Страница 22 из 48
Отряд интервентов во главе с начальником милиции Алания арестовал членов стачкома. 13–14 февраля «за агитацию к забастовке» заключили в тюрьму десять печатников, среди них — председателя союза Виктора Прохоровича Дедаева, Ивана Николаевича Листкова (большевик), Василия Яковлевича Агеева, Межлума Самедова, Александра Александровича Белина. Наиболее активным рабочим пришлось скрываться в одном из ближайших к Ашхабаду сел в доме туркмена по имени Ашир (фамилия неизвестна).
На смену арестованному стачкому заступил запасной, и забастовка продолжалась. Новый стачком по рекомендации подпольной организации командировал Я. Варламова и А. Шардукова в Кизыл-Арват, надеясь заручиться там поддержкой рабочих (в Ашхабаде было известно, что почти весь тамошний актив, состоявший из правоэсеровских и сочувствующих им элементов, ушел в белую армию). Но оказалось, что в Кизыл-Арвате о забастовке печатников ничего не знали: в Ашхабаде газета была конфискована, а попавшие сюда экземпляры умышленно припрятаны. Многие рабочие Главных железнодорожных мастерских, перед которыми выступили ашхабадские посланцы, сочувственно отнеслись к забастовке печатников, однако против них рьяно выступили правые эсеры.
Рабочие Кизыл-Арвата все же прислали в Ашхабад свою делегацию, и она обещала поддержать забастовку печатников. Но на деле этого не произошло. Правда, стачкому печатников не без участия большевиков-подпольщиков, следивших за действиями забастовщиков, помогавших им советами, удалось собрать заседание членов руководящего органа профсоюза железнодорожников Ашхабада с участием представителей Кизыл-Арвата21. Было решено — об этом сообщил даже «Голос Средней Азии» 20 февраля — созвать 23 февраля общее собрание железнодорожных служащих Ашхабада с участием представителей кизыл-арватских мастерских и правительства, чтобы обсудить вопрос о прибавке зарплаты.
Правительство, обеспокоенное выступлением печатников, было вынуждено собрать рабочих. На собрание пришли Зимин, Дружкин, Алания. Обвинив бастующих в пособничестве большевикам, в проведении их линии, они начали уговаривать рабочих встать за станки. Забастовщики поставили условия: освободить стачком и всех арестованных печатников, прибавить зарплату. После долгих речей печатников и членов правительства, прерываемых ропотом рабочих: «Неправильно! Довольно!», представители властей решили удовлетворить требования бастующих. Это была победа.
Но победа, к сожалению, неполная. К забастовке большинство рабочих области отнеслось безучастно, не поддержало ее. Эсерам, имевшим заметное влияние па железнодорожников и других рабочих, па этот раз удалось расколоть трудящихся, смазать обсуждение вопроса о забастовке. Еще в те дни кизыл-арватский токарь И. Захаров (член партии эсеров), раскусивший продажность эсеровских лидеров, не поддержавших забастовку, говорил большевикам-подпольщикам: «Обманули нас наши вожаки. Правы были вы, большевики, когда нас предупреждали» 22.
Забастовка типографских рабочих не стала всеобщей и потому, что союз печатников, объединявший и куста-рей-металлистов (жестянщиков, лудильщиков и др.), портных, швейников и прочих ремесленников, был классово неоднородным. Ремесленники в силу своей классовой ограниченности были сильно подвержены, особенно в условиях Ашхабада, мелкобуржуазному влиянию, частнособственнической стихии. Ремесленники тогда имели многочисленных подмастерьев, помощников мастеров, подавляющее большинство которых мечтало о своем «деле», стать мастерами-хозяевами. О политической сознательности этой категории рабочих, понятно, не приходится и говорить.
И все же забастовка печатников, носившая сначала экономический характер, выросла в политическое событие, хотя в ней мало участвовало организованных революционных сил. Она вылилась в «протест против существующей власти», признавал 20 февраля белогвардейский «Голос». У власти сложилось мнение, «что кто-то желал… нарушить нормальный ход жизни, помешав печатанию денег и газеты, и нанести удар в спину правительству, борющемуся с большевиками… подготовить почву для восстановления совдепии». Еще через три дня газета констатировала, что большевистские агитаторы работают во всех слоях общества — среди рабочих, военных, служащих, и как результат этого отмечала «ослабление авторитета правительства».
Из выступления печатников правительство извлекло урок. Ему стало известно, что ашхабадский Совет профсоюзов, объединявший 35 союзов и организаций, насчитывавший в своих рядах около 5 тысяч членов, намеревается явочным порядком созвать областной съезд. «Комитет общественного спасения» предпринял контрмеры — взял на себя инициативу созыва съезда и разослал об этом по всей железной дороге телеграммы. Совет профсоюзов также изменил тактику и сделал все для того, чтобы на съезд съехалось как можно больше представителей трудящихся масс. Правительство же чтобы обеспечить себе перевес в голосах, пригласило на профсоюзный съезд угодных ему представителей от городских самоуправлений Ашхабада, Кизыл-Арвата, Мерва, Красноводска, причем представительство их было явно завышенное23.
«Комитет общественного спасения», решившись на созыв областного съезда профессиональных союзов и городских самоуправлений, тщетно пытался поднять свой весьма призрачный престиж, направить рабочее движение по соглашательскому руслу, а главное, стремился удержать разбегающихся с фронта русских рабочих и туркмен. И все же, несмотря на заранее отрепетированный «спектакль» и долгие речи его «режиссеров» — Крутеня, министра труда Сейранянца, председателя съезда полковника Джаврова, красноводского «царька» Куна, буржуазных националистов Хаджи Мурата, К. Бердыева и других, съезд не оправдал их надежд.
Совет профсоюзов предложил повестку дня: о политической свободе; об освобождении политических заключенных; об улучшении экономического положения трудящихся; реконструкция правительства и отдельных ведомств [33]. Съезд большинством голосов утвердил эту повестку. На съезде изобличалась диктаторская политика «Комитета общественного спасения» и английского командования, которые, наложив запрет на всякие собрания, пытались задушить профсоюзное движение, помешать объединению рабочих организаций 24.
С представителями рабочих Кизыл-Арвата произошел скандал. Печатники-большевики сообщили им, что за их спиной местные эсеровские лидеры сговорились с правительством выделить для фронта 300 кизыл-арватцев. И это было действительно так25. Когда члены белогвардейского правительства, взявшие в свои руки бразды правления съездом, завели речь об усилении фронта новым подкреплением, кизыл-арватцы попросили слова для заявления. Им трижды отказывали. Наконец один из делегатов, перебив председателя съезда, заявил:
— Мы, рабочие, представители кизыл-арватских мастерских… видим, что нам с этим съездом не по пути — мы уходим! — И делегаты Кизыл-Арвата покинули зал заседания 26.
Это была пощечина правящей верхушке съезда, возлагавшей надежды на Кизыл-Арват — былой оплот эсеров и меньшевиков, откуда правительство черпало и рассчитывало получить новое пополнение для редеющих рядов белого фронта.
В политической сводке белого командования отмечалось, что в выступлениях на съезде шла речь и о критическом положении на фронте, и о том, что «почти все военные силы на фронте оказались в руках туркмен (буржуазных националистов. — Р. 3.), насчитывающих 4000 бойцов при 70 русских» (сюда, конечно, не входили отряды английских интервентов). Это обстоятельство немедленно выявило противоречия между белогвардейщиной и буржуазными националистами. Их «дружба», как и следовало ожидать, дала еще одну трещину. «Туркмены (буржуазно-националистическое отребье. — Р. Э.) на съезде стали требовать большего числа мест в Комитете, чем было предоставлено русским, — говорилось далее в политической сводке, — и тут впервые открыто возник вопрос о самостийности отдельных политиканствующих туркменских групп» 27.
33
Руководители Совета профсоюзов предлагали увеличить количество членов «Комитета общественного спасения», намереваясь ввести туда представителей рабочих. Это предложение поддержали и буржуазные националисты, которые в свою очередь замышляли провести в «Комитет» своих людей (ЦГАОР, ф. 446, оп. 2, д. 56, л. 1306).