Страница 74 из 85
— Задерни шторы, пожалуйста, — попросила она, чувствуя, что голосовые связки отказываются повиноваться. Лучников вздрогнул.
— Понимаешь, — развел он руками, — у меня только тюлевые гардины, темнее все равно не станет.
— Тогда не надо. Тогда давай вина…
Пробка поддалась с трудом. Валера долго возился со штопором, покраснел от натуги, как верхнее окошечко светофора. Наташа смотрела на него и думала о том, что все очень глупо. Что потом, если, конечно, у них будет это самое «потом», им будет стыдно вспоминать сегодняшний день. Все должно быть не так. Не так, как у них, не так, как у Олеси с Вадимом в больничном душе. А как?..
Пробка наконец выскочила, разломившись пополам. Лучников покраснел еще сильнее и разлил вино по бокалам. Они выпили, не чокаясь, не глядя друг на друга и не произнеся ни слова. Да и говорить было не о чем. Что мог сказать ей Валера? «Я люблю тебя»? Это прозвучало бы глупо и наверняка было бы враньем. «Я хочу тебя»? — еще глупее и неестественнее. Наверное, он тоже подумал об этом. Потому что просто приблизил свое напряженное лицо к ее лицу и неуклюже обнял за плечи. Наташа покорно подвинулась, раскрывая навстречу ему губы. Почувствовала, как он нервно и торопливо пытается раздвинуть ее зубы языком, как поглаживает ладонью спину. А изо рта у него пахло карамельками. Так всегда пахло от Вики Наумовой, девушки из их поселка, жившей когда-то по соседству, а потом уехавшей в город и там вышедшей замуж за «нового русского». Она была старше Наташи всего на три или четыре года, но казалась сейчас совсем взрослой и даже не особенно молодой женщиной. К родителям в гости она всегда приезжала без мужа, а на прежний запах карамелек наслаивался аромат дорогих духов. В поселке до сих пор жил парень, с которым Вика когда-то встречалась. Она приезжала не только к родителям, но и к нему… Наташа однажды слышала, как бабы судачили: «Вот Вика странная какая! Ладно бы говорила, что с мужем живет по долгу или по расчету, а Серегу любит. Так нет же: говорит, мужа люблю, а к Сереге — животная страсть! Естественно, выдвигались стандартные версии, что любит она вовсе не мужа, а четырехкомнатную квартиру с дорогой бытовой техникой и гардеробом, полным платьев и шуб, что честная женщина давно бы развелась. Сейчас же, вдыхая сладкий карамельный запах и чувствуя в своем рту скользкий чужой язык, Наташа поняла, что нельзя, невозможно спать с одним мужчиной, если любишь другого! Потому что без любви все грязно и мелко, потому что если есть любовь, все остальное неважно. Просто нет тогда всего остального! А если остается еще какое-то левое «животное влечение», то с другим человеком — это что угодно, но только не любовь…
Наташа резко дернула головой, отстраняясь от его губ, отодвинулась в угол дивана и заговорила быстро, торопливо, сбивчиво:
— Валера, прости меня, пожалуйста! Я в самом деле мерзкая и гадкая. Я не рисуюсь, это правда… В общем, я не могу. Не могу, и все. Я люблю другого человека. Он меня не любит, нет! Ты только не подумай, что я таким способом хотела кому-то отомстить. Ты хороший, умный, добрый. Тебе просто не повезло, что попалась такая, как я… Прости меня, пожалуйста! Я пойду, ладно?
Он растерянно кивнул, зачем-то взял свой бокал, взглянул на него удивленно и поставил на место. Его волосы смешно растрепались, а глаза сейчас были, как никогда, похожи на глаза беззащитного пастушка Иванушки. Наташа встала и бегом кинулась к двери. Она уже знала, что приедет сейчас в дом, из которого вечером уйдет навсегда, подойдет к Андрею и скажет, что любит его бесконечно, но мучить своим присутствием больше не будет. А еще попросит прощения за то, что ненавидела Оксану, и за то, что мысленно называла его влюбленным идиотом, придумавшим себе страдания и не желающим видеть, кроме них, ничего вокруг. Она скажет ему, что он имеет право на свою любовь, и никто не может, не должен заставлять его жить по-другому…
Когда она уже надевала куртку, сзади послышались шаги.
— А может быть, ты все-таки останешься? — Валера стоял в дверях комнаты, упираясь одной рукой в косяк, а другую безвольно уронив. — Нет, я не в этом смысле… Мы могли бы просто посидеть вдвоем. Или, еще лучше, сходить куда-нибудь. Если хочешь, расскажи мне, что у тебя случилось… Останься!
— Я не могу. Мне нельзя остаться, — сказала Наташа и захлопнула за собой входную дверь.
Ее нет уже два часа, а она сказала, что вернется к вечернему кормлению. Впрочем, какая разница? С приготовлением смеси он прекрасно справится и сам. Кроме того, Настенька уже большая и вполне можно приглашать к ней приходящую няню. Нет, Наташа пусть, конечно, живет здесь, сколько захочет. И, вообще, какие могут основания для обиды? Она имеет право на личную жизнь — красивая, обаятельная, молодая. Почему она должна сидеть целыми днями в квартире, как приклеенная, и без того уже сделав для него и ребенка столько, что ему не расплатиться за всю жизнь?.. Надо было в самом деле жениться на Алке. Тогда бы никаких проблем вообще не было ни у кого. Сейчас в шифоньере висели бы Алкины платья, у порога валялись Алкины тапочки, а сама она наверняка стояла бы у плиты, как обычно разведя ступни чуть ли не по первой балетной позиции, спокойная, довольная жизнью…
Андрей осторожно, стараясь не шуметь и не тревожить спящую в кроватке Настеньку, встал из кресла и подошел к окну. На подоконнике лежала Наташина заколка для волос, коричневая, «под дерево», с блестящей пряжечкой посредине. Он взял ее тремя пальцами, щелкнул несколько раз автоматическим зажимом и снова положил на место. Сегодня она ушла, не заколов хвоста, как обычно, а свободно распустив волосы по плечам. Ему в последнее время очень нравилось смотреть на эти матово поблескивающие пряди, на изящную, как у балерины, шейку, когда Наташа вдруг решала подобрать волосы в высокий валик. Нравилось смотреть, как она мелко, точно птаха крыльями, взмахивает мокрыми после стирки руками, стряхивая с них капли воды. Ему вообще нравилось смотреть на нее, слышать ее шепот и тихий смех, когда она наклонялась над кроваткой Настеньки.
Ему нравилось смотреть на нее, думать о ней. Он вспомнил, как где-то читал о знаменитом путешественнике, который, отправляясь в очередное странствие, брал с собой самую некрасивую женщину, какую только мог найти. Когда эта женщина начинала казаться ему привлекательной, он понимал, что пора возвращаться домой. А Андрей просто заехал в гости к одной старой доброй подружке, с которой много лет был знаком еще до Оксаны. Подружка не изменилась, и ничего не изменилось вообще. Все было так же легко, просто и неотягощено взаимными обязательствами. Вот только на душе у него не было так дерьмово, наверное, с того дня, как ушла Оксана.
Накануне по дороге домой он выпил баночку водки. Можно сказать, для храбрости, потому что решил больше не откладывать и поговорить с Наташей. Объясниться с ней, что ли. Когда он вошел в комнату, она сидела в кресле с книжкой: ноги под себя, острые коленки торчат, глаза сощурены. Услышав скрип двери, стремительно вскочила, словно пружинка, и быстро заговорила:
— Андрей, в ванной нестираные пеленки, вы не обращайте, пожалуйста, внимания. Они замачиваются с детским мылом. Через пять минут иду стирать!
Глазищи огромные, тревожные, будто хочет подать ему какой-то знак или, наоборот, разглядеть что-то в его лице, и не может. Он молча кивнул и ушел в гостиную…
А сегодня днем она ушла. Объяснила, что у нее встреча. Как-никак жена, обязана отчитываться! Он хотел улыбнуться, пожелать удачи, но не получилось. Ему не хотелось думать о том, кто вечером, возможно, будет целовать ее темные губы, о том, кто может запросто коснуться ее руки, легкой и воздушной, как веточка весеннего дерева. Он убеждал себя, что будет лучше, если она уйдет из его жизни. По крайней мере, спокойнее. Останется Настенька, останется фотография Оксаны…
Он стоял у окна, задумчиво изучал коричневую заколку с золотой пряжечкой и думал о том, что еще все вещи Наташи здесь, будто она никуда и не уходила, что она придет и все будет по-прежнему. В какой-то момент понял: не будет! Он представил себе пустой крючок вешалки в прихожей, где нет ни ее курточки, ни пальто, кресло, в которое она никогда уже не заберется с ногами, пустой подоконник, с которого заберет заколку. Наверное, это будет последняя вещь, которую Наташа бросит в сумку. Встанет посреди комнаты, окинет ее быстрым взглядом, посмотрит на подоконник, подойдет…