Страница 85 из 105
====== Отцы и дети ======
Хадича пылесосила возле меня мягкий ковер гостиной. Полистав в интернете дайджесты сингапурских СМИ, я несколько раз нашла упоминание о себе; понятно, откуда Тэян в курсе о грядущей церемонии. Имеющий уши да услышит. Роман Сынри широко осветили публике, вводя её в заблуждение уточнениями вроде: «Сердце миллионера заняла модель русского происхождения Дариана Уайт». Как мило, как красиво! Оплаченные моим женихом статьи. Официальные и солидные издания именно в таком духе и повествовали, а вот о том, что я бывшая проститутка, посмела единожды зарекнуться газетенка, которую наверняка считают жёлтой прессой. Ну, а корреспондент, нечего и думать, уже кормит акул за свою смелость и неугомонные пальцы, которыми и покормил морского хищника. Не с руки, а непосредственно руками, его же. И ногами. Да всем. С головой ушёл в работу, так сказать.
Продаются ли китайские и корейские журналы в России? Нет, случайно на них там не наткнёшься, так что надеяться на то, что мои снимки увидит семья, не следует. Опомнившись, я натолкнулась глазами на учебники и тетради, которые ждали моего возвращения к занятиям. Освобожденная от головной боли по поводу работы и своего будущего, я не занималась ничем, кроме самообразования и богемного досуга. Иногда я готовила вместе с Хадичей на кухне, от скуки. Но сегодня не было настроения, и я подтянула книги поближе, раскрывая наполовину исписанную тетрадь. Чтобы не забыть родного, чего-то важного, не потерять своё ядро, свою основу, которая не существует без русского менталитета, я тренировала языки тем, что переводила русскую классику на китайский, корейский, английский. В связи с этим я проводила много времени за чтением, превращаясь в какую-то пустую интеллектуалку. Духовное стремление к высокому должно происходить по горячему желанию, а не потому, что себя занять больше нечем, поэтому я и не считала, что приобретение массы знаний и информации как-то меня красит. – Прочла, что Ахматова переводила корейские стихи на русский, – заговорила я, привыкнув обращаться к Хадиче, всё время шастающей рядом, когда не бывало Сынри. Она не всегда отвечала, чаще выдавала односложные звуки присутствия, или слова невпопад, потому что не знала, что добавить на мои глубокомысленные замечания, а молчать постоянно считала невежливым. – Интересно, а наоборот до меня кто-нибудь делал? – Всё возможно, – изрекла таджичка обо всем и ни о чем. Вот так обычно мы и общались. Я раскрыла книгу дальше, листая поэзию серебряного века, чтобы переложить её на восточный лад. – Марина Цветаева… У вас в школах проходят русскую поэзию? – Я в школа давно ходила. Плохо помнить, Даша, – сделала она режим послабее, чтобы жужжал потише. – «Попытка ревности». Послушай, – начала декламировать я, припоминая, что когда-то совершенно не понимала это произведение, но голос мой дрогнул на первых же строках, заставив Хадичу выключить пылесос и прислушаться. – Как живется Вам с другою? Проще ведь? Удар весла! Линией береговою скоро ль память отошла? – Я покосилась на женщину, догадываясь, что она не понимает сейчас точно так же, как я в шестнадцать лет. Но, не в силах остановиться, накаляясь и захватываясь эмоциями, я почти по-театральному продолжила, пока не дошла до конца со вставшими на глазах слезами: – Как живётся Вам с земною женщиною без шестых чувств?! Ну, за голову, счастливы?! Нет? В провале без глубин: как живётся, милый, тяжче ли, так же ли, как мне с другим? – Возникшей тишиной можно было бы забить мамонта, настолько она была острой и тяжелой. Уничтожив её, прозвенел звонок в дверь, так что я даже вздрогнула, обронив книгу. Нервы уже ни к черту, дергаюсь, как при рахите, что странно, с таким обилием витамина D в виде сингапурского солнца (принимаю наружно, но впитывается внутривенно, меняя структуру ДНК, судя по состоянию характера и мыслей, что не очень радует). Хадича успела открыть дверь, когда я только высунулась в прихожую. На пороге стоял Тэян, растеряно глядя на горничную, которая непробиваемо смотрела на него, способная ответить «никого нет дома», несмотря на моё появление, если бы я так велела. Мужчина перевёл глаза на меня, стоило мне выплыть из гостиной. Нехорошая формулировка… Плавно выйти – значительно лучше. – Смело, – сказала я первая. – Я не знал, что у тебя… у вас прислуга теперь… – С ней никаких проблем, она ничего не скажет Сынри. – Я выступила из комнаты и подошла ближе, встав за плечом Хадичи. – Но вряд ли тебя совсем никто не видел кроме неё? – С этим проблем тем более не будет, – отмахнулся Тэян. – Меня в Сингапуре уважают больше, чем Сынри. – Или боятся? – хмыкнула я. – Боятся уж точно больше, потому что Сынри никогда не боялись вообще. – Проходи, – разрешила я и обратилась к женщине на русском: – Ты ничего не видела. Никого. – Тебя только вижу! Нет мужа, и совсем одна сидишь, тоскуешь! – запричитала она, разворачиваясь и уходя обратно, заканчивать уборку. Я улыбнулась, подождав, когда она уйдёт совсем. Тэян как раз разулся к этому времени, сделав шаг вперед, ко мне. С позволением во взгляде, я кивнула ему, зазывая идти за мной. Мы прошли в комнату, которая считалась гостевой спальней, но с тех пор, как я здесь, у Сынри никто не останавливался, потому что сестра и родители не навещали его из-за меня. – Хочешь чего-нибудь?.. Выпить, – поспешила я, чтобы не было паузы. – Чай, или холодные напитки? – Пока нет. – Он выбрал глазами стул и опустился на него. – Я не смог ждать, когда ты решишь выйти куда-нибудь. – Правильно сделал, я сегодня не собиралась покидать квартиру, – сев напротив него, на кровать, я перекинула ногу на ногу. – Я не думала, что ты выполнишь обещание. – Данное тебе? – Тэян с заштрихованным выдержкой оскорблением повел бровью. – Ты продолжаешь ждать от меня подвоха и необязательности? Я слишком прям и прост, Даша. Груб и жесток – да, но интриги и козни – не моё. А они обычно и состоят из хитростей, обманов и несдержанных обещаний. – Иногда решает импульс, а не тщательно спланированное разумом действие. Можно желать чего угодно, но струсить. Не передумать, нет. Физически не смочь. – Тэян захохотал. – Теперь я стал трусом в твоих глазах? В связи с чем? – Я сказала не о тебе. Просто замечание о том, как бывает. – Откинувшись на спину, я уставилась в потолок, теребя свои волосы, лёгшие по покрывалу вокруг головы, забавляясь с ними, приподнимая за подкрученные кончики и наворачивая их на палец. Я почти не сомневалась, что Тэян объявится в эти два дня. Замолчавшая, я больше не стала ничего говорить, напрягая обстановку и вынуждая его предпринять что-нибудь. Долго ждать не пришлось, мужчина поднялся и, прощупывая почву, осторожно, коснулся джинсами моих голых коленей. Я не отвела их, и тогда Тэян, включив мужское чутьё, ощутил некое неписанное дозволение, по которому забрался на кровать, нависнув надо мной. Его разведенные бедра окружили мои, сомкнутые. Наши глаза встретились. – Ты попросила сделать тебя счастливой. Скажи – как? У меня никогда не получалось этого с женщинами, дарить им счастье, судя по тому, что они в результате выбирали других. – Он не был так плох, чтобы не суметь завоевать хоть одну, целиком, до конца, чтобы она не могла наглядеться на него, но почему же у него не получалось? Почему не получалось у меня? У Сынри? У Сынхёна? Как много нас, не плохих и не хороших, не самых лучших, но и не худших, таких на многое готовых, способных на поступки и даже большее – несение ответственности за их последствия, как много нас таких, несовершенных, не требующих совершенства от других, но у которых в любви ничего не получается. Я не стала тратить слова, просто подняла руки и положила ладони на грудь Тэяна. Он взял их и, поднеся поочередно к губам, поцеловал каждую несколько раз. Потом развел мои руки и наклонился вперед, теперь уже целуя губы. Я ответила на его поцелуй и на минуту забылась, вспоминая, как он пытался соблазнить меня в борделе, как пугал, угрожал, и защищал, несмотря ни на что, как проникся мной, глупой иностранкой, к которой сначала не испытывал ничего, даже желания, а потом вдруг полюбил. Если бы я сумела полюбить его тогда, то всё пошло бы иначе, я бы согласилась на его предложения – все, любые. Мы бы уже были женаты, съездили за благословением к моим родителям, Тэян бы принял православие, а я двойное гражданство. Но разве я могла ответить взаимностью сутенёру? Фи, какая гадость, человек приглядывает за проститутками и даёт им по лицу, когда они беснуются, и трахается с каждой из них, когда захочет. Потому что одна, которую он хотел ещё до меня, выбрала другого, пока он сидел в тюрьме. Да и вторая тоже, которой он пытался заменить первую. О, он заслужил сотни порицаний и презрения! Без сарказма я не могла цитировать себя же саму прошлогодней давности. Остановив крепкие пальцы Тэяна на своих голых бедрах, потому что юбка уже задралась и ничего не закрывала, я прижалась к нему, как бы говоря, что мне нужно тепло и понимание, а не секс. Мужчина остановился, ложась на бок и привлекая меня к себе. Его губы тронули мой лоб над самой бровью, нежно, чутко, ласково. – Я знаю, что тебя через постель счастливой не сделаешь. И точно не осчастливишь, заставив изменить человеку, с которым ты живешь, – прошептал Тэян. Ну, это он зря. Возможно, измена Сынри принесла бы мне некоторое удовольствие и даже удовлетворение, но не вызывал у меня мой жених намеренного стремления поглумиться над ним за его спиной. Пока не вызывал. – Да, я не хотела бы опускаться до всего, что увидела здесь. – Положив голову ему на плечо, я подняла глаза к его лицу. – Ты ведь тоже верный, Тэян. Ты намного лучше, чем многие. – В чем-то лучше, в чем-то хуже. – Но верность – это редкость. Таких на пальцах можно сосчитать. Ты, да Сынхён, – произнесла я. Тэян опять взял мою руку, увлекаясь поцелуями каждого доступного ему сантиметра, от ногтей к запястьям. – Кстати, Сынхён ещё лучше нас, он вообще самый преданный человек, каких я встречала. Ты же знаешь о нём всё, да? – Да, но не умею находить с ним общего языка. При всём уважении – он придурковат. – Мы с ним подружились, знаешь. Но из-за Сынри я не могу больше с ним увидеться, хотя не отказалась бы. Он меня так поддерживал, мы с ним как брат с сестрой друг друга понимали. – Оживившись, будто идея пришла ко мне только что, я пошевелилась, приподнимаясь на локте. – А ты бы мог устроить мне с ним встречу? Пока нет Сынри. – С Сынхёном? – Тэян задумался, тоже садясь. – В этом ничего сложного, но… – Если Сынри не узнает о твоём приходе, то и о моей поездке куда-нибудь в твоей компании не узнает, так? – Разумеется, я умею затыкать рты… – Ты на машине? – Тэян кивнул, не в силах обрубить всё каким-нибудь «нет», потому что ему нравилось наблюдать, как загораются весельем мои глаза, как я радуюсь и вскакиваю. – Боже, как я буду благодарна тебе, если мы прогуляемся, прокатимся, если я пообщаюсь с Сынхёном, хоть с кем-нибудь, кроме Сынри! Это было бы восхитительно! Ты, правда, мог бы это устроить? – Собирайся, – встал он, привычно, как при каждом почти нашем с ним уединении, поправил штаны под ремнём, расправляя ширинку. – Найдём где-нибудь этого укурка. Но ума не приложу, что тебе нравится в общении с ним? Тэян сделал один звонок и подождал, когда ему перезвонят, после чего уже знал, куда ехать. Я устроилась на пассажирском сиденье, уже без притворства захваченная энтузиазмом и вдохновением. Я и сама не поняла бы раньше, как может быть приятен Сынхён? Помню тот раз, когда он впервые обратился непосредственно ко мне, когда я сказала «добрый вечер», а он заспорил, что бывают злые, и вообще, все они разные. Тогда я заблудилась в его каламбурах, приняв за редкостную чушь, но теперь, по прошествии столького времени, я иначе смотрела на вещи. Которые нуждаются в точном обозначении, чтобы понимать их правильно. Хорошо, что было уже поздно и темно, потому что меня привезли к ресторану на набережной. Ночной плащ укрыл воду, но её знакомый запах, выдающий близость пролива, поторопил войти в здание. Тэян едва успел за мной, чтобы указать, куда идти. Мы поднялись на второй этаж, где открытая терраса предоставляла крайним у ограждения столикам свежий воздух, чарующий вид и шум прибоя. За одним из них сидел Сынхён в светло-синей рубашке, с расстегнутыми манжетами, закрученными на один раз, так по-летнему, свободно. Он немного загорел за то время, что я его не видела, и впалые щеки выправились, придав здоровый вид. Пока меня не замечали, я успела понаблюдать за его взглядом – намного адекватнее прежнего, спокойный и внимательный. Перед ним за столиком сидела женщина, или девушка. Я видела её со спины, поэтому не могла разглядеть, пока не подошла к ним. Сынхён первый раз мельком бросил взгляд, считая, что это кто-то незнакомый проходит мимо, но сразу же вернул ко мне глаза, приподняв брови с мудрым удивлением старого льва, который не очень удивляется, а скорее выказывает одобрение предвиденному им обстоятельству, которое наконец произошло. – Привет, – остановившись возле них, поздоровалась я без всяких «добрый вечер». – Здравствуй, Даша, – принялся вежливо вставать Сынхён, и пока он это делал, пожал руку Тэяну. Обернулась к нам и его собеседница. – Это Рина Ямашита, сестра нашего японского партнёра… – Я помню, – оборвала я, узнав её и улыбнувшись ей. На какую-то сотую секунды мне стало жутко от мысли, что Сынхён на свидании и завёл роман. Не из зависти или ревности, какой там! У нас совершенно другие отношения с этим человеком, и моё личное к нему отношение совсем не сексуального характера. В этот короткий миг я испугалась, что и страдания вдовца, и история несчастной любви были инсценировкой и театральной пьесой, в которую меня заставили поверить. Мне почему-то показалось это самым страшным, что могло бы случиться. Но это была всё та же Рина, подруга Наташи и Кико, которая приезжала в Сингапур решать дела Томохисы Ямашиты, пока он не мог оторваться от руля управления якудзой. – Присоединитесь к нам? – пригласил Сынхён меня и Тэяна, собираясь сесть обратно. – На самом деле, я хотела бы сказать тебе пару слов наедине, – вспомнив, что рядом стоит тот, кто меня привёз, я дополнила менее натянуто: – А потом с радостью. Если не помешаем чудесному тет-а-тет. – Сынхён поглядел на меня укоряюще, как верный пёс, на которого подумали, что он стащил котлету, хотя это сделал кот. – Что ж, давай отойдём ненадолго, – так до конца и не сел мужчина, вынужденный выбраться из-за столика. Он обратился к Тэяну: – Закажи пока чего-нибудь вам, ладно? И развлеки Рину. – Не уверен, что из меня хороший конферансье, – хмыкнул Тэян, присаживаясь, но пристально смотря на меня. Я улыбнулась ему, и с Сынхёном пошла по прямому пути вдоль столиков. Часть для некурящих, откуда мы шли, заканчивалась небольшим балкончиком, утопающим в цветах. Там был и диванчик, но я не стала садиться. – Не знаю, быть польщённым или напрячься? – остановился Сынхён, развернувшись ко мне. Глаза его улыбались. – Напрячься стоит мне, потому что у меня к тебе две просьбы, и я не знаю, согласишься ли ты их выполнить? – Давай их для начала послушаем, – чуть опустил подбородок Сынхён, взглянув исподлобья, хотя и был выше меня почти на голову. Я спохватилась и полезла в сумочку, суетливо открывая застёжку-магнит. – Если бы она была побольше, я бы заподозрил, что ты принесла пистолет… а так… ты принесла очень маленький пистолет? – Я подняла на него глаза, шаря рукой в сумочке. – Поэтому ты даже не дернешься? Потому что думаешь, что я пришла убить тебя? – Ты знаешь моё отношение к жизни. Одним днем больше, одним меньше… – Я извлекла белый тонкий конверт с шелковой лентой по краю. В половину тетрадного листа, он не был подписан снаружи. – Это приглашение на свадьбу. Мою и Сынри. Ты не мог бы передать его Джиёну? – Сынхён ошарашено посмотрел на то, что я ему протягивала. – Ты серьёзно? – Да. Сынри не хочет его звать, но я его приглашаю. – Сынхён не дрогнувшей, но медленной рукой взял у меня конверт. Я облегченно выдохнула. Хотя, может, повертит и выбросит? – После всего… Даша, я не понимаю, – отвлекся он от приглашения и посмотрел мне в глаза. – Зачем? – Ты знаешь, что произошло в декабре? – Узнал. Задним числом. – Сынхён левой рукой провел по своим черным густым волосам. – Я был пьян в ту ночь. Пришёл в себя дня два спустя… – Я ни в чем тебя не обвиняю и не прошу оправданий, – отсекла движением руки и тоном голоса я. Он замолчал. – И вторая просьба, если с этой мы разобрались… – Не могу сказать, что разобрался, но передам, – согласился Сынхён. – …Ты не мог бы повести меня к алтарю? – Мужчина замер так, будто ему перекрыли воздух, или всё-таки выстрелили в спину. Даже вена на шее стала выпирать сильнее. – У меня здесь никого нет и, естественно, отца я пригласить не могу, поэтому, если ты не против, пожалуйста, будь на свадьбе вместо моего папы? – Если бы Сынхён был женщиной, он бы заплакал. Или если бы он, по-прежнему, находился в неустойчивом состоянии под воздействием наркотиков, то тоже не сдержался бы. Но он окреп с тех пор, как мы виделись в последний раз, поэтому смотрел на меня сквозь пелену переполнявших его эмоций, и никак не мог их выразить. Не умел? Разучился? Нет, просто это были именно те эмоции, которые не показывают мужчины, эмоции, обличающие слабость, человечность и мягкость. – Даша, я… почему я? Я не должен… – Ты не хочешь? – нахмурилась я. – Не хочу? Нет, я не против, но… – Сынхён отвернулся, посмотрев вдаль с балкона, сделав два нервных шага, круг вокруг своей оси. Потом возвратился на исходную точку. – Я не заслуживаю этого места. – Но лучше тебя в Сингапуре нет, – тронула я невинно его руку, забыв о том, что он не любит касаний открытого пространства своего тела, но он не отдернул её. Мы только вместе опустили взгляды к этому фрагменту, где соединились руки, кожа к коже. Плеск волн внизу и тишина. Сынхён отстранился, закачав головой, будто безумие стало накатывать на него, но он не сорвался, а успокоился и чётко произнес: – Я отправлю тебя в Россию. Я верну тебя туда завтра же, и Джиён ничего не сможет сделать. Тебе не придётся выходить замуж за Сынри, тебе не придётся больше жить в Сингапуре. Мне давно стоило так поступить. Это не предательство Джиёна, это пощёчина заигравшемуся ребенку. Идём, я позвоню людям из авиакомпании… – Он решительно собрался покинуть балкон, но я поймала его за запястье, схватив куда ощутимее. – Нет! – Как это нет? Почему? – недоумевающе воззрился он на меня. – Потому что «нет»! Нет, Сынхён, я не поеду в Россию, мне нечего там делать! – Там ты будешь спасена от всей этой грязи, ты увидишь близких, там не будет такого бедлама, в котором самое лучшее, что можно найти – это одного из худших! Там ты будешь счастлива! – Нет, не буду! – дернула я его обратно, и Сынхён как-то безвольно подлетел ко мне. Я выдохнула, пытаясь подавить чувства и говорить хладнокровно. – Джиён был прав, Сынхён. Прошлое никуда не девается. Невинность не возвращается. Не физическая, а моральная. Это бесполезно. Я не смогу жить, как прежде, я не смогу любить то, что любила раньше, я не смогу вести себя соответственно. Я не изменюсь назад! Никто не меняется, единожды испорченный. – Слушай ты этого Джиёна больше… – Да подумай сам! Ты столько лет горюешь по Элин, а если тебе, такому, какой ты сейчас, вернут её? Вернут живую! Что ты будешь чувствовать, а? Ну же! – Сынхён растеряно попытался не кинуться в омут воспоминаний и страданий. Ему это тяжело давалось, но он всё-таки услышал меня. – Чувство вины, огромную вину за всех продажных женщин, которых клал в постель вместо неё. И стыд, глубочайший стыд за то, каким жалким слабаком был всё это время. Я не смог бы посмотреть ей в глаза. – И я не смогу посмотреть в глаза своим родным, ни матери, ни отцу. Безвозвратно не время, не место, не ситуация. Безвозвратны мы, которых уже не исправить, не выправить, не выпрямить. Смог бы ты наслаждаться беззаботно счастьем с женщиной, когда на душе висит тяжкий груз чего-то неподъёмного, инородного, не связанного с ней, да и с тобой-то не связанного, просто груз жизни, которая показала, какая она бывает. Ты всегда будешь бояться, что ужас вернётся, либо же смиришься с ним и предпочтешь не выбираться из ужаса, чтобы он не травмировал, а стал частью тебя. – Сынхён грозно сводил и разводил брови, хотя карие его очи оставались при этом теплыми и добрыми. – Так что же, по-твоему, лучше заранее умереть невинными, чем жить с этим грузом, от которого не отделаться? Или в этой тяжелой жизни есть какой-то смысл? – Я думала, что есть. Пока верила, что невозвратимости не существует. А теперь не знаю. – Тогда зачем эта свадьба? Это приглашение? – хмыкнув, помахал он им у меня под носом. – На что-то ещё же ты надеешься? – Надежда подобна безумию, когда её с тобой никто не разделяет, как и веру. Как и любовь. – Опуская печально взгляд, стала я разворачиваться, чтобы уйти. – В этом мире всё можно делить с кем-то, но безумие, увы, у каждого своё, потому что оно неразрывно связано с одиночеством. Ведь безумцем называют того, кого никто не понимает. – Ты говоришь, почти как Джиён. – Он не безумен, потому что так много людей завидует ему, хотят быть им, добиться того же, разделить с ним власть и богатство. Многие его понимают, потому что хотят того же, что он имеет. Но тебя с любовью к покойнице считают чокнутым, а меня с верой в Бога – сумасшедшей. – Сынхён, сам, взял меня за руку, и, довольно ловко и безропотно для того, кто без приличной порции алкоголя не решался на физические контакты уже более трёх лет, притянул меня к своей груди, погладив по голове, совсем как мой папа, когда успокаивал меня, маленькую девочку, тогда ещё ученицу младшей школы. – Я поведу тебя к алтарю. – Я почувствовала слёзы на глазах. – Не всегда безумие приводит к одиночеству. Иногда одиночество приводит к безумию, потому что вовремя не находишь того, кто разделил бы с тобой любовь, надежды, веру. – Он оторвал меня от себя и, взяв моё лицо в ладони, так что щёки оказались сомкнуты в них, улыбнулся. – Конечно, ты не могла бы быть моей дочерью, у нас разница в каких-то тринадцать лет. Но мы с Элин мечтали о девочке. Девочке, которой никогда уже не будет. – Может, оно и к лучшему? Этот мир не для невинных созданий… – Нас нашёл Тэян, окликнув из-за моей спины. – Вы идёте? Уже принесли ужин. – Даже не видя, я чувствовала нотку ревности в голосе. – Я поведу её к алтарю, представляешь? – радостно, как ребенок, поделился Сынхён, поцеловав меня в лоб. – Вот как? – изумился Тэян. – Что ж, поздравляю. – Это прозвучало как «а быть ли этой свадьбе?». Я отошла от Сынхёна, направившись к Тэяну. Настроение моё приподнялось и, пользуясь темнотой, я вытерла увлажнившиеся глаза. – Пошли, пап, выпьем чего-нибудь. – Спасибо, но я не пью. – Давно ли? – хохотнула я. – С декабря, – мой смех оборвался, – дочка. Вечер прошёл намного лучше, чем я рассчитывала. Тэян довёз меня до дома, и я поцеловала его в знак благодарности. Он с жаром откликнулся, затягивая поцелуй как можно дольше, но на следующие этапы я переходить не собиралась. Прощаться надо было, но никак не получалось подойти к этому без резкости. – Так… ты всерьёз намерена стать госпожой Ли? – обнимая меня за плечо, заговорил Тэян. – Менять что-то поздно и бессмысленно. – Почему? Даша, я никогда не буду вести себя, как этот… – Но и как тот тоже не будешь, подумала я. – Я не хочу подставлять тебя. Я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы рисковать тобой. – Но я сам готов рискнуть! Что бы ни происходило, я сделаю то, что будет требоваться, если это будет нужно тебе. – Ладно, мне пора идти. – Не резко не получилось. Я открыла дверцу со своей стороны. – Спасибо тебе за сегодня. Это всё было… очень приятно, как раз то, что нужно было мне для души. – Я могу заехать завтра? – У меня курсы китайского… в общем, позвони мне. Договоримся, – чмокнув его в щеку, я выбралась из авто. Сынри вернулся через день, поэтому мне не пришлось долго увиливать от свиданий с Тэяном, они вновь стали невозможны. Мой жених прибыл в скверном настроении и, не успела я задать вопрос, в чем дело, как он швырнул мне папку на диван, рядом со мной, где я сидела, и, ослабляя галстук, направился в душ. Я подтянула к себе отчет, понимая, о чем он. Новые витки событий в биографии Вики. Ребенок родился. Мальчик. Я посмотрела на дату, потом на календарь. Меньше двух недель прошло. Новорожденному дали имя Роман, а отчество записали по отцу самой Вики, который, к слову, давно умер. Она так и не вышла замуж. Под её последней фотографией, где она была ещё с большим животом (должна заметить, что очарование юности, которое было в ней при поступлении в бордель, куда-то растворилось), лежало некое описание условий, в которых она обитала, и события последних месяцев. Выглядело как школьное сочинение на тему девушки с несчастливой судьбой. Мужчина, с которым она встречалась, оставил её ещё два месяца назад. Ей пришлось устроиться продавцом в какой-то ларек, где она работала до самых родов. Теперь, после выписки из роддома, она жила в старой хрущевке с матерью, которая, скрипя зубами, не давала дочери с внуком умереть от голода, но достойное существование всё равно обеспечить не могла. Да и Вика не могла никуда устроиться с ребенком на руках, спасали кое-какие пособия для матери-одиночки. Пока я задумчиво это дочитала, Сынри вышел из душа, обмотанный белоснежным полотенцем на бедрах, и другим таким же подсушивающий волосы. Он не обращал внимания на Хадичу, а она испарялась, когда он показывался в хоть немного раздетом виде. – Ну что, довольна? – язвительно спросил он. – Поздравляю, дорогой, у нас сын. – Очень смешно. Ты уладила с церемонией то, что собиралась? – Я не во все подготовления посвящала его, но о том, что Сынхён меня ему вручит, пожалуй, предупредить на днях надо. – Да. Но я не шучу. У нас будет сын, милый. – Он загнано остолбенел, прикидывая, как реагировать? – В смысле? Ты… – Я хочу, чтобы ты привёз своего сына. Не украл, не забрал насильно, а выкупил у Вики своего ребенка. – Ты в своём уме? Какая мать продаст своего ребенка?! – ошалело отбросил верхнее полотенце Сынри. – Та, которая остро нуждается в деньгах, для которой ребенок – обуза. – Я поднялась, взяв и полотенце, чтобы отнести его в ванную. – Ну и, предложи столько, чтобы она не могла отказаться. Ты же умеешь уговаривать женщин.