Страница 143 из 161
Микаша сопровождал туат, который вывел из стойл по соседству с загоном еще одну недемоническую лошадь. Здорового жеребца, черного, с мохнатыми белыми чулками на ногах и белой проточиной на морде. А глаз-то недобрый, голубой, сорочий. Я старалась не думать, каким образом им досталось это явно не местное животное.
— Забирай. Для неннирских кобыл он слишком велик, — объяснил туат причину их щедрости. — Только осторожно, он построже каких ненниров будет и сильно жеребцует.
— У меня тяжелая рука. Как-нибудь справлюсь, — беспечно отмахнулся Микаш.
Конь, как бы в ответ, попытался цапнуть его за плечо, за что тут же получил по морде могучим кулаком. Жеребец силу явно оценил по достоинству и на первое время явно присмирел. Микаш привязал его к жерди подальше от моего мерина и принялся чистить. Конь со всей дури лупил копытами по скале и точил зубы об загон, но хотя бы драться не лез, пока Микаш его вычесывал.
Но даже мой мерин впечатлился так, что удалился от жеребца настолько, насколько позволяла привязь.
— Норовистый, — присвистнула я, когда злобный коняка снова начал сверкать бельмами в сторону Микаша и щелкать зубами.
— Этот? Нет, просто обнаглевший, — беспечно отмахнулся медведь. — Давно его никто, видать, не обламывал. Вот у зареченских коневодов косячные жеребцы были — зверюги почище каких демонов. А хитрющие! На спину легко пускают, будто заманивают. Как сядешь, понесут так, что только ветер в ушах засвистит, а глаза слезы застят. Помню, один такой всю ночь по полям меня таскал. К небесам взвивался. Пополам складывался, чтобы меня из седла выбить. Да только я цепко ногами держался, гриву на пальцы наматывал, круг за кругом закладывал, уже и уже. Только к рассвету он выдохся, зато после этого был послушней и ласковей дамской левретки.
Туат с уважением смотрел на него. Даже жеребец, казалось, воодушевился. А мне снова хотелось смеяться:
— Хвастун! От кого ты сказания о зареченских витязях слышал? А говорил, что сказок не знаешь. Снова лгал, получается.
— Так я говорил о бабских сказках на ночь, а это правдивые мужские сказания. Огромная разница. К тому же, ты ведь вроде любишь сказки. Так что тебе теперь не нравится?
— Я люблю, когда в них верят, а не лгут, чтобы казаться лучше.
— Я не лгал.
— Если бы ты гонял коня всю ночь, на рассвете он бы упал и умер в запале. Может, я и глупая, и ничего не знаю, но не настолько.
Туат, явно разочаровавшись, отступил от Микаша на шаг и смотрел теперь с подозрением. А взъярившуюся меня так и вовсе побаивался.
— Ну может я и преувеличил для красного словца, но не врал. А с конем справлюсь, — он демонстративно похлопал жеребца по крупу. Тот тут же подобрался и перестал, наконец, скалить зубы, приняв серьезный вид. — Они все смирными становятся после нескольких переходов. Хочешь жить — не будешь силы на пустую злобу тратить.
С этими словами Микаш довольно сноровисто поднял переднюю ногу коня и принялся ковыряться в копыте железным крюком. Края копытного рога загнулись кверху тонкими пластинами. Видно, от того, что жеребец любил стучать копытами об камень.
— А куда ты собрался? Я тебя с собой не беру, — не преминула напомнить я. — К тому же, ты и сам не захочешь. Я ведь снова в вечную мерзлоту еду. В Нифельхейм.
— Куда — неважно. Главное, что здесь я оставаться не могу. Это же ты сахарная принцесска. Ради тебя они нас терпят. А как ты уедешь, меня пинком под зад выставят. Не хочу сидеть и ждать этого радужного момента.
— Прекрати, а? Ну посмотри на меня, я вся в шерсти, тощая, в обносках с чужого плеча. Какая я тебе принцесска?
— Принцесска и в ослиной шкуре все равно принцесска. От нее особым духом пахнет. На эту же тему тоже сказочка есть, правда?
— Лишь бы это был не запах отхожего места, — процедила я сквозь зубы и демонстративно отвернулась.
Микаш недоуменно сдвинул кустистые брови, не поняв шутки. На этом обмен колкостями закончился. Я продолжила счищать с себя шерсть. Микаш срезал заломанные края ножиком и прицокнул языком:
— Его ковать надо, иначе он даже одного перехода не выдержит.
Туат, который молча ожидал в сторонке во время нашей перепалки, вышел из темного угла:
— Ничем не могу помочь. Мы не куем лошадей. По снегу неннирам проще голыми копытами ходить, железяки на льду только скользят сильней.
— А подковы хоть есть? — безнадежно поинтересовался Микаш.
Туат развел руками.
— Ладно, наверх схожу. Авось, удастся с кузнецом упсальским сговориться. Мне бы только подковы достать, дальше сам справляюсь. И к шорнику хорошо бы зайти. Старая подпруга ему коротковата будет.
— Так ты еще в кузнечном и шорном деле разбираешься? И жнец, и швец, и на дуде игрец? Ну прямо мастер на все руки, — не сдержала я язвительного замечания.
И чего бешусь в самом деле? Пускай бахвалится и пушит хвост. Парни все такие, что Петрас, что Йорден, боги, даже мой брат так делал, чтобы охмурить очередную селяночку. Какая мне-то сейчас разница? Пускай катится своей дорогой.
— Никогда не знаешь, что пригодится в дороге… и в жизни, — пробормотал Микаш на прощание и повел жеребца следом за указывавшим путь туатом.
Через пару дней, когда к путешествию все уже было готово, ко мне в гостевой зал снова заглянула Эйтайни.
— Я ворожила тебе на удачу. Завтра можешь отправляться в путь. Неделю будет хорошая погода, а там ты уж как-нибудь сама справишься, — она протянула мне глиняную кружку с горячим травяным отваром. Я подозрительно глянула на нее. — Не бойся, это чтобы здоровье и силы в дороге не подвели.
Я приняла кружку, села обратно на лавку и принялась греть стынущие ладони об борта, вдыхая терпкий аромат.
— Принцесска, я хотел попрощаться! — раздалось непочтительное с порога. Я даже голову поворачивать не хотела.
— О, извините, ваше величество, это я не вам, это я… принцесске, — принялся нелепо извиняться Микаш, приближаясь к лавке, на который сидели мы обе.
Я закатила глаза. Эйтайни усмехнулась:
— А со мной, значит, прощаться не надо?
— С вами — отдельно. Официально, — тут же подобрался Микаш. — В городской кузне много подработал, то-се подделал, пока кузнец личные дела справлял. У него тоже свадьба. На подковы хватило и на подпругу, даже вот немного на угощение осталось.
Он достал из-за пазухи запечатанный кувшин с элем и хотел налить, но я покачала головой.
— Молодец, конечно. Но я не буду больше крепкое. У меня свое питье есть.
Микаш пожал плечами и налил себе полную до краев кружку. Пена аж наружу стремилась выбежать.