Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 54 из 60

Он был сломан. И ненавидел себя за это. Стоял на коленях перед тем, во что со всего маху макнула его жизнь, и ничего не мог предпринять. Впервые за двадцать четыре года своей грёбаной жизни. Ненависть к самому себе была столь огромной, что Глеб раз за разом задавался вопросом: есть ли в этом мире хоть какое-то достойное наказание, которое могло бы искупить все его грехи? Может, заживо содранная кожа, как во времена средневековой инквизиции? Или медленная смерть на костре? Хоть что-нибудь, что показалось бы ему карой, которую он заслужил на все сто?

Ответов на эти вопросы не было. Как не было и наказания, приняв которое, он смог бы избавиться от проклятия или от всех своих прегрешений, самым страшным из которых была Еся. 

Он не имел никакого права ломать её жизнь, никакого, чёрт бы его побрал, права вообще находиться рядом, но не смог сдержаться. И повторись всё заново – не остановился бы ещё раз. А вчера, когда она приехала в Москву, безошибочно поняв, где он, впервые смог сделать свободный вдох. 

Настоящий му*ак.

Который так отчаянно, жадно нуждался в единственной, кто мог его спасти. 

И за это Глеб ненавидел себя ещё сильнее. 

 

Когда после очередных проклятий, к которым он уже не прислушивался, досконально зная, как ненавидит его мать, в коридоре послышался приглушённый голос отца, Глеб рывком сел на постели. Его глаза распахнулись, а с губ сорвался сначала едва слышный стон, а после – тяжёлое дыхание. Если ему не показалось, и отец здесь… 

Он же так ждал этого момента, так мечтал сделать хоть что-то для матери, единственным желанием которой на исходе жизни была необходимость увидеть мужа, принесшего молока. Он уже отчаялся, и вот теперь папа был здесь. Только один человек мог это сделать для него. Еся. Не заслуживающая того дерьма, которым был Глеб, но готовая сотворить для него невозможное. 

Его Еся.

Он осторожно, будто боялся рассеять какую-то эфемерную иллюзию, сотканную его воспалённым воображением, спустил ноги с постели и, стараясь не шуметь, встал, покачнувшись. Сколько он не ел? Несколько дней, должно быть. С тех пор, как вышвырнул Есю из их квартиры. Какая, к чёрту, разница, если сейчас он чувствует то, что ему самому уже казалось давно и безвозвратно похороненным внутри? 

Призрачное, едва уловимое желание жить.

Сделать так, чтобы Еся была с ним счастлива. Может, не в общепринятом понимании этого слова – так он просто не умел – но по-своему счастлива. 

Он же мог это сделать для неё. Для себя. Хотя бы попытаться всё исправить. 

Ведь если Еся не отказалась от него даже после того, что он натворил, самое меньшее, что он может сделать – предпринять неумелую попытку хоть в этот раз сделать всё иначе.

 

Лицо Еси исказила болезненная гримаса, когда она повернулась к Михаилу, вошедшему следом за ней в квартиру. Арина Васильевна как раз перешла в стадию истерики, унять которую можно было с огромным трудом. Из её спальни доносились пронзительные крики, сыплющие проклятиями.

- Боже, боже… - скорее выдохнул, чем произнёс Михаил, с жадностью делая глубокий вдох. – Кошмар.

Он отодвинул Есю и шагнул в коридор, направляясь в комнату Арины Васильевны, а Есения осталась на месте, чувствуя себя в этой квартире лишней и чужеродной. Она устроилась на корточках возле стены и прикрыла глаза, пытаясь привести мысли в порядок. К Глебу не пошла. Просто не знала, что ему сказать. И боялась не увидеть никакого отклика со стороны Кузнецова на новость о том, что его отец здесь. У неё ещё теплилась надежда, что приезд Михаила совершит то, чего не смогла сделать она – заставит Глеба вернуться из его состояния. И она не хотела с этой надеждой расставаться.

Арина Васильевна затихла почти сразу же, как только Михаил вошёл в её комнату, но к приглушённому разговору Еся старалась не прислушиваться. Ей было достаточно восклицания матери Глеба, произнесённого надрывным голосом, чтобы в очередной раз понять: нужно как можно скорее уезжать отсюда. Забирать Глеба и бежать. Навсегда. 





И это было едва ли не единственным, чего она сделать пока не могла.

Нужно было пройти весь этот путь. Глебу – в первую очередь. Иначе он ещё больше увязнет в этом своём жутком состоянии, в котором пребывал все эти годы, лишь изредка позволяя себе стать нормальным. Насколько он мог, конечно. 

Еся не знала, способно ли будет присутствие Михаила выдернуть Глеба из этого болота, но искренне надеялась, что сделала всё, что могла. 

 

- Она успокоилась. – Рядом с Есей опустился на пол Михаил, так же, как и она, опираясь спиной на стену коридора и прикрывая глаза. 

- Что мы станем с ней делать? 

- Я попробую вернуть Светлану. Для Глеба важно, чтобы Арина оставалась дома… Ну, до последних дней. Их у неё немного осталось.

- Знаю.

- Та хорошо за ней присматривает. И таких истерик уже не будет. 

- Она вам рада была?

- Да. – Голос Михаила дрогнул, а на губах появилась кривая улыбка. – Знаешь, я будто в прошлое вернулся. Когда ещё все втроём жили. Арина… Она просто забыла обо всём, что было после.

- Я бы не была так в этом уверена. Вы сами слышали, что именно она кричала.

- Да. Просто мне показалось… Кхм. – Он тяжело сглотнул, будто пытался избавиться от комка в горле. - Как Глеб?

- Я у него не была.

- Почему?

- Боюсь увидеть, что ему всё равно даже на то, что вы тут. Про себя молчу. На меня он не реагирует.

- Ты ошибаешься. Глеб поймёт, что всё это могла совершить только ты. 

- Поможет ли это? – Еся отёрла слёзы, только сейчас замечая, что всё это время беззвучно плакала.