Победа достается нелегко

— Молодчина! — не удержался я.

— А ты послушай, что дальше было. Этот француз- богоотступник, проклятый католиками, преданный анафеме, в один прекрасный день пришел в церковь и упал на колени перед попом. «Простите меня, грешного, черт попутал, — говорит, — примите опять в лоно христианской религии!» Священник оторопел. А Таксиль слезно молил простить его грехи и публично каялся, что по наущению дьявола он выступил против бога. Представляешь, как обрадовались церковники. Они предложили ему, дабы очиститься от грехов, писать в защиту религии, разоблачать всех вольнодумцев.

— И он это сделал?

— Сделал. Он стал ревностно пропагандировать религию, писать о том, что ему удалось вырваться из когтей дьявола, который подбивает людей восставать против бога. Таксиль так душевно описывал козни дьявола, так яростно бичевал атеистов, что ему поверили. Его стали возносить. Сам папа римский пригласил его в свой ватиканский дворец. Он допустил Таксиля поцеловать святую туфлю и благословил его на борьбу с еретиками.

— А дальше?

— А дальше начинается самое интересное. Девятнадцатого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года Таксиль выступил в Париже на большом собрании и подробно рассказал, как он в течение двенадцати лет морочил голову служителям церкви, как те верили его выдумкам про дьявола. Это был мировой скандал! Папа римский пришел в бешенство. Он был опозорен перед всем христианским миром. Таксиль своим поступком доказал, что папа римский не является представителем всемогущего бога, потому что никакого бога нет, доказал, что папа не святой, ибо его провел обыкновенный человек и он поверил сказкам, ему не помогло божественное наитие.

— Силен француз!

— А потом Таксиль написал свою библию о библии. В этой книге он подробно разобрал каждую главу главного религиозного учения и на конкретных примерах доказал все неточности, раскрыл бессмыслицу основных положений, высмеял убожество священного писания. Он назвал свою книгу «Забавная библия».

Рассказ сержанта меня заинтересовал. Такую библию я с удовольствием прочел бы.

— У тебя есть эта библия?

— Есть, дома.

— Напиши, пусть вышлют.

— Уже написал.

— Тогда я первый читать буду. Ладно?

— Ладно. Такую книгу полезно всем почитать.

Мы двинулись на танцплощадку. Оттуда уже давно неслись звуки духового оркестра. За вершинами деревьев вставала луна, большая и оранжевая, как желтый баскетбольный мяч.

Когда мы пришли, танцы были в разгаре. Мощенко, не теряя времени, пригласил девушку и утонул в двигающемся людском потоке. Я по привычке остался на месте, у решетчатой ограды, занялся наблюдением.

Объявили дамский вальс. Ко мне неожиданно подбежала Гульнара:

— Руслан, танцую с тобой!

Гульнара вальсировала прекрасно. Она была легка, как мотылек, и послушна, как партнерша, с которой уже станцевался.

Гульнара понимала, чувствовала каждое движение, каждое па, и танцевать с ней было приятно.

Музыка оборвалась неожиданно быстро. Вальс кончился.

— Куда тебя отвести? — спросил я.

— Куда хочешь.

Мы вернулись на прежнее место. Мощенко не отходил от девушки, с которой танцевал. Заиграли танго.

— Идем?

Гульнара улыбнулась радостно, кивнула.

Потом танцевали фокстрот, липси. В антракте к нам подошел Мощенко:

— Руслан, наше время кончается.

— Знаю.

Гульнара взяла нас под руки и повела с танцплощадки.

— Джигиты, я тоже ухожу.

Петро посмотрел на меня:

— Проводим?

— Обязательно!

Гульнара не возражала.

Путь к ее дому показался нам не очень далеким. Она жила в той. части города, которую считают старым городом. Кривые узкие улицы, дома без окон, высокие стены глиняных заборов, из-за которых выглядывают ветки фруктовых деревьев.

У моста через речку, которая петляла по старому городу, мы остановились.

— Дальше я пойду одна, — сказала Гульнара. — Спасибо, джигиты.

Она пожала руку Петру и потом двумя руками сжала мою.

— Спасибо, Руслан!

— Счастливо, Гульнара!

Мы подождали, пока она дойдет до своей калитки, потом повернули к военному городку.

В тот же день мы учинили Зарыке допрос. По всей форме. После отбоя подняли его с постели и привели в спортзал.

Евгений, конечно, догадывался о наших намерениях, шел и улыбался с видом победителя. Он ничего не скрывал, не отпирался, сознался во всем. Он рассказал все по порядку: как несколько дней, во время увольнения, подкарауливал Раису, как «случайно» встречался с ней у водопроводной колонки, как она пугливо сторонилась солдата, не давала ведра, чтобы напиться, а потом, уже на пятом «случайном» свидании, они заговорили. Теперь они часто встречаются у водопроводной колонки. На большее она не решается.

Что узнал Евгений? Очень много. Раису привезли сюда из Казани, где она, сирота, жила у родственников, окончила шесть классов, потом была за домработницу в большой семье, и год назад ее выдали замуж за шофера Галиева. У Галиева есть первая жена, она живет в отдельной комнате и является полновластной хозяйкой в доме. Старый шофер у нее под каблуком. Это она, старая, женила Галиева на молодой, чтобы в доме была бесплатная работница. Старая все дни проводит в гостях, а она, Раиса, не покладая рук трудится по хозяйству. Сейчас Галиев с женой уехали отдыхать к родственникам, и Раиса имеет немного свободного времени. Но никуда не выходит, о кино и парке даже не думает.

— Я считаю, что мы должны ей помочь, — сказал в заключение Зарыка.

— А я боюсь, что за такое ухаживание нам придется помогать тебе, — сказал Мощенко.

— Мне?

— Ну да, не Коржу. Помогать в смысле вкручивать мозги, ставить их на место.

— Может быть, ты поставишь вопрос на бюро?

— Хватай выше. На общем комсомольском. Если ты не станешь разумным.

— Разумным?

— Да, разумным. Разум, Евгений, помогает человеку объективно смотреть на окружающий мир.

— А не кажется ли тебе, что разум дан человеку для того, чтобы он лишний раз понял — жить одними расчетами, холодной рассудительностью невозможно! Человек не робот!

— Но чувства без разума слепы, — вставил я. — Это же банальная истина.

— Каждый человек прежде всего живет чувствами, — отбивался Зарыка. — Конечно, их надо подчинять разуму, однако чувства пока диктуют нам…

— Слушай, Евгений, зачем связываться с замужней?

Зарыка опять пытался спрятаться за мысли, вычитанные в модных произведениях.

— Любовь не знает прошлого. У нее только настоящее и будущее.

Мы с Петром улыбнулись. Потом сержант взял Евгения за пояс:

— Заруби себе на носу: никогда не протягивай лапы к чужим дамам. У тебя слишком хлипкое телосложение.

— Бросьте, ребята. Я же серьезно. Ей надо помочь вырваться в настоящую жизнь. Она как в клетке.

— Мы на службе, — ответил Мощенко. — У нас другие задачи.

— Не прячься за устав. В моральном кодексе что записано? Человек человеку — друг, товарищ. А она что, не человек?

— Она — чужая жена, — сказал я. — А чужая семья как чужое государство, вмешиваться во внутренние дела весьма опасно.

— Неправда! Она комсомолка.

— Комсомолка? — одновременно воскликнули мы.

— Комсомолка. И до сих пор аккуратно платит членские взносы. Она посылает их в Казань, на фабрику, где состоит на учете.

Последний довод оказался сильным козырем, нам нечем было крыть. Мы вернулись в казарму. Вопрос остался открытым.

Перед дверью в казарму Петро сказал:

— Жень, будь осторожней. Ты сам знаешь, чем все может кончиться.

— Спасибо, ребята.

В казарме стояла тишина, если не считать отдельных похрапываний и дружного посапывания. Дневальный, зевая, ходил вдоль коек.

Спать не хотелось. Я нагнулся вниз, к Зарыке.

— Жень!

— Ну?

— А тебе она нравится?

— Угу.

— Очень?

— Отстань.

— А ты бы на ней женился?