Черный ветер

- Можно, конечно, попробовать.

- А скажите, пожалуйста, нет ли у бабушки Янжимы каких-нибудь документов тех времен, например, писем или еще чего-нибудь в этом роде? - спросил Георгий Николаевич.

- Писем или документов я не видел, но на дне ее сундука лежит несколько пожелтевших фотографий.

- Это замечательно! - обрадовался учитель.- Завтра поможете нам уговорить бабушку, чтобы она показала эти фотографии. Ладно?

- Ладно. Попробуем с ней еще и так потолковать, чтобы она что-нибудь о своем сыне вспомнила.

- Очень хорошо. Вот и договорились. Ну что ж, однако, пора отдыхать. Спокойной ночи…

Утром Георгий Николаевич, Цыден, Горбачук и Очиров пошли к Янжиме.

Старушка сидела на кровати и пила чай.

Георгий Николаевич устроился напротив нее, на табуретке. Горбачук опустился прямо на порог, Цыден облокотился о спинку кровати, а Бадма сел рядом с бабушкой на кровать.

- Бабушка Янжима, вот городской гость, учитель, просит вас рассказать о вашем сыне Иване Бургэде. Он хочет написать книгу о красном батыре,- наклонившись к бабушке, громко, отчетливо произнося каждый слог, сказал Бадма.

Старушка покачала головой в знак того, что поняла сказанное, внимательно посмотрела на Георгия Николаевича и слабым, дребезжащим голосом начала рассказывать:

- Ой-я, славным, хорошим мальчиком был мой Бургэд. Послушный, заботливый был. Еще только десять лет ему было, а уж он об отце и матери заботился. Работал, помогал. А работа у хозяина была тяжелая: пасли мы сотен двенадцать овец и табун лошадей, выхаживали ягнят и жеребят. Ой-я, как трудно было! Чуть не падали с ног от усталости. Мальчик мой, Бургэд, помогал мне пасти овец, помогал отцу за табуном присматривать. В семь лет верхом ездить научился, в десять - настоящим наездником стал. Как, бывало, праздник какой или свадьба у богача, зовет хозяин Бургэда, на самого лучшего скакуна сажает и па скачки ехать приказывает. Заработает ему первый приз целую кучу денег,- хозяин все себе, а ему - горсть конфет или несколько копеек на леденцы. Ой-я, а сын хозяина, Шоно, дальше отца пошел, чисто зверем, бандитом стал. Притеснял нас как мог, обижал, оскорблял. Отправил моего сына в солдаты заместо родственника своего.

Тот чтобы цел был. а мой чтобы пропал в дальних краях. По вернулся сыночек мой жив и здоров. Собрал бедняков-батраков, и пошли они на богачей и нойонов. И погиб мой сыночек. А убил его, говорят, наш бывший хозяин Шоно Мадаев. Злодей! Черным своим коварством, говорят, взял он сыночка моего, ой-я, единственного моего сына убил, злодей проклятый! Не жить ему, черному злодею, на этой земле! Мои проклятия, наверно, давно до него дошли, покарал бурхан этого дьявола, сгинул он на чужбине, сгнил в сырой, холодной земле. Так и надо ему, черному псу! Так и надо! Ой-я, если б сейчас встретился он мне, я бы вот этими ногтями глаза ему выцарапала, волосы бы повыдергала, кишки бы повыпотрошила! Бросила бы его, негодяя, в ад, на самое дно, всем червям на поживу! Ой-я-я!.. Ой-я-я!..- Старая Янжима задергалась от ярости и ненависти, от неизбывного горя. Скрючились костлявые ее старческие пальцы. Они судорожно сжались в некое подобие кулака.

- Успокойтесь, бабушка!.. Успокойтесь! Слышите меня, бабушка Янжима?.. Пейте чай, успокойтесь!..- испуганно закричал Бадма, поднося старухе чашку свежего чая.- Пейте и ложитесь. Отдыхайте, не волнуйтесь…

Трясущимися губами выпила Янжима чашку чая. Полежала некоторое время молча, уставясь в потолок.

Когда она окончательно пришла в себя, Бадма наклонился над нею и спросил:

- Бабушка, старые фото где лежат? Там же, в сундуке? - Он показал пальцем на украшенный железными полосами сундук, стоявший у стены на двух старых, почерневших брусьях.- Городской гость взглянуть на них хочет.

- Там лежит, там. На самом дне. Бадма, достань их,- проговорила старуха слабым голосом.

Бадма открыл сундук и, приподняв слежавшуюся и пахнущую овчиной одежду, достал с самого дна несколько потускневших от времени фотографий, которые тут же пошли по рукам. Все с любопытством стали рассматривать их. С фотографий напряженно смотрели незнакомые люди - женщины, мужчины и дети в бурятских шубах и халатах.

- Вот это, видимо, сама бабушка Янжима, это ее муж Радна, а этот парнишка, который стоит между ними, конечно, маленький Бургэд,- сказал Бадма.

Потом Очиров взял в руки вторую фотографию. На ней крупным планом был запечатлен самодовольно улыбающийся человек лет тридцати в дорогом расшитом халате, в сдвинутой на затылок фетровой шляпе. Этот «молодец» стоял, пьяно подбоченившись и засунув кисти рук под шерстяной пояс. Рядом с ним красовался великолепный скакун - стройный вороной жеребец с белыми копытами и светлой отметиной на лбу. У этого джигита были острые, пронзительные глаза, прямой нос, густые широкие брови. С почтением склонялся перед наездником празднично одетый старик в круглой бурятской шапке с кисточкой.

Старик протягивал ему толстый кожаный мешочек, о содержимом которого нетрудно было догадаться. Это был, наверно, немалый денежный приз, завоеванный на каких-то скачках. А в некотором отдалении от старика и нагловатого человека, в стороне, робко жался к пожилому арату мальчик лет двенадцати или тринадцати.

- Это тот же парнишка, что и на первой фотографии, но здесь он выглядит уже немного постарше,- сказал Очиров.- Маленький наездник Бургэд, подлинный завоеватель приза. Он стоит возле своего отца и робко смотрит, как судья вручает награду Шоно Мадаеву - его хозяину и хозяину вороного жеребца.

Когда Бадма Очиров высказал свою догадку по этому поводу, старая Янжима подтвердила:

- Да, это были большие скачки, и мой сын пришел первым на этом вороном скакуне, а приз достался Шоно Мадаеву.

- Ага, значит, получающий приз - Шоно Мадаев. Верно?- спросил Георгий Николаевич.

- Верно,- сказала старуха.

- И вы храните фотографию, на которой снят… этот ваш враг?

- Там не он один. Там сын мой и мой муж. Но и врага не хочу забывать. Пусть все видят его звериное лицо. Особенно молодежь. Вот, иди сюда, мальчик,- обратилась Янжима к Цыдену.- Взгляни…

Цыден взял у учителя снимок, отошел к открытой двери, где грузной тенью сидел на пороге Горбачук и где было светлее, чем в комнате, и принялся с любопытством рассматривать.

Вдруг губы его нервно дрогнули, глаза и рот широко раскрылись от удивления, и, поднеся фотографию чуть ли не к самым глазам, вперил он взгляд в одну какую-то точку на снимке. Потом, быстро подойдя к Георгию Николаевичу, протянул снимок ему и растерянно пробормотал:

- Посмотрите внимательно… Ведь это Золэн Бухэ, только… молодой. Тот, который получает приз… Черты лица его, и глаза, такие пронзительные, черные, тоже его…

Георгий Николаевич - то ли по примеру Цыдена, то ли по рассеянности - тоже пошел с фотографией к свету. Но не остановился у двери, как Цыден, а вышел во двор. Следом за ним вышли Горбачук, Очиров и Цыден.

Туман уже начал рассеиваться, из-за рваных клочьев его показался уже диск утреннего солнца. Голосов ребят не было слышно, они все еще безмятежно спали. Хозяйка куда-то ушла.

Один Гасалтуев сидел под навесом у печи и не спеша пил чай. Увидев вышедших из домика людей, он громко сказал учителю:

- Георгий Николаевич, однако, пора - надо будит ребят. Я подвезу вас до тракта.

- Хорошо, спасибо… Сейчас…- ответил Георгий Николаевич и взглянул на фотографию.

Горбачук натянул на себя дождевик и забросил за спину карабин. Он уже собирался попрощаться и отправиться в обратный путь.

- М-да, острый у тебя глаз, Цыден…- проговорил наконец Георгий Николаевич, вертя фотографию в руке.- Значит, Шоно Мадаев и старик Золэн Бухэ -одно и то же лицо. Значит, этот махровый белобандит Шоно Мадаев жив и… скрывается у нас под носом…- И учитель исподлобья и с нескрываемым подозрением посмотрел на Горбачука. «Если твой Золэн Бухэ бывший белобандит и убийца, то кто ты сам?» - подумал Левский.