Страница 1 из 85
Анна Смолякова
Прощальное эхо
Его лицо, искаженное судорогой нетерпения, казалось прекрасным. Даже в темноте было видно, как блестит взмокший от пота ежик волос. И она снова подумала, что не встречала мужчины красивей и желанней Андрея. Все в ней хотело его, тянулось к нему, и она, уже не сдерживая своих чувств, мучительно прогибаясь в спине, простонала:
— Люблю тебя, хочу тебя! Господи, как мне хорошо с тобой!
Часть первая
Легкие светлые локоны, беззаботно отлетая от стремительных лезвий новеньких ножниц, падали на плечи, скатывались по зеленой пластиковой накидке и замирали недвижно где-то на коленях. В мягком свете полупрозрачных шаров под потолком эти пряди, теперь уже мертвые и ненужные, казались покрытыми тончайшим слоем белого золота. Слева за окнами шумела Пиккадилли, незаметно, но настойчиво заставляя негромкую музыку, заполняющую салон, подстраиваться под ее властный голос. Миссис Клертон равнодушным взглядом смотрела в огромное сверкающее зеркало. Ей почему-то вспоминался длинный, неуютный зал парикмахерской «Чародейка», потрескавшаяся амальгама под мутными стеклами и вонючее средство под названием «Локон» — то ли для обесцвечивания, то ли для «химии». Она хорошо помнила белые пластмассовые флаконы с ребристыми крышечками и вечными грязными потеками, помнила отвратительный резкий запах. Когда мама впервые привела ее в парикмахерскую (когда это было? наверное, лет двадцать назад?), она ужасно испугалась, что сейчас ее чудесные светлые косички намажут этой гадостью. Но толстая тетка в красном фартуке с кокетливыми «крылышками» только развязала банты, провела по ее волосам металлической расческой и восхищенно покачала головой.
— И не жалко такую красоту обрезать? — спросила тетка у мамы. — Это же надо, какое богатство!
Мама, как бы оправдываясь, что-то долго объясняла про бассейн и резиновую шапочку, под которую всегда попадает вода, про хлорку, вредную для волос, и несомненное удобство короткой стрижки. А она, вот так же, как сейчас, смотрелась в зеркало и наблюдала за парикмахершами, собравшимися со всех сторон, чтобы потрогать и взвесить в ладонях распущенные светлые волосы с упругими спиральками на концах…
Молодая тоненькая мулатка своими длинными коричневыми пальцами взбила ее локоны, теперь едва касающиеся плеч, удовлетворенно кивнула и отошла к рабочему столу в поисках подходящей пенки и геля. Миссис Клертон устало прикрыла глаза. Ей не хотелось видеть собственное лицо, теперь, с этой короткой стрижкой, кажущееся чуть более округлым, отраженные в зеркале крохотные огоньки новых сережек с крупными бриллиантами, гибкий силуэт мулатки-парикмахерши. Сознание собственной красоты, прежде такое радостное и неизменно бодрящее, теперь нудной болью стискивало виски. Последние два месяца она не могла заставить себя отвлечься от пугающей мысли-видения: от уголков глаз по гладкой пока еще коже разбегаются веером «гусиные лапки», от крыльев носа пролегают к кончикам губ глубокие скорбные морщины, веки становятся дряблыми и покрываются отвратительными старческими бородавками, а волосы, чудесные светлые волосы, редеют, превращаясь в седые безобразные лохмы… Миссис Клертон знала, что так будет, пусть не сейчас, когда-то, но будет! И ее холодные синие глаза выцветут, станут слезиться, когда она уныло будет изучать сквозь оконное стекло пейзаж осеннего парка… Сегодня Линда опять беседовала с ней о навязчивых страхах, опять просила представить свои опасения в форме маленького, неприятного, но в общем-то безобидного существа, заставляла мысленно отсаживать это существо в дальний угол кабинета, потом на подоконник, а потом и вовсе за окно. И только сегодня миссис Клертон, до этого старательно выполнявшая все ее указания, решилась признаться…
— Знаете, Линда, — она коротко выдохнула и стиснула переплетенные пальцы холодных рук, — я не могу, правда не могу… Я пытаюсь представить то отвратительную старуху, то какого-то гнома, то просто мохнатый бурый шар, но все это так нечетко, так надуманно… Когда вы просите меня «отсадить» эти страхи на стул, я прямо там, в углу, вижу маленького мальчика в белых носочках, джинсовом комбинезоне и бирюзовой маечке. Я вижу, как он улыбается, как болтает ногами, сдувает челку, упавшую на лоб…
— Но почему вы не рассказали мне об этом раньше? — Линда слегка приподняла брови, не укоризненно, впрочем, а скорее сочувственно. — Мы ведь вместе должны решать ваши проблемы. И вы можете полностью довериться мне, иначе будет сложно, очень сложно.
Миссис Клертон согласно закивала, щелкнула застежкой шелковой сумочки и достала пачку сигарет. Сквозь вертикальные голубые жалюзи на окнах в комнату проникал мягкий, успокаивающий свет. Кресла здесь были мягкие, округлой формы, обои на стенах неброские, но в то же время ласкающие взгляд, а композиция из цветов в напольной вазе выглядела безупречно изысканной. Такой и должна быть обстановка в кабинете психоаналитика: спокойная, нераздражающая, наоборот, вызывающая у клиента исключительно чувство уверенности и защищенности. Вот только почему-то и после пятого сеанса у миссис Клертон по-прежнему дрожат руки и мучительной судорогой сводит плечи. Она распечатала новенькую пачку, достала сигарету и уже поднесла ее к дрожащим губам, когда услышала голос Линды, негромкий и как будто извиняющийся:
— Конечно, вы можете курить, но мне бы этого не хотелось…
— Почему? — удивилась она, отложив зажигалку на край стола, и замерла с сигаретой, зажатой между средним и указательным пальцами. — Ведь раньше это не возбранялось? Вчера и на прошлой неделе и вы курили вместе со мной. Почему же теперь…
— Все это так, — мягко прервала ее Линда, — но у нас с вами пока не получается настоящей близости и доверия. Когда вы курите, вы даже руки перекрещиваете на груди, закрываетесь от меня, защищаетесь, что ли… Вы прячетесь от моих вопросов, от своих ответов, вы не хотите раскрываться. Вам, конечно, проще за этим дымом, но ведь так я никогда не смогу вам помочь, понимаете?.. Поэтому давайте сейчас положим пачку обратно в сумочку и начнем все сначала.
Линда поднялась из кресла и отошла к окну, давая пациентке возможность успокоиться и приготовиться к продолжению сеанса. Миссис Клертон молча проводила ее взглядом, а убрала сигареты в сумку, только когда слабые солнечные лучи, с трудом пробившиеся сначала сквозь разрывы в серых облаках, а потом между скошенными пластинками голубых жалюзи, легонько мазнули висок и щеку Линды. Она не знала, о чем сейчас размышляет эта женщина, высокая, сухощавая, похожая на испанку, прячущая под очками в роговой оправе чуть выпуклые бархатные глаза: о проблемах пациентки, о плане ее лечения или о чем-то своем? Линда смотрела куда-то вдаль, и миссис Клертон знала, что там, за окном, нет ничего нового и хоть сколько-нибудь интересного: все тот же голубой шпиль над зданием морского Аквариума, все та же серая и холодная Темза…
Успевшая к своим тридцати годам снискать славу опытного и талантливого психоаналитика, Линда Грейд пока не могла ей помочь, но, похоже, не теряла оптимизма. И миссис Клертон завидовала ей — ее спокойствию, рассудительному хладнокровию, уверенности в благополучном исходе… Еще бы, ведь это не ей видится маленький мальчик в белых носочках!
— Ну, мне кажется, вы готовы? — спросила Линда, снова усаживаясь в кресло. — Давайте начнем с самого главного: попробуем разобраться, почему все-таки мальчик? Ведь, по-моему, у вас была девочка?
— Да, — миссис Клертон напряженными, вытянутыми пальцами потерла висок и успела подумать, что сейчас наверняка выглядит красивой и несчастной… «Да что же это я? О чем я? Господи, ведь Линда же спрашивает о ребенке!» — Она резко отдернула руку от лица, так резко, что локоть, проскользнув по плюшевой обивке, сорвался с подлокотника кресла.