Срез времени

- Мы сейчас увидим, правду ли ты говоришь, - сказал Понятовский и приказал своему собутыльнику Качинскому принести свой любимый кубок, в который вмещалась кварта, сбросил на землю тряпку и, выхватив бутыль, ловко с помощью сабли избавился от пробки, налил его до самых краёв, выпил и передал мне.

- Ну, это не дурно, - оценил я поступок. - Впрочем, и для меня самого это пустяки, - наливая и выпивая. - А вот сколько ты можешь выпить таких кубков?

- Сколько? - взревел шляхтич. - Да за каждый выпитый тобой, я выпью три. А ну! Стол и стулья сюда! Живо!

Вскоре во дворе появилось требуемое. С моего разрешения из тарантаса вытащили несколько ящиков, и попойка началась. Кубок переходил из рук в руки, Понятовский в точности исполнял сделанное им предложение, а между тем вокруг стола стали появляться зеваки. Они как тараканы выползали из дома, хлева, конюшни, даже из леса появились двое. И наконец, я увидел, как свисающая лапа вековой ели стала совершать колебательные движения. Всё, время. Заложница найдена и в безопасности, а сейчас настало время поквитаться.

- Ох! Не могу больше, - тяжело дыша, произнёс я.

- Вильно, Вильно... Слабаки! - радостно заорал Понятовский. - Не пить толком не умеют, ни языка польского не знают.

- Держать в себе тяжело. Опоппотойду, - произнёс я, заплетаясь в буквах, - без меня не пить.

- Иди, иди. Только не здесь! За конюшню иди.

Зайдя за бревенчатый сруб, я услышал Полушкина.

- Все здесь. Двоих прижали на дороге и одного в конюшне. Держите револьверы.

- Иван Иванович, старик-привратник и второй охранник. Я их не видел.

- Тимофей с братом в дом полезли, - рассеял мои сомнения поручик, - поэтому и не видели.

- Тогда начали.

Понятовский с компанией так и остались во дворе, ожидая развязки недавнего спора. Сам же он уже охотно рассуждал о сотне дукатов, доставшихся хоть и не столь легко, как он предполагал вначале, но всё же и не с такой сложностью, как, например, при игре в картишки. Бравада рассеялась внезапно. Со второго этажа особняка вместе со стулом и частями оконной рамы вылетело стекло, а вслед за этими событиями высунулся старик-привратник с окровавленной головой и заорал:

- Москали! Казимир беги!

Двор тут же потонул в дыме и грохоте от выстрелов. Я разрядил по толпе первый револьвер, сунул за ремень и сразу же из-за спины выхватил новый, быстрым шагом смещаясь в сторону от дыма. В ответ защёлкали кремневые курки, и уже уходя в перекате к конюшне, я заметил несколько вспышек сгорающего пороха, вырывавшегося из дул пистолей. Прав был Иван Иванович: побывавшие не в одной кручине гвардейцы Макроновского действительно являлись хорошими бойцами: не стушевались и моментально организовали сопротивление. То место, где я только что находился, было прошито пулями. Ориентируясь практически по ногам, мне пришлось стрелять больше по наитию, чем по ясно видимой мишени. Три выстрела в пелену дыма, и со стороны скрывавшегося за конюшней Полушкина прозвучал слившийся в единый звук раскатистый бабах! Пятеро ветеранов поставили окончательную точку в этом коротком бою. Во дворе лежало десять человек, вместе с нанятым кучером Яныком, который, едва почуяв опасность, спрятался под тарантасом.

(Анна в плену у Жульет и Понамарёва)

Плотный мешок слетел с её головы одним рывком, и кто-то больно, со словом: 'la poupouille ' толкнул в спину. Анна упала на колени и закусила от боли губу. С трудом сдерживая стон, она услышала, как хлопнула дверь, и кто-то подпёр её, то ли палкой, то ли ещё чем-то. 'Презренна не смерть, - проговорила она, подбадривая себя, - а страх этой смерти'. После абсолютной тьмы она осторожно раскрыла глаза. Скудно обставленная комната, освещённая единственной свечой с отражателем, вдруг показалась ей роскошными чертогами, как будто перед её широко раскрытыми глазами сейчас разворачивался огромный и прекрасный мир. Здесь была сбитая из досок кровать, табурет, грубая тумбочка и, самое главное, полный кувшин воды. Она осторожно подошла к нему и уже хотела припасть к зауженному горлышку и утолить жажду, как резкий и неприятный запах ударил ей в нос. 'Они хотят меня унизить, сломать, - подумала Анна, - я лучше умру от жажды, чем стану пить мочу!'. И почувствовав, что за ней подглядывают сквозь щели досок двери, схватила кувшин и выплеснула содержимое, стараясь попасть потоком нечистот в ненавистные глаза ей тюремщика.

Вопли вперемежку с отборной бранью возвестили о правильности выбора прицела. Затем всё смолкло, и через какое-то время погас огарок в противопожарной вазочке, погрузив конуру помимо тишины ещё и в темноту. Анна перестала ориентироваться во времени: утро сейчас или поздний вечер, уже было несущественно. Время стало делиться на смену её караульных, добрых и злых. Первые могли зачерпнуть и передать немного воды из лошадиной поилки да перекинуться парой слов, а злые не делали и этого. Кормить пленницу никто не собирался, и если бы не несколько корок хлеба отданные охранником, то фактически её бы уморили.

На вторые или третьи сутки заточения от двери убрали подпорку, и внутрь зашёл прилично одетый молодой человек с очень недобрым взглядом, держащий в руке то ли вилы для сена, то ли ухватку для горшков. Не говоря ни слова, он схватил Анну за волосы и прижал её шею этим предметом к стене. Теперь, даже захоти, она не смогла бы причинить никакого вреда подонку, чем тот сразу же воспользовался.

- Альхен, деликатнее, - вдруг раздался женский голос. - Не испорть товар.

- Помогите, - хрипя, попросила Анна.

- Конечно помогу, моя душенька. Я только за этим сюда и пришла.

(летальность)

Между нами зажглась свеча на изящном фарфоровым подсвечнике. Огонёк дёрнулся от лёгкого ветерка, занавеси на окнах закрыли белые сумерки, и низкий старческий голос поплыл надо мною. Пахло ромашкой и какими-то луговыми цветами, а Авдотья Никитична продолжала перечитывать вслух письмо от Сашеньки. Неровные строки с трудом поддавались близоруким глазам, и вкупе с тяжёлым дыханием отражали то гнетущее содержание письма, от которого сердце матери вздрагивало. Бумага выскользнула из пальцев, и руки опустились на скатерть. Ноги её давно опухли, она поставила их на пуфик перед собой и как бы забыла о них. Но сейчас она попыталась встать и растерянно посмотрела вниз, недоумевая, отчего они не слушаются. Нитроглицерин уже не помогал. Да и мало что помогло бы сейчас. Она уходила, плавая в сладкой дремоте, где какие-то тени двигались навстречу усталым её глазам, брали её за руки, и медленно покачивая на невидимых волнах, уводили в далёкую-далёкую страну, в то время как я сверхъестественным усилием сдерживал себя, дабы не расплакаться, держа её ладони, остывающие и невесомые.

Именно так, с некой благодетельностью природа подает отчаявшемуся своему дитя чашу забвения всех страданий. Как её называли древние? Кратир с летейской водой - испив из коего, стирается в душах память о том, чего прежде желали и к чему стремились. А если нет ни памяти, ни желания, есть ли смысл жизни? И не резонно ли позволить Танатосу взмахнуть мечом, отдавая прядь волос?

***

(заседание общества купцов, которое я не мог слышать)

Над Днепром бушевал ураган, чёрные тучи сыпали молниями, и даже могучие деревья трясло от грохота и резких порывов ветра. В это самое время на лестнице послышался быстрый топот ног, и дверь залы распахнулась настежь обеими половинками. Собранные на экстренное заседание купцы второй гильдии настороженно уставились на дверь.

- Кто посмел? - просипел один из сидящих.

Однако же, это был тот, кого все с нетерпением ждали: не иной кто, как Барсук. С его тёмно-коричневого плаща катились крупные капли дождя; шляпа была надвинута на самые брови, и он, не сняв ее, торопливо вбежал в залу, оставляя на красном персидском ковре следы мокрой грязи. Бродящие на его бледном лице мутные глаза выражали явный испуг, грубые слова так и слетали с дрожащих губ.