Страница 19 из 136
150 рублей для поселенца-единоличника и 350 для ветерана, перевезшего в Маньчжурию
свою семью. Особое внимание проявил Государь о тех, кто сражался храбро и доблестно:
Георгиевским кавалерам подъемные увеличиваются на 25%, а заслужившим за эту
кампанию два ЗОВО и более – на 50%. Ничего подобного история России еще не знала…
В частях и подразделениях вовсю шло брожение – многие мужики-сослуживцы,
решившие для себя немедля воспользоваться невиданной царевой милостью, сбивались в
ватаги, вернее «переселенческие артели». Ведь миром, оно, и дома сподручнее ставить, и
стражу вести, а если еще и почитать присланные специально из столицы умные книжки,
то получается, что и поля обрабатывать. Да и жить рядом с соседом-товарищем, с которым
ты делил и армейскую кашу, и японскую пулю или осколок, которого ты знаешь и в
36
которого веришь, - «этот не выдаст», разве не правильно? Так что налицо было
зарождение новой формы сельской общины, связанной не общей собственностью, а
общим интересом. Житейским и экономическим.
Весь этот процесс поручалось организовать и координировать генерал-лейтенанту
Флугу и его оперативному штабу. И дабы обеспечить выполнение монаршей воли по
заселению дальневосточных рубежей России достойным и надежным русским людом,
Гриппенберг призвал всех армейских и флотских офицеров активно включиться в работу
по разъяснению рядовому и унтер-офицерскому составу положений царского Указа,
выпущенного по данному поводу.
После чего, еще раз поздравив всех с победой, командующий армией уступил место у
микрофонов командующему флотом.
***
Степан Осипович еще выглядел неважно после ранения. И, похоже, что и чувствовал
себя не ахти, поэтому на всякий случай его слегка страховали штабные флаг-офицеры
Дукельский и Щеглов, вставшие рядом и чуть позади него. Отдышавшись после подъема
на трибуну, Макаров окинул взглядом притихшее людское море внизу и негромко, но
вполне отчетливо, произнес:
- Спасибо… Спасибо, мои дорогие… Дело сделанное – славно! Царствие Небесное и
память вечная всем братьям нашим – русским воинам во брани почившим. Слава и почет
живым! А деяния ваши ратные и доблесть - потомкам в пример!
Может, скажет кто, что, мол, не велика честь и слава для нас, азиатов побить? Пусть
он этими словами и подавится! Или уже не помнит матушка-Россия иго монгольское да
крымчаков набеги? Азиат в бою стоек и неистов. В достижении цели своей упорен,
находчив и хитер. Так что противостоял нам противник вполне достойный. Нам ли теперь
об этом не знать, и этого не помнить?
А то, что за спиной у японцев стояли и всячески помогали им англичане и
американцы – про то особый сказ. С холодной головой и без лишнего азарта на то
смотрите. Но сам факт этого бесспорен, и победу вашу только лишь возвеличивает…
Много добрых слов хочу сказать всем вам. Морякам, гвардейцам, армейским героям
нашим и славным казакам. Но, простите, дорогие мои, не сегодня, – эскулапы столичные
пять минут только дали. Вон, уже ручками машут, боятся, что простужусь. Я пока их
пленник, - рассмеялся Макаров, - И их иго медицинское стоически терпеть обязан.
Но, дайте только срок, мои дорогие: вот силенок поднаберусь, и мы с вами флот наш
российский поставим так, что англичане и американцы все от досады усохнут! Прочие же
– завидовать будут. Да и про армию не забудем, не сомневайтесь. И впредь, учтите – мы,
моряки и армейцы, одному царю и одному народу служим. И Бог над нами один. Так что и
в мирное время гоните прочь все ведомственные усобицы, в единстве – сила наша!
А сейчас вам самое важное, то, что на сегодня осталось, Всеволод Федорович и
Михаил Александрович скажут. Спасибо! С Победой, чудо-богатыри! Ура!
Пока Степан Осипович при помощи своих флаг-офицеров спускался с трибуны и не
спеша шел к карете, раскатистое «Ура!» подобно волнам бурного прибоя катилось над
набережной и рейдом. Флот боготворил своего командующего.
***
И все-таки, первым, кого собравшиеся не только провожали громовым «Ура», но им
и встречали, был Руднев. Выйдя к микрофонам, он, казалось, поначалу никак не мог
собраться с мыслями, или просто сознательно наслаждался мгновениями своего триумфа.
Молча, с достоинством, пережидая устроенную ему овацию.
Но на самом деле в душе у Петровича в этот момент бушевала настоящая буря:
сколько всего нужно было пройти, испытать, претерпеть ради вот этого одного момента!
Ради заслуженного им вполне права обращаться к элите наших флота и армии, причем
37
обращаться, зная, что каждое твое слово будут буквально ловить. Что все, что ты скажешь
сейчас, - поймут. И поймут правильно…
Он пристально всматривался в лица людей внизу перед собой. В знакомые и в
неизвестные, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Господи! А ведь если бы не мы…
Если бы не Вадим с его папашей и их олигархом с погонялом Анатом, благодаря чьей
фантастической жадности весь этот не менее фантастический пападос и произошел, то
каждый третий из стоящих перед ним офицеров был бы обречен не пережить этой войны!
Кто-то из них должен был погибнуть вместе с Макаровым на взорвавшемся
«Петропавловске». Кого-то нашли бы осколок, пуля или штык во время четырех штурмов
Порт-Артура. Кому-то предстояло взойти на страшную Цусимскую Голгофу эскадры
Рожественского. Кто-то лег бы в безвестные могилы на склонах маньчжурских сопок. Чьи-
то кости грызли бы одичалые псы в гаоляне вдоль мандаринской дороги…
Но здесь и сейчас этого уже не будет! Здесь и сейчас, карты судьбы легли совсем по-
другому. И история России уже идет по новому, неизведанному пути. А каким он будет для
нее – во многом теперь зависит и от них. От них от всех. Ныне – живущих…
Петрович говорил долго. Первые фразы он выдавливал из себя с трудом. После
Гриппенберга и Макарова, сумевших завести аудиторию почти до точки кипения, спускать
людей на грешную землю для работы над ошибками и уяснения будущих трудовых планов
было тяжко. Тяжко, но надо…
Однако, вскоре он с облегчением понял, что общество внемлет ему с вниманием
ничуть не меньшим, чем до этого обоим командующим, а, возможно, и с большим:
слишком животрепещущих он тем касался.
Почувствовав общий настрой, и случайно поймав на себе восторженный взгляд
каперанга Рейна, Петрович продолжил свою речь, хоть и обращаясь ко всем собравшимся,
но конкретно – как будто только к нему. Напряжение куда-то ушло, и мысль полилась
свободно и широко:
- Я понимаю, что в такой день хочется говорить только о содеянном. О тех славных
делах, в которых мы участвовали. Поминать добрым словом и полным бокалом наших
дорогих товарищей, не доживших до победы. Все так… Но именно память о тех, чьи
жизни были положены на алтарь победы, заставляет меня думать сегодня об упущениях, о
допущенных нами ошибках, которые могли или стоить нам ее, или отдалить, увеличив
многократно число погибших русских воинов - друзей и соратников наших.
К сожалению, мирным этот век вряд ли будет. Эту горькую истину мы с вами
усвоили на собственном опыте. И, значит, не должно впредь допустить такого, чтобы
Россия встречала войну, не будучи к ней готовой. Многие говорят сейчас, пишут в газетах,
что, мол, Япония просто не выдержала долгой войны. По-видимому, так это и есть. Ну, а
мы? Мы выдержали бы ее еще хоть полгода?
Может быть, не все из вас знают, но четверть выпущенных нами при Токио снарядов
были снарядами черноморских кораблей. И на сегодняшний день наш флот имеет менее
трети от довоенных запасов двенадцатидюймовых снарядов. Четверть, если не треть,
прошедших войну корабельных артиллерийских стволов нуждается в ремонте, ещё