Победа достается нелегко

Чем дальше от центра, тем глуше гул машин. За сквером их почти не слышно. Ночь властвует над сонными кварталами. Зарыка, поправив ремень автомата, ровным неторопливым шагом идет вниз по Пушкинской. Слева шагает старшина милиции Кудрат Иноятханов, грузный и пожилой узбек, с пышными буденновскими усами; рядом с ним Иван Семенов, худенький веснушчатый парень в очках, студент с филфака университета. Иван рассказывал забавные истории, читал на память стихи современных поэтов. Евгению особенно понравились лирические, о любви, мудрые и нежные.

— Кто написал? — спросил он.

— Василий Федоров, — ответил Иван.

Обгоняя их, промчались две милицейские машины. Старшине Иноятханову достаточно было взглянуть на них, чтобы определить:

— Оперативники… Спецгруппа. И машина Садыкова, — старшина рассуждал вслух. — Обычно и одной хватало. А тут Садыков… Вай-йе! Там серьезное дело. Может, наша помощь нужна. А? Надо быстро шагать.

— У Асакинской свернули, — сказал Семенов, выбежавший на середину улицы.

— Асакинская совсем рядом. — Иноятханов открыл кобуру, вынул пистолет. — Тезрок! Раз-два, быстро! Там какая-то операция, большой операция…

Волнение старшины передалось всему патрулю. Евгений на ходу проверил свой автомат, положил палец на предохранитель. Неведомый доселе охотничий азарт захватил его. Иван торопливо шагал рядом, сосредоточенный и молчаливый.

Вдруг где-то впереди гулко прогремел выстрел. Вслед за ним прозвучали три одиночных.

— Бегом! — скомандовал старшина. — За мной!

Перепрыгнув через арык, что пролегал вдоль тротуара, Иноятханов побежал в переулок. Он хорошо знал запутанные лабиринты узких улочек и тупиков. «Только бы не опоздать!»

Глава пятнадцатая

Коржавин тренировался с упоением и жадностью. Он мог бесконечное число раз проделывать одно и то же упражнение, элемент атаки, добиваясь сложной координации, доводя до автоматизма каждое движение. Любимым спортивным снарядом Руслана стал тяжелый боксерский мешок. Работать на нем, откровенно говоря, было трудно: нанося удар, спортсмен в какой-то мере и сам ощущал на себе неприятную силу отдачи. К тому же надо еще и думать, как и куда бить. Боксеры, отработав два-три раунда, запланированных тренерами, спешили отойти подальше от неприятного мешка. Они охотно отрабатывали серии ударов на лапах, которые держал тренер, прыгали со скакалкой, вели бой с тенью или, надев защитные шлемы, боксировали вполсилы с партнером.

Руслана не пугали трудности, он охотно шел им навстречу. Мешок, подвешенный на тросе, стал его вторым тренером. Тяжелый, неподвижный мешок, который мог только раскачиваться из стороны в сторону, оказался очень строгим напарником в тренировке, чутким к каждому неправильно нанесенному удару, к каждой небрежно проведенной атаке. Раньше Руслан не понимал всей сложности и ценности работы на боксерском мешке и, естественно, не придавал ему значения. Во время тренировок бессмысленно добросовестно колотил по мешку, думая, что так можно отработать силу удара. Как он ошибался! Руслан это понял только сейчас. Перед ним открылись неограниченные возможности самотренировок, начиная от правильной постановки кулака во время нанесения удара и кончая многоходовыми сериями атак.

Руслан словно прозрел: он бойцовским глазом видел, как реагирует тугой неповоротливый мешок, и по этой реакции, чуть заметному движению научился оценивать свои действия. Нет, он больше не бил бессмысленно по мешку, а учился на мешке. Учился боксерскому искусству, заново осваивал таблицу умножения, начиная от простейших комбинаций. Сначала наносил удар почти без силы, медленно, следя за постановкой кулака, движением руки, тела, ног. Потом убыстрял и убыстрял, стараясь, как говорят тренеры, выстрелить по цели, произвести молниеносный удар, точный и хлесткий. Потом из этих ударов составлял серии, а из серий сложные комбинации.

Последние годы Коржавин тренировался почти самостоятельно. У него не было вдумчивого и широко образованного наставника, который мог бы, основываясь на опыте ведущих мастеров ринга, открыть перед Русланом тайны боксерского искусства. А те тренеры, что находились рядом, были или еще молоды, как Анвар Мирзаакбаров, или не имели глубоких знаний, как Буркин и Юсупов. Руслан, по сути дела, был предоставлен самому себе. Он много думал, учился анализировать и делать выводы. До всего приходилось добираться самостоятельно, как говорят, обдирая бока и получая шишки. Он знал — впереди серьезные испытания, и ему хотелось добиться успеха. Зональные соревнования — это путь на большой ринг страны. Такая возможность выпадает не часто, особенно боксерам, живущим далеко от столицы. И Руслан не хотел ее упускать.

Он был неутомим, его организм, казалось, не знал, что такое усталость. Отработав на мешке восемь-десять раундов, Руслан перелезал через канаты ринга, чтобы в тренировочном бою проверить новую комбинацию. А это было не так легко, как кажется со стороны. Переступив канаты ринга, боксер преобразуется, ибо какой бы ни был бой — настоящий или учебный, — все равно перед тобой живой человек со своими особенностями и характером. Кроме того, начинает действовать психологический фактор, чувство самосохранения, смешанное с азартом борьбы. Надо обладать огромной волей и ледяным спокойствием, чтобы в поединке на ринге, даже учебном, когда ситуация быстро меняется, заставить соперника принять твой темп, диктовать ход боя и пробовать, пробовать свои комбинации. И все запоминать. Быть одновременно и бойцом и наставником, чтобы потом, оставшись наедине, мысленно просматривать, прокручивать перед собой кадры учебного боя и анализировать, анализировать, ища новые, никому неведомые пути к победе.

Накрутив полотенце на голову, вроде чалмы, Коржавин спустился к реке. День только начинался, а солнце уже припекало. Здесь у реки прохладнее. Он сел на отполированный коричневый камень, опустил руки в прозрачную воду, пошевелил пальцами. Маленькая серебристая рыбка ошалело кинулась в сторону и скрылась в быстром течении. По дну у берега перекатывались камешки. А дальше, на быстрине, река пенилась и шумела, перепрыгивая и огибая огромные валуны. Река спешила, захлебываясь и торопясь куда-то к неведомому и далекому.

Руслан любил слушать шум реки. В нем был свой, особый и неповторимый музыкальный ритм. Нет, он не был однообразным и стремительным, а всякий раз менялся, в нем появлялись новые краски. Он, как бы отвечая настроению, мог быть то радостным, бодрым, то задумчиво-нежным, то грустно-печальным.

Руслан несколько минут посидел на валуне, слушая реку. На том берегу, крутом и каменистом, темнели заросли ежевики, низкорослые колючие деревца алычи, а дальше, возвышаясь, стояли кряжистые урючины. Ветки, отягощенные плодами, склонялись к земле. Урюк еще не созрел, зеленый, но довольно крупный, и спортсмены, не отставая от местных мальчишек, частенько лакомились кислыми плодами. За деревьями, отсюда снизу не видно, находился небольшой кишлак, за ним громоздились горы.

— Руслан! Ага, вот где ты!

Коржавин повернул голову. Вверху над обрывом, держась за дерево, стоял Василий Стоков. В руках сложенная газета.

— Вылазь скорее! Покажу новости.

— Ты лучше их расскажи. — Руслану не хотелось уходить от реки.

— Нас в газете пропечатали.

Руслан вскочил и, цепляясь за выступы, полез вверх. Три дня назад на тренировочный сбор приезжали два корреспондента из окружной газеты. Они были почти весь день, смотрели тренировку, мучили вопросами, фотографировали. И уже в газете. Как быстро!

— А ты, оказывается, герой. — В глазах Стокова светилось восхищение.

Руслан отмахнулся.

— Я серьезно. Тут написано, как ты с удавом разделался, который из зоопарка убежал. Это правда?

— Там не только я один был.

— Тут так написано, вот читаю. — Василий ткнул пальцем. — «Первым на помощь бригадиру, которого душил гигантский удав, кинулся рядовой Коржавин». Это правда?