Матриархия

В доме полный бедлам. Везде осколки посуды, на полу кастрюля с вывернутым бульоном, ковер в какой-то дряни. Кровь, кровь, естественно - на стенах, на обоях, а в кроватях преет желтоватое белье.

- Коль? - крикнул Юрец и я вздрогнул. Странно: полно предметов в комнатах, все разбросано и вдруг - эхо. - Ау!

Под ногами захрустели осколки: вазы, кружки, тарелки. Валяется шиньон. Кто-то наступил на раскрытый тюбик с кремом для лица - струя попала на обои, ляпнула на полированную дверцу шкафчика.

В спальне, на кровати лежала Алиса - сестра Коли. На шее у нее запеклась кровь, в форме огромного «смайлика», пальцы скрючены, обломанные ногти впились в ладони. Сбоку, у виска - неровная плешь, клок волос вырван. И черные пятна под глазами.

Не знаю, как долго мы смотрели на покойницу. Для меня перестало существовать время и вновь я, как будто вскарабкался на еще одну ступеньку реальности.

Где остальные? Отец, мать?

- Он же сказал, что сидит в погребе, - подал голос Рифат. - Где погреб этот?

- На кухне, по-моему, - кашлянул Юрец. - Под линолеумом. Помню, картошку мы таскали.

Вернулись на кухню. Даже не обсуждали увиденное, просто вышли, подталкивая друг друга и точно: сразу-то мы не заметили, что линолеум приподнят.

Грудь у меня так и не собиралась оттаивать - замерзла изнутри. А еще я хотел по-большому.

Обратная сторона линолеума ворсистая, серая, и вся в отпечатках пальцев. С линолеумом возился раненный и не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять кто именно.

Дернул металлическую скобу, отполированную чужими ладонями. Дверь в погреб поддалась легко, и я чуть не усвистел вниз, Рифат успел подхватить.

- Спасибо, - сказал я.

- Аккуратнее надо, Василий Алибабаевич, - пробормотал Рифат. - В сейфе кстати, пусто, в спальне который. Видели, открыт был?

- Пусто? - я заглянул в черную дыру, прислушался. - Коль!.. Ау, ты там?

- Он наверно, вылез. Убежал куда-нибудь.

- Может... - я протолкнул по горлу ком. Даже не ком, а уже то, что съел у Юрца - блинчик. - Они не его... рвали? На улице?

- Нет, - покачал головой Юрец. - Точно нет. Там был какой-то волосатый чел, ноги сплошь в шерсти. Я запомнил.

- Оттуда тоже воняет. Ну, сильнее даже, чем в СПАЛЬНЕ.

- Угу.

Юрец сунул руку за печку, щелкнул. Зажегся свет в погребе. Он ярко освещал бугристый пол по центру, а стенки потонули во мраке.

Мы разом отвернулись, зажимая носы и рты.

Юрца опять вырвало. Он успел выплюнуть бледную желчь в раковину.

Пока мы тут боремся с желудками, нас могут окружить и точно так же разорвать на куски. Так что если мы хотим выжить, нужно шевелить булками. И извилинами.

- Кто-то должен слезть. За ружьем.

- Только не я, - пробормотал Юрец. - Не могу.

Рифат промолчал, и тогда я присел спустил ноги в проем. Нашарил лестницу, развернулся к ней передом и стал спускаться.

- Смотри аккуратнее. Вдруг там это...

- У меня гвоздодер, - я потряс железякой. Рука будто в киселе, воздух вязкий и насыщенный, как бульон.

Здоровый погреб - настоящий подвал. Потолки метра два с половиной, отделаны штукатуркой даже. Дальняя стена теряется во мраке. Мертвая зона - ничего не видать.

Но мощная лампа, прикрытая проволочным забралом, и так освещает больше чем нужно.

Если начать описывать, то не остановишься. Так примерно я и представлял себе выстрел в голову.

Дядя Жора, отец Коли. Я определил это так, навскидку. Потому что лица у него теперь не было.

В скорлупе черепа - дыра. Неровные края кости, вязкие, освежеванные комки. Фиолетовые ленты вен и сухожилий, как змейки.

Я смотрел на труп и дурнота давила на диафрагму, и заполняла легкие - и я сам уже превратился в сплошную тошноту и стенки погреба поплыли, как растаявшее масло.

- Не спи - замерзнешь, - сказал Рифат, и я вздрогнул. Отвел взгляд.

Не так уж меня и воротит. По крайней мере, не разрывает на части, как Юрца.

- Давай уже, хватай.

Вся штука в том, что дядя Жора, с развороченным, будто огромной петардой черепом, как раз и сжимает ружье. А мне прикасаться к трупу совсем не хочется.

Что-то шевельнулось в темноте.

Я тут же поднял гвоздодер. Сердце распухло в груди, мешает дышать.

- Коль? - выдавил я дрожащим, чужим голоском. - Коля?..

Из темноты рванула фигура. Я тут же махнул монтировкой. Еще и еще раз.

Она зашипела и прыгнула на меня, что-то обожгло щеку, задело глаз.

То, что я кричал как резаный, понял только потом. Я орал и бил, крюк гвоздодера вонзался в неподатливое тело, выскальзывал из плоти, скрежетал по костям. Никогда не подумаешь, что у человека - тем более у женщины - такой крепкий череп.

Меня захватила черная волна, и я уже ничего не видел.

Даже с раненой тетей Светой я возился долго. Мне что-то кричали сверху, а я все бил и бил ее. Остановился только тогда, когда голова превратилась в лепешку.

- ХВАТИТ! - орал Рифат. - Хватай ружье и дергай сюда!

Я поглядел вверх. Кивнул. Подошел к дяде Жоре. Зажал под мышкой гвоздодер, присел. Оглядел еще раз развороченную челюсть с желтыми осколками зубов, наполовину вырванный язык. Кровь чуть поддавливает в виски, но никакой тошноты. Разжал окоченевшие руки, забрал ружье. Карабин это или что? Понятия не имею. Лучше б «Калашников» был.

По лестнице я карабкался молча. Вылез, небрежно бросил ружье на пол.

- Ты что? А вдруг заряжено? - сказал Рифат. Я отложил монтировку и встал.

Потом схватил его за воротник и прижал к шкафу.

- Ты чего?

- Может заряжено, да? Заряжено, говноед ты сраный?!

- Ром, успокойся, - Юрец попытался разнять нас, но у меня пальцы сжимались сами собой. Я глядел в широко раскрытые, «насекомовские» глаза Рифата, видел, как шевелятся его губы.

- Ладно тебе, - сказал Рифат. - Чего ты взъелся? Нам нужно держаться вместе, а не кулаками махать.

Я ничего не ответил. Пошел он к чертовой матери. Нужно избавиться от этого «друга» при первой же возможности. Что-то никакого доверия он не внушает.

Для меня перестал существовать «вопрос женщин» как таковой. В амерканском фильме наверно бы уже показывали правительство, и как они решают эту проблему, может быть, показали бы улицы, заполненные военными и все такое прочее. А для меня не исчезла страна, мир, я не думал сейчас об Ане, о своих родителях.

В голове одна мысль: я убил мать своего друга. Тетю Свету.

Мы готовили вместе с Колькой уроки в первом классе, мы играли у него в приставку, в «Сегу», а потом и в компьютер. Летом дни напролет проводили у него, и тетя Света всегда ко мне относилась хорошо. Как вторая мама.

И еще я думал о том, что точно так же могут убить и моих женщин. Любимых мною, близких женщин. Или уже убили.

- Пойдем отсюда, - тихо сказал Юрец.

- А патроны? - не растерялся Рифат. - Надо поискать патроны.

Он как ни в чем ни бывало прошел назад в комнату. Звкнул чем-то, уронил что-то тяжелое.

Потом вернулся, потряхивая мешочком на завязках.

- Позаимствуем сумку. Вы не против же? - он, не дожидаясь ответа, закинул сумку за плечи.

- Ты же мусульманин, - не выдержал я. - Почему так себя ведешь?

- Как? - он осклабился, но глаза у него потемнели еще сильней. - Давай за религию не будем. И вообще... Сейчас настало другое время.

- Аллах отвернулся от нашего мира?

- Не произноси это имя. Надо зарядить ружье. Эти... в окно увидел. Вокруг машины, на улице там. Жрут тех, кого мы задавили.

- Вот черт! - воскликнул Юрец. А я лишь зубы стиснул. Ну а чего они ждали? Наверное, мы и впрямь возились тут слишком долго.

Рифат заправским движением охотника заложил в ружье «магазин».

- Нам бы автомат не помешал. Это «Сайга», на пять патронов, - пробормотал он. - Так, в пистолете последний... Юрка возьмет? Или ты?

- Бери Юр, - я кивнул. - Мне с монтировкой лучше. И ты еще какое-нибудь оружие взял бы. Нож хотя бы.

Юрец кивнул. Мы пошли к выходу. У меня снова дрожали коленки и неприятный холодок подъедал грудь. Уже сейчас я стал понимать, что эта кутерьма вряд ли закончится скоро.