Страница 53 из 60
- Очень знакомая позиция.
- В каком смысле?
- В прямом. Сходу, не разбираясь, переложить всю ответственность с себя на чужих людей. Сделать выводы. Как правило – железобетонные.
- Ты о Глебе?
- Да. Слава Богу, пока познания о том, что такие мужчины водятся в вашей семье, ограничиваются Глебом и вот теперь – вами.
- То есть, ты считаешь, что я не прав?
- Я считаю, что вы ошиблись в нескольких буквах. В слове «лечить» нужно поменять всего пару, чтобы ваш совет стал действенным.
- Дай угадаю, патетичная моя. Получится слово «любить»?
- Не думаю, что здесь уместны издевательские нотки, Михаил. И да – именно это слово и получится.
- И как? Помогла тебе любовь в том, что касается моего сына?
- Вы сказали «моего сына». Мы на правильном пути.
Еся откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. На эту встречу она ехала с призрачной надеждой на то, что сможет хоть что-то сделать для Глеба. А сейчас надежда сменилась злостью. Кузнецов молчал, она – тоже. Просто отвернулась и стала смотреть в окно, разрываясь между двумя желаниями – встать и уйти и остаться, чтобы попробовать снова.
- Я не отказывался от него. Сказал это со зла.
- Вы плохо его знаете, Михаил. Это же Глеб. У него крышу сносит от простых слов. И это – не повод его лечить. Если бы кто-то был с ним тогда, когда ему было пятнадцать, всё сейчас было бы иначе.
- Он рассказал тебе?
- Не сразу.
- И, видимо, не всё.
- Какая разница, всё ли?
- Разница в деталях. И во взглядах на то, что случилось.
- Да какая, к чёрту, разница во взглядах? Ему было пятнадцать! Пятнадцать лет! И он оказался наедине с тем, что совершил. А вы сейчас о том, что у вас с Ариной Васильевной на это всё были другие взгляды.
Она повысила голос, и на них стали оборачиваться посетители кафе.
- Ты многого не знаешь, Есения.
- Так просветите меня. Глеб это сделал на днях – мне многое стало яснее.
- Даже если это тебя не касается?
- Меня касается Глеб. И если то, что случилось девять лет назад, может мне помочь, то я хочу знать всё.
- Хорошо.
Михаил тоже откинулся на спинку и также сложил руки на груди, словно ставя барьеры со своей стороны между собой и странной женщиной напротив, которая собиралась покопаться в том, что до сих пор причиняло ему боль. Ведь причиняло же – Еся видела это. Но она не собиралась отступать. Готова была побыть хоть странной женщиной, хоть той, кого он после возненавидит.
- Ты права. Глеб оказался вовлечённым в то, к чему имел очень опосредованное отношение. Его отчим и вправду был скотиной. Но его выбрала сама Арина. И ушла от меня к нему. Готова была простить ему всё. А тот этим пользовался.
- И о каком опосредованном отношении может тут идти речь? Глеб – сын Арины Васильевны. Вы не забыли?
- Нет. И не кипятись. Я забирал его в Питер. Не хотел, чтобы он видел всё то, что так его травмировало. Он уехал обратно. Сам.
Есения даже подалась вперёд, чтобы понять, шутит Кузнецов или серьёзен. Ведь он не мог верить в то, что говорил. Или мог?
- Михаил, вы сами вообще себя слышите? Речь идёт о Глебе. Вы что, не понимаете, что он не мог оставаться в другом городе – да даже в другой комнате – зная, что делает с его мамой её любовник?
- Муж.
- В этом нет никакой разницы. Хоть сам Господь Бог. Кто угодно мог бы. Глеб – нет.
- И что ты думаешь мне нужно было тогда сделать? Насильно увезти и его, и Арину?
- Если это бы помогло избежать того, что творится сейчас – да.
- Какие вы с Глебом наивные.
- Не наивные. Просто другие.
- И это тоже.
- Речь сейчас не об этом. Вы знаете, что Арина Васильевна очень ждёт вас?
- Знаю. Но я не могу заставить себя поехать туда. В эту квартиру. К ней.
- А придётся. Глеб сейчас там. Наедине с матерью. Слушает её проклятия. И больше ничего не хочет.
Её голос дрогнул, и она поспешно отпила глоток воды.
- А где помощница Арины?
- Не знаю. Наверное, выгнал. Вы же знаете своего сына.
- Похоже, что не очень.
Еся судорожно вздохнула – на лице Михаила появилось слишком знакомое ей выражение. Решительности, которой ничего невозможно противопоставить. Только у Кузнецова-старшего она была сдобрена щедрой порцией какого-то непередаваемого ужаса. Он поднялся со своего места, дёрнул головой, будто его душил воротник рубашки, и бросил короткое: