Победа достается нелегко

— Айда со мной. Найдем тебе хорошее место. Я помню, как ты в прошлом году боксировал. Хорошо боксировал! Мне сказали, ты москвич. Правда? У кого тренировался?

— У Данилова.

— Виктора Ивановича? — спросил Юсупов, давая понять, что Данилова хорошо знает.

— У него, еще в подростковой группе начал.

— Большой специалист! Я сам на всесоюзном сборе тренеров несколько раз с ним был, многому научился.

Они вышли во двор. Дорожки посыпаны песком, цветут розы и другие незнакомые Коржавину крупные южные цветы. Рядами тянутся к небу пирамидальные тополя. Высокие вершины гор. Где-то недалеко ровно шумит река.

— Наши все во втором корпусе, — объяснил тренер. — За спортплощадкой.

Второй корпус — невысокое, приземистое кирпичное здание летнего типа, с широкими окнами, окруженное деревьями. Окна почти всюду распахнуты. В стороне, под высоким виноградником, который образовал зеленый навес, продолговатый стол с сеткой посередине. Два спортсмена, обнаженные до пояса, в бриджах, босые, гоняли маленькими ракетками белый шарик. Один из них — высокий, длиннорукий, коротко остриженный, бросил ракетку на стол и поспешил к Коржавину:

— Руслан! С приездом!

Коржавин сразу узнал его. Это был Василий Стоков, с которым Руслан работал в финальном поединке.

— Ты только прибыл? — спросил Василий и дружески предложил: — Идем ко мне в комнату, я один. Койка пустует.

Он подхватил солдатский чемодан Руслана и понес в корпус.

— Окно на север, всегда прохладно, — хвалил Стоков свою комнату.

— Кто еще из ребят в нашем весе? — поинтересовался Коржавин.

— Ты да я, и все. В каждом весе два-три человека. В спаррингах работать почти не с кем. Все больше на снарядах… Лапы, мешок, груша. Да кроссы… Тут для кроссов местечко классное, выматываешься в два счета! Майки мокрые, хоть выжимай. Самое место вес сгонять. У тебя как с весом?

— Вроде почти норма.

Через час Руслан Коржавин, в легком тренировочном костюме и кедах, спешил на спортплощадку. Солнце склонилось за гору и оттуда, из-за снежной вершины, слегка высунув оранжевый лоб, пронизывало долину желтыми иглами лучей. В глубине ущелья, где все так же монотонно шумела река, потемнело, и в вечерних сумерках пирамидальные тополя вытянулись по стойке «смирно» темно-зелеными свечами. В стороне, за рекой, в кишлаке, над плоскими крышами поднялись голубые струйки дыма. Отдыхающие, скучая от безделья, пестрой толпой окружили спортплощадку и с нескрываемым любопытством смотрят, как тренируются боксеры.

— Время! — кричит Анвар Газизович и переворачивает песочные часы.

Руслан откладывает скакалку и берет в руки плотные и тонкие, вроде рукавичек, кожаные перчатки для работы на мешке. «Десятый раунд пошел, — отмечает он. — Хорошо! Думал, совсем вышел из формы, а оказывается, нет, есть порох. Еще столько смогу. Через недельку буду как огурчик!»

Глава тринадцатая

Гульнара прислонилась лбом к толстому стеклу и не сводила глаз с пожилой узбечки, работницы почты, вернее, с ее коротких полных пальцев, которыми та перебирала письма в небольшом продолговатом ящике.

— Йок, нету, — сказала она виноватым голосом, словно от нее зависело, что письмо не пришло, и тихо добавила: — Не волнуйся, Гульнара, будет. Обязательно будет! Три дня назад получила, теперь потерпи немножко. Не каждый же день письма пишут.

— По радио передавали, опять новый подземный толчок…

— Сама слышала… Как только люди там терпят? Не пойму никак. Не жизнь, а сплошной страх и переживания.

Пожилая работница вздохнула и стала рассказывать, что к ее соседке приехал из Ташкента двоюродный дедушка, который в свое время «был большим начальником», а сейчас уже несколько лет пенсионер. Он жил с женой в центре города; у них была большая квартира, красивая мебель, дорогая посуда, и в первый же подземный толчок он лишился почти всего: обвалился в доме потолок. Еле успел выскочить.

— А жена? — Гульнара ухватилась пальцами за край перегородки.

— Выбежали вместе они, но потом из шкафа стала падать дорогая фарфоровая посуда. Жена не утерпела, побежала спасать чашки и тарелки, а тут потолок и рухнул. Когда откопали, она еще была жива, но спасти ее не смогли. Так и остался один, как старый карагач. Ни дома, ни жены, ни богатства.

— Ой-йе! Какая тяжелая судьба! — вздохнула Гульнара и подумала, что тетушка Зумрат наверняка сказала бы: «Аллах дал все, аллах и взял».

Гульнара медленно пошла по знойной улице. Рассказ не выходил у нее из головы. Гульнаре было очень жаль незнакомого старого человека, который пережил трагедию землетрясения. «Он приехал в наш город, к родственникам, а Руслан все еще в Ташкенте, — грустно подумала она. — Только бы с ним ничего не случилось! Только бы хорошо все кончилось. Надо написать ему, чтобы себя поберег». Она задумчиво улыбнулась, вспомнив последний вечер, когда сидели рядом, щека к щеке, и мечтали об учебе, о жизни. В ушах зазвенел знакомый, до боли родной голос, который тихо нашептывал ласковые слова. Гульнара ощутила на своих плечах его теплые сильные руки. И сердце у нее сжалось от недоброго предчувствия. Конечно же он не станет себя беречь, он не умеет себя беречь. Руслан, ее Руслан будет первым в самом опасном, в самом рискованном деле. Таков он, его не изменишь. И только такого — смелого, сильного — она и полюбила…

— Гуля!

Гульнара, очнувшись, недоуменно посмотрела вокруг. На углу, возле продовольственного магазина, стоял Петр Мощенко. Одет он был не в привычную военную форму, а в тренировочный трикотажный костюм, который мешковато сидел на нем. В руках сержант держал свернутую трубкой газету.

— Ты что не отзываешься? — спросил он, пожимая руку. — Или не желаешь признавать друзей своего друга? Третий раз окликаю, а ты хоть бы хны. Даже не посмотришь в мою сторону.

— Нет, что ты! Просто задумалась…

— От Руслана письмо получила? Да?

— Последнее было три дня назад. А сегодня опять по радио о новом толчке передали.

— Дела там, прямо скажем, не очень веселые. Даже наоборот. Ты сегодня газету читала? Вот я взял на стадион, ребятам показать хочу. Вот послушай, каковы масштабы, — Мощенко развернул газету и стал читать. — «Сообщает сейсмостанция „Ташкент“. Восемнадцатого мая. Всего за прошедший с момента первого землетрясения период сейсмическая станция зарегистрировала пятьсот семьдесят колебаний почвы разной силы».

— Пятьсот семьдесят? Не может быть! — В голосе Гульнары послышалась тревога.

— Вот смотри, читай сама. — Петр ткнул пальцем в газету, показывая строчку. — Пятьсот семьдесят колебаний. Цифра солидная. Мы сделали ее более понятливой, с помощью простой арифметики. Первый толчок был двадцать шестого апреля, следовательно, по восемнадцатое мая прошло всего двадцать три дня. Теперь берем общую сумму колебаний почвы и делим на двадцать три… Получается почти двадцать пять… Выходит, в среднем за одни сутки двадцать пять толчков.

— Так там каждый час… Это невозможно! — Гульнара устало опустила руки. — Нервы не выдержат.

— Не беспокойся, у твоего Руслана нервы выдержат. Да и не только у него. Что ни говори, а город держится героически. Ты на стадион?

— Нет, у меня еще дела есть. Тренировка вечером.

Гульнара повернула назад, на почту. Она не шла, а почти бежала. «Скорее телеграмму, с оплаченным ответом, — думала она. — Только бы с тобой ничего не случилось, мой Руслан!»

Пожилая узбечка, казалось, не удивилась возвращению Гульнары. Она пристально посмотрела на взволнованное девичье лицо, укоризненно покачала головой и, не говоря ни слова, протянула телеграфный бланк.

Сулейман Садыков расстегнул ворот форменной рубахи, вынул большой цветастый носовой платок и обтер потное лицо, шею. Наступивший вечер не принес прохлады, а кажется, усилил духоту. Раскаленные за день дома, тротуары, глинобитные заборы теперь, едва солнце опустилось за горы, начинали отдавать накопленное тепло, словно гигантские грелки. Ни ветерка. Воздух насыщен зноем и пылью, которая серым облаком висит над городом. Строители со всех концов страны спешно ломают, сносят старые постройки, расчищают, готовят площадки для новых зданий.