивали с себя снег и поэтому не были погребены под его покровом, не погибли, как это случилось со многими соседними отарами, о чем рассказал Агриппино, приходивший проведать свое маленькое бобовое поле в Салонии. Он еще добавил, что в истории с сыном хозяина Нери, который должен был жениться на Маре, правды нет никакой — у Мары было совсем другое в голове.
— А говорили, что они должны были пожениться на рождество, — сказал Иели.
— Выдумки, — ответил Агриппино, — никто не должен был жениться; все это болтовня завистливых людей, которые суют нос не в свои дела.
Но когда Агриппино ушел, полевой сторож, знавший обо всем этом подробнее, — он был в воскресенье в местечке и слышал разговоры на площади, — рассказал, как было дело. Они не поженятся потому, что молодой Нери узнал о шашнях Мары с барчуком доном Альфонсо, который знал Мару с детства. А хозяин Нери сказал, что сын хотел бы, чтобы его уважали так же, как отца, и в своем доме он не хочет иметь других рогов, кроме бычьих.
19
Косморамой называется серия картинок, на которых изображены различные страны; эти картинки увеличиваются специальной оптической камерой.
20
Качокавалло — сорт сыра.