Победа достается нелегко

Начальник уголовного розыска прошелся по палатке, включил электровентилятор, что стоял в углу на табуретке, повернул его к брезентовой стене, чтобы воздушная струя шла в даль кабинета. Он знал, что в такую жару весьма опасно направлять на себя поток воздуха. В прошлом году похоронили соседа по квартире, директора школы, веселого человека, прибывшего из далекого русского города Суздаль. В июне, во время экзаменов, он целый день просидел в кабинете, проверяя сочинения, а на письменном столе гудел мощный вентилятор собственной конструкции. Простудное заболевание, осложнения… Садыков подошел к письменному столу, побарабанил пальцами.

— Разрешите? — В палатку быстро вошел Икрамов. — Ну и жара! Два раза мылся в душе, менял рубахи, а они все равно липнут к телу… Работать невозможно, прямо таю, как мороженое на солнце.

— Да, старается наше ласковое солнышко. В тени за сорок градусов… Старожилы не помнят, чтобы в начале лета было так жарко.

— Метеостанция сообщает, что это самая большая жара за последние восемьдесят пять лет. Только подумайте, какие сплошные повторения. Сто лет назад происходило подобное землетрясение, теперь почти сто лет не было такой жары… Уф! — Икрамов грузно опустился на стул, обмахнулся газетой. — Сижу в своей палатке, а кажется, что нахожусь в раскаленной печке, где лепешки пекут, Прямо живьем жарюсь…

Садыков сочувственно посмотрел на старшего следователя. «Трудно ему, все время в духоте, на нервах одних, — подумал он. — Полные всегда жару плохо переносят». И вслух сказал:

— У меня предложение. Давайте на час-полтора отложим все срочные дела, поедем в парк Победы или на «Комсомольское озеро». А? Поплаваем, выкупаемся… Наберемся бодрости.

— Хоп, с удовольствием… Только не сейчас, ни минуты свободной. Пришел сообщить, что поступил ответ экспертизы по делу номер сто пять. Помните? Обгорелая куртка заключенного.

— Да, да, помню… — Садыков открыл портсигар, вынул сигарету и стал разминать ее пальцами. — Слушаю.

Икрамов подался вперед и, облокотись на стол, стал докладывать.

— Сравнительный и химический анализ подтвердил, что обгоревшая куртка, обнаруженная в доме Валиева, идентична тем, какие носят заключенные в красноводской тюрьме. Теперь это уже неопровержимое доказательство, что именно Борис Овсеенко-Дарканзалин, а не кто иной совершил преступление. — Икрамов постукивал сложенной в трубку газетой по ладони, как бы подчеркивая каждое слово. — Именно он убил Джуманияз-бая и его сына.

Садыков помял сигарету, поднес ее к носу, понюхал и положил обратно в портсигар.

— Трудно удержаться, трудно. И курить вредно. — Открыл ящик письменного стола, положил портсигар. — Говорите, экспертиза подтвердила наши предположения? Хорошо. Осталось самое маленькое, пустяк.

— Не понимаю, Сулейман-ака.

— Дело заведено, показания подшиты, анализы приложены, естественные улики имеются… Не хватает лишь мелочи — самого преступника. Он, к сожалению, пока еще на свободе. И не он один. В городе появился еще хищник, настоящий матерый волк.

— Вы имеете в виду дело по ограблению кассы аэрофлота? — спросил Икрамов и посмотрел на вентилятор. — Совсем нет ветерка.

— Да, ограбление кассы. Работа чистая, ничего не скажешь. Но только орудовал не Овсеенко-Дарканзалин, а другой. Трусливый и коварный, как шакал. Вы читали записку, оставленную им в сейфе?

— Читал, Сулейман-ака. Потом сам сличал. В деле, которое доставили из Ташкентской тюрьмы, имеются образцы почерка Овсеенко-Дарканзалина. Не нужно быть экспертом, и так видно, что писали разные люди. Ничего общего нет.

— В этом я не сомневался, — сказал Садыков.

— Но вы требуете, чтобы любое предположение основывалось на конкретном факте. Теперь, когда твердо убежден, что записку писал другой преступник, могу поделиться своими предположениями. Я, знаете, твердо верю, что преступник, ограбивший кассу аэрофлота, и Овсеенко-Дарканзалин хорошо знают друг друга. Убежден, что они встретились в Ташкенте в дни землетрясения, короче говоря, где-то на прошлой неделе. Может быть, они даже скрываются вместе, в одном логове. А что касается записки, оставленной в сейфе, так это примитивный прием подлости, попытка переложить собственную вину на плечи своего дружка. Тут и раздумывать нечего. Уф, жарко! — Икрамов встал и, подойдя к вентилятору, повернул его к себе. — Подышу немножко ветерком. Придется нам, Сулейман-ака, организовывать охоту сразу за двумя волками.

— Не придется, а надо начинать.

Садыков вынул носовой платок, вытер потное лицо, шею. Взглянул на часы: поздно, жена опять одна с сыном ужинать будет. Зазвонил телефон внутренней связи. Садыков снял трубку.

— Слушаю. — И сразу встал, — Садыков у телефона, товарищ министр! Да, да… Будет сделано… Мы со старшим следователем Икрамовым как раз обсуждаем… Оперативную группу? Рахмат, товарищ министр, большое спасибо. Да, да, лично возглавлю. Как всегда, в десять ноль-ноль…

Старший следователь поставил вентилятор на табуретку и быстро подошел к столу. Развернул и снова свернул газету. Почему-то подумал, что там, в массивном многоэтажном, добротной кирпичной кладки здании Министерства охраны общественного порядка, наверняка прохладнее. Здание стойко выдержало и выдерживает все подземные толчки. Нигде нет даже легкой трещины. А вокруг уже начали сносить аварийные дома.

Начальник уголовного розыска положил телефонную трубку на место и несколько секунд сосредоточенно смотрел перед собой, мысленно повторяя весь разговор. Потом сказал:

— Министр требует, чтобы дело Овсеенко-Дарканзалина было закрыто в ближайшие дни. Нам на помощь подключают специальную оперативную группу, — Садыков сделал паузу. — Вас, Анвар-ака, тоже включаю в опергруппу. Через час мы соберемся здесь у меня и детально обсудим план действия.

Когда Икрамов ушел, Садыков раскрыл блокнот и записал: «О ходе розыска докладывать каждые сутки в 10 часов утра лично».

Глава четырнадцатая

Комсомольскую бригаду строителей, прибывшую из Кустаная, разместили неподалеку от Ташкента, в палатках будущего города-спутника Сергели.

Раиса поставила чемодан на пол и, сев на железную койку, на которой еще не было ни матраца, ни одеяла, обвела глазами палатку. Ей было все равно где жить, главное, что она в Ташкенте, в городе, где находится человек, так много сделавший для нее.

«Получим постели, уберемся в палатке, — думала Раиса, — и отпрошусь… Только где его искать? Военных так много, город большой…» Она достала из кармана письмо и прочитала адрес, который знала наизусть: «г. Ташкент, в/ч…»

— Хоть бы знать, на какой улице.

Она с сожалением подумала, что зря не предупредила Евгения о своем приезде.

Однако Раисе не удалось сразу отправиться в Ташкент. Едва разместились в палатках, как всех прибывших пригласили в столовую, накормили сытным обедом, затем с ними беседовал врач.

Лишь во второй половине дня, когда стояла несусветная жара, Раисе удалось наконец отпроситься у бригадира. На попутном грузовике, который шел к товарной станции за стройматериалами, она добралась до центра города.

Раиса много слышала и читала о ташкентской трагедии и приготовилась увидеть руины, страшные развалины, разрушения. Но увидела нечто другое: дома разрушала не подземная стихия, а сами люди. С помощью современной техники. Рокотали бульдозеры, гудели экскаваторы. Над городом серым облаком висела едкая пыль. Она закрывала солнце, затрудняла дыхание, покрывала, словно пудра, лица, одежду, землю. Около экскаваторов сновали самосвалы. Раиса с удивлением смотрела вокруг, обходя квартал за кварталом. Перед ней был не пострадавший город, а огромная строительная площадка.

Обгоняя Раису, пробежала ватага мальчишек. Загорелые до черноты, в коротких штанах и рубашках.

— Кино «Искру» танками ломают!

— Самыми боевыми!

Около кинотеатра толпа любопытных. Конечно, такое не всегда увидишь. Раиса тоже остановилась. Большой серо-зеленый танк, лязгая гусеницами, осторожно маневрировал, чтобы нечаянно не повредить молодые деревца, посаженные вдоль тротуара. Длинная пушка повернута назад, словно кепка козырьком к затылку. Двое солдат, запыленные, чумазые, стояли с лопатами наготове.