Наёмники Гора (ЛП)

— Какие? — доброжелательно поинтересовался я.

— Я должна уйти, — проговорила она. — Я должна уйти и как можно скорее.

При этом она положила руки так, чтобы я мог бы легко взять их своими, и не дать ей уйти из-за стола, нежно удерживая, и мягко уговаривая остаться. Но мне было любопытно посмотреть на её дальнейшие действия, если я не клюну не её уловку, и я упорно не замечал предоставленной возможности.

Она не ушла.

— Я даже не знаю, что мне делать, — заявила она, поворачивая голову в профиль.

— Что-то не так? — поинтересовался я, делая вид, что тронут.

— Как ужасно, наверное, я выгляжу в Ваших глазах, — всхлипнула Леди Тутина, стирая ещё одну воображаемую слезу.

— Нисколько, — успокоил я женщину.

Конечно же, она не казалась мне ужасной. Наоборот, я считал, что она очень соблазнительна.

— Кажется, я была излишне смелой, — заметила она. — Я подошла к Вашему столу. Я первой заговорила с Вами. Я разрешила Вам, мужчине, которого я едва знаю, купить меня Ка-ла-на. Мне ужасно стыдно.

— Вам нечего стыдиться, — заверил её я.

— Но всё намного хуже, — воскликнула женщина. — Я раскрыла Вам свои чувства, я поведала Вам о моем непередаваемом одиночестве. А Вы? Вы одиноки?

— Не особенно, — честно ответил я.

Одиночество, является обычным делом только у свободных женщин, живущих среди свободных людей. Для мужчин нелегко оказаться в одиночестве, ведь у них есть доступ к рабыням. Так же как и рабыням, столь занятым и по необходимости столь озабоченным вопросами доставления удовольствия своему господину, редко дают время для потакания одиночеству. И конечно невероятная близость отношений, как интеллектуальных и эмоциональных, так и сексуальных, требует от рабовладельца расследовать, и вынуждать свою рабыню раскрывать её самые глубинные мысли и чувства, ибо они должны быть обнажены ему, столь же ясно, сколь обнажено для него её тело. Кроме того, его команда, даже небрежная, но влекущая за собой её интимные и восхитительные сексуальные действия, является отличным лекарством от одиночества.

В рабстве тотальная близость является не только принятой, но может быть обязательной, причём под страхом наказания. Рабовладельцам нравится знать своих невольниц. Они хотят знать их полностью, глубоко, детально и интимно, что было бы довольно неуместно ожидать, или желать от, гордой свободной спутницы, независимость которой, как и её частная жизнь защищены высоким статусом свободной женщины. В некотором смысле такая женщина всегда во всех смыслах этого слова, скрыта под вуалью. С другой стороны, рабыне такая скрытность не позволена. Она, если можно так выразиться, полностью раздета перед своим владельцем, как в прямом, так и в переносном смысле.

Однако не приходится сомневаться, что рабыни находящиеся не у частных владельцев, или рабыни скованные одной цепью в караване работорговца, в домашних хозяйствах, учреждениях, и тому подобные, могут испытать ужасное одиночество. Несомненно, отчаянное одиночество ждёт женщин оказавшихся, например, в садах удовольствий какого-нибудь богача. В действительности, в таких местах, владелец зачастую понятия не имеет о присутствие там прекрасной рабыни. Она, конечно, известна дежурным надсмотрщикам, агентам рабовладельца, которые покупали её, или бухгалтеру который ведёт учет собственности хозяина и его активов. Всё что остаётся такой рабыне, это жалобно умолять о внимании господина. Некоторые женщины в таком месте, даже те, о существование которых известно хозяину, или, по крайней мере, он смутно о них помнит, могут в течение многих месяцев ждать вызова к постели владельца. Ведь часто бывает так, что мужчина берёт со стойки ленту с именем рабыни и бросает её дежурному надсмотрщику, чтобы тот привёл удачливую красотку в цепях в его покои этой ночью, с этой самой лентой на ошейнике. Не менее одиноко может быть рабыне и в доме работорговца, особенно если охранники не захотят развлечься с ней, или, скажем, в подвале башни прикованной цепью в своей конуре.

— Ох, — вздохнула Леди Тутина.

— Разве я могу быть одиноким здесь с Вами? — спросил я.

— Как Вы прекрасно сказали, — улыбнулась женщина.

Мне и самому показалось, что фраза удалась. Безусловно, это потребовало от меня некоторой сообразительности.

— Но главным образом, — продолжила она, как будто собираясь расплакаться, — меня смущает дерзость, с которой я говорила с Вами раньше.

— Дерзость? — переспросил я.

— То, что я признала, и чего я никогда не должна была признавать, — сказала она, — что меня влечёт к Вам.

— Влечёт ко мне?

— Да, — сказала Леди Тутина, опуская глаза.

— Ага, теперь понимаю, — кивнул я. — Вас влекло ко мне, потому что внутри Вас возникло некое тонкое ощущение, что я, мог бы оказаться сочувствующим собеседником, понимающим товарищем, доброжелательная беседа с которым помогла бы Вам до некоторой степени успокоить Ваше одиночество и боль.

— Кажется, это было нечто большее, чем то, о чём Вы сказали, — прошептала она, низко опустив голову, как если бы не осмеливалась поднять глаз.

— Интересно, — проговорил я.

Наконец, она подняла на меня несчастные глаза.

— Я почувствовала, что меня потянуло к Вам, — сказала она, и затем, снова опустив голову, как если бы от стыда, шёпотом добавила: — как женщину к мужчине. Ведь у свободных женщин тоже есть потребности.

— Относительно этого я никогда не сомневался, — заметил я.

В настоящее время, конечно, у неё ещё не было реального осознания того, в чём и как по-настоящему могла бы нуждаться женщина. Как это часто случается с большинством свободных женщин, они слишком далеки от понимания этого, не говоря уже о том, чтобы ощутить это. И в конечном итоге, это влияет на их сознательную жизнь, проявляясь в тревоге, беспокойстве, неудовлетворённости, дискомфорте, вспыльчивости, надуманных придирках к окружающим, расстройстве и, в конце концов, в одиночестве. Всё это, так или иначе, связано с нехваткой у них простого женского удовольствия, в свою очередь вызванного тем, что находятся они не на своём месте, предписанным им природой, месте покорной самки подле доминирующего самца её биологического вида. Эти вещи, являющиеся результатом потери ими нормальной сексуальной ориентации и удовлетворения, зачастую порождают в женщинах чувство опустошенности и ощущение бессмысленности своего существования. А иногда это доводит до негодования и зависти к мужчинам, которых она, возможно, в чём-то справедливо, обвинит в этой самой нехватке своего удовлетворения. Когда один пол для удовлетворения нуждается в другом, а другой не желает этого делать, то, что остаётся делать первому? Мстить! Один способ отомстить, конечно, состоит в том, чтобы попытаться, в социальном и политическом отношении, вызвать истощение и деградацию биологических мужчин. Конечно, это может оказаться опасным, поскольку могло бы вызвать негативную реакцию самой природы, катаклизм, в результате которого будет восстановлен привычный порядок, искусственные догмы презираемы и выброшены на свалку. Но есть и другая опасность, и возможно ещё более серьезная, состоящая в том, что ответная реакция может быть направлена совсем не в том направлении, в котором следует. Озлобленные мужчины, неспособные верно выбрать место приложения своего гнева из-за многочисленных и тщательно расставленных политических ловушек и догм, сковывающих их, сознательно или подсознательно, не желая обратиться за помощью к природе, не найдут ничего лучшего кроме как принять участие в бесспорно мужских играх войны. Играх, которые могут разрушить целые миры, возможно, вместе с теми стенами, внутри которых они позволили заключить себя в тюрьму. Не думаю, что можно считать действительно удачным такой конец, при котором женщина, наконец возвращенная к её законным цепям, должна была стоять на коленях в пепле.

— Вы должно быть очень добры, раз не презираете меня за мои потребности, — сказала она, глядя мне в глаза. — Иногда они очень сильны.

— Я уверен в этом, — кивнул я.