Страница 144 из 161
— Хорошие здесь люди. Добрые и щедрые. Друг за дружку держаться. У нас бы так сплоченно жили, может, никакой беды и не было. Верно, это от того, что досюда власть Стражей не дотягивается. Народ не избалован, в беде и нужде рассчитывает только на себя и друг на друга.
— Да… — задумчиво пробормотала я, потягивая отвар. Уезжать-то жалко, город почти как родной стал. И такое щемящее чувство в груди, что я никогда сюда не вернусь больше. В Ильзаре такого не было, я точно знала, что когда-нибудь снова ступлю на порог родного замка. А вот Упсалу покидаю навсегда.
— Надеюсь, ты не поедешь за мной?
— Нет-нет, даю слово. Я же попрощаться пришел, — сказал он, чокнувшись со мной кружкой. Пена выплеснулась через край и попала в мой отвар. — И с вами, раз уж вы тут.
Он поднял кружку и отсалютовал Эйтайни. Та снисходительно улыбнулась.
— Ты ведь не Страж, — я подозрительно прищурилась. — И слово держать не обязан. Сам сказал.
Микаш молча отхлебнул. Большой глоток. Аж на полчашки. И как не закашлялся?
— Хочешь, сказку расскажу? На этот раз в которую я действительно верю.
Я пожала плечами.
— Жила-была лягушка. Она считала себя самой, самой необыкновенной и недооцененной лягушкой на болоте. Надоел ей свой старый дом среди кувшинок и решила она отправиться в дальние края, где комары слаще и не водятся цапли, готовые вот-вот съесть. Упросила она добрых уток взять ее с собой, когда они собирались на зимовку. Ухватилась квакушка ртом за шест, подняли его с двух сторон утки. Но прошло совсем немного времени, прежде чем утки встретили свою стаю и захотели поздороваться. Забыли они про лягушку и выпустили шест. Квакушке повезло — она упала в воду маленького прудика, над которым пролетали утки. Но как только она вынырнула на поверхность, ее тут же съел аист.
— Сиди дома — не гуляй? — безразлично спросила я.
— Вроде того, — ответил Микаш в тон мне и вторым залпом опорожнил кружку до дна.
— А если эта лягушка не хочет жить? Если она хочет, чтобы ее съел аист?
— Значит, это очень глупая лягушка.
— А как тогда назвать ухлестывающего за ней селезня, готового отгонять всех аистов на болоте ценой собственной жизни?
— Это тоже очень глупый селезень.
— Как хорошо, что мы все неумны примерно одинаково, иначе нам бы было скучно друг с другом. Госпожа Эйтайни, вы молчите, должно быть, мы утомили вас своей глупостью, — нарочито куртуазно обратилась я к ворожее.
Мы вместе в голос засмеялись. Микаш встал и вышел, забрав с собой кувшин.
— Зря ты так с ним, — покачала головой Эйтайни. — Мужчины же нежные, как дети. Дамские колкости их сильно ранят.
— Меня его слова тоже ранят, — я поставила кружку на тумбу рядом и упрямо сложила руки на груди.
— Но с тебя же, как с гуся вода. Огрызнулась и пошла дальше. А он еще долго вспоминать и переживать будет. Поверь, я знаю, что говорю. Асгрим ведь такой же точно. Чуть что скажешь, сразу замыкается.
— Может быть. Мне и самой не нравится, как я с ним себя веду. Как будто он вызывает во мне все самое низменное. Бесит. Поэтому и не хочу, чтобы он со мной ехал. Боюсь совсем ведьмой стать. Ну не такой, как ты, а страшной и зловредной…
— Так я и была страшная и зловредная, — совершенно не обидевшись, усмехнулась Эйтайни. — Но знаешь, бегство от проблем — не выход. Они все равно будут настигать тебя раз за разом, где бы ты ни была. Послушай Микаша. В его словах есть доля истины.
— Значит, ты с ним согласна? Я — глупая лягушка?
— Нет. Ты юна и еще не нашла свой путь. Не так плохо, что ты не сидишь на месте, а ищешь, пытаешься найти свое место в жизни, а не сломать себя в угоду правилам и традициям. Просто ответы не где-то там за манящим далями горизонтом, не в недоступном уголке мира, а вот здесь, — Эйтайни коснулась моего виска. — И вот здесь, — переместила руку к груди с левой стороны, где билось сердце. — Прислушайся к себе, и ты поймешь, что тебе нужно.
— Мне нужно в город на краю погибели. Там меня ждут. Я видела это на Мельдау.
— Значит, ступай, — кивнула ворожея. — Поверь, наконец, в себя и будь верной этому чувству. Тогда все получится.
Я порывисто обняла ее и зашептала:
— Я буду стараться. Спасибо за все!
Никогда не думала, что буду ее благодарить, относится как к старшей сестре, которой у меня никогда не было. Не думала, что буду скучать, как по Упсале, когда придется оставить ее за спиной.
— И Микашу не дерзи. Постарайся понять, что именно тебя злит. Когда я поняла, то тут же перестала быть страшной и зловредной ведьмой, — на прощанье посоветовала мне ворожея, прежде чем за ней пришел муж.
Я выехала на рассвете. Проводы были сухими и недолгими. Все, что требовалось сказать, было сказано накануне. А теперь мне лишь помогли закинуть тюки на лошадь и помахали руками, желая удачной дороги. Здесь были Асгрим и Эйтайни, Шейс и еще с десяток охотников-воинов, знакомых по походу в Утгарда. Мой мерин Лютик — я все-таки вспомнила его имя — медленно вез меня прочь от них. Я сидела, полуобернувшись, и наблюдала, как их силуэты удаляются, пока не становятся точками на багряном в рассветных лучах горизонте. Микаш не пришел. И хвала богам!
Я повернулась и перевела взгляд на лежащую передо мной дорогу. Упсалу огибала сбоку. Этим же путем через пустоши и гряду мелких лысых холмов мы с братом ехали полгода назад, когда спасли Эйтайни из-под копыт ненниров. Как в другой жизни. Теперь я одна.
Погода стояла по-весеннему теплая и ясная. Почва смягчалась под копытами, оттаивала, повсюду журчали ручьи, на редких рябинах и кустах бузины распускались почки, вербы пушились котиками, стучал сок в березовых стволах. Важно каркали грачи, щебетали едва вернувшиеся с зимовий ласточки. У самых предгорий сплошным алым ковром пустошь заполонил цветущий рододендрон с вкраплениями сиреневых печеночниц, желтых примул и белых ландышей. Аж в глазах зарябило. Отвыкли за долгую черно-белую зиму. Разлитый по воздуху сладкий запах дурманил голову. День близился к концу, когда мы въехали под сень разлапистых елей. Где-то там впереди должен прятаться проход в пещеру Истины.
Едва заметные после зимы, заваленные стволами упавших деревьев, ветвились в разные стороны стежки. Я не сворачивала. Ехала по самой большой, главной. В конце прошлой осени этот лес стоял тихий-тихий, даже на ветру не двигался, а теперь в нем что-то беспрестанно шелестело, хрустели сухие сучья, мелькали едва заметные тени. Как будто медведь сквозь чащу ломился. Медведь? Хм… Когда откуда-то сбоку донеслось хрипловатое конское ржание, все встало на свои места. Насколько же он предсказуем.
Возле очередной поваленной елки я спрыгнула на землю и принялась искать окольный путь, где бы нам удалось пройти. Это оказалось не так-то просто. Лес повсюду рос густой. А продираться сквозь колючий ельник Лютик отказывался, а мне было страшно вести его по устилавшим землю сухим сучьям. Если он поранит ноги, мне не на ком будет ехать дальше. Мы долго кружили по лесу в поисках выхода. Солнце скрылось за возвышавшейся впереди горной грядой, опустились жидкие сумерки, из низин поволок стылый туман. Но мы все же выбрались на широкую дорогу и примерно через полчаса были у зияющего в скале черного провала. Я остановилась на той самой поляне, куда мы с братом выбежали когда-то, напуганные преследовавшими в пещере видениями. Даже след от кострища сохранился. Я расседлала Лютика и принялась обустраивать ночлег. Конечно, сейчас я была намного лучше подготовлена. Получила какой-никакой опыт. Припасов захватила побольше. Но этого оказалось недостаточно. Я начала понимать, насколько тяжело путешествовать одной, когда набирала из ручья в котелок воды и таскала валежник для костра. Умаялась так, что валилась с ног. Все время оборачивалась и хотела спросить: где Вейас? Почему он мне не помогает? А потом вспоминала… Интересно, он шел обратно этой же дорогой?