Страница 8 из 35
Он провёл в Петербурге время до двадцатых чисел января и уехал совершенно без денег, в вагоне 3-его класса, и спал на верхней полке, нюхая вонючую сигару курившего соседа. Так что напрасно Лидия Алексеевна, обманувшись в ожидании новой встречи, негодовала на его отсутствие, невнимание и даже невежливость.
6. Н е д о р а з у м е н и я
Поначалу она была полна счастливых надежд. Уверенная, что муж через несколько дней успокоится, если она станет примерно себя вести, она украдкой перебирала свои рукописи, выбирая то, что не стыдно показать известному писателю. Он обещал прочитать, исправить, посоветовать. Как давно она нуждалась в этом и как мечтала, что это будет именно он! Прочтя, он придёт к Худековым и выскажет своё мнение о её писаниях. Миша не осмелится запретить ей побывать у сестры. Она нуждается всего лишь в литературных советах. Те его слова, которые она никогда не забудет, останутся глубоко спрятанными в душе. "Когда мы встретились три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки..." И ещё: "В прежней жизни мы любили друг друга..." И её дерзкое признание : "Я так вас ждала..."! Он понял всё.
Отобранный рассказ она Чехову послала, но личная встреча так и не состоялась. Дома у неё разразилась небывалая гроза. Оказывается, кто-то донёс мужу, что после юбилея у Худековых компания беллетристов, в том числе Чехов, отправилась продолжать кутить в ресторан. Там, напившись, он громко говорил при всех, что хочет увезти от мужа Авилову, чтобы добиться развода и жениться на ней. Его намерения будто бы все щелкопёры одобрили и обещали всяческую помощь.
Муж был вне себя от возмущения.
- Ты кинулась ему на шею, психопатка! - кричал он. - Завязала любовную интрижку под предлогом любви к литературе! Ты носишь моё имя, а это имя ещё никогда по кабакам не трепали! Знаешь ли ты, сколько у него любовниц? Он пьяница! Бабник!
Она была ошеломлена и убита услышанным. Чехов в пьяном виде нёс обидную околёсицу? Её имя трепали в ресторане пьяные литераторы? Её неосторожную доверчивость он посмел употребить во зло?! Муж мог кричать и злословить, сколько угодно. Больней и горше ей не могло стать.
Немного придя в себя, по здравом размышлении, она решила, что ресторанных бесчинств попросту не могло быть. Всё это - чья-то злобная выдумка. Но кто этот ненавистник? И тут ей пришёл на память сидевший на банкете неподалёку и часто на них с Чеховым оглядывавшийся Ясинский - автор толстых романов, которые никто не читал. Помнится, он сказал ей, скривившись: "Я никогда не видел вас такой оживлённой". Да, это он!
Как можно спокойнее, она поведала о своей догадке мужу.
- Да, это Ясинский, - неохотно подтвердил он. - Наврал? Вот скотина! Тем хуже для тебя. Порядочная женщина никогда не даст повода к подобным сплетням. И чтоб больше никаких беллетристов!
О личной встрече с Чеховым теперь не могло быть и речи.
По поводу её рассказа, находившегося у него, между ними состоялся обмен письмами, приводимыми ниже.
"Уважаемая Лидия Алексеевна, я получил и уже прочёл Ваш рассказ. Рассказ хорош, даже очень, но будь я автором его, я непременно посидел бы над ним день-другой... Во-первых , архитектура. Начинать надо прямо со слов: "Он подошёл к окну...". Затем герой и Соня должны беседовать не в коридоре, а на Невском, и разговор их надо передавать с середины, дабы читатель думал, что они давно разговаривают. Во-вторых, то, что есть Дуня, должен быть мужчиной. В-третьих, о Соне нужно побольше сказать. В-четвёртых, нет надобности, чтобы герои были студентами или репетиторами. Это старо. Сделайте геооя чиновником, а Дуню офицером, что ли. Барышкин - фамилия некрасивая. "Вернулся" - название изысканное."
Одним словом, полный разнос. Можно представить чувства автора. Рассказ не сохранился; возможно, был уничтожен.
"Если хотите, то я вручу Ваш рассказ Гольцеву," - продолжал он. Гольцеву, её первому наставнику? Но она не хотела Гольцева.
"Но лучше произвести кое-какие перестройки, - спешить ведь некуда. Перепишите рассказ ещё раз, и Вы увидите, какая будет перемена". Переписать? То есть, написать новый рассказ?
"Что касается языка, манеры, то Вы мастер. В ожидании распоряжений пребываю уважающим и готовым служить А.Чеховым. Ваши герои как-то ужасно спешат. Выкиньте слова "идеал" и "порыв". Ну их!"
Расстроенная, читала и перечитывала его письмо. А какой бы автор не расстроился? Свой рассказ она считала хорошим и вполне готовым для печати, а он настаивает на коренных переделках. С какой стати делать Дуню мужчиной?! И зачем упоминать Гольцева, с которым она давно рассталась? Разгромив и изничтожив всё до камешка, он напоследок подсластил пилюлю похвалами языку. Да, она пишет гладко, - но разве это главное?
Раздосадованная, она тут же принялась писать ответ. Мало того, что у неё из-за его нескромности столько домашних неприятностей, теперь он поразил её в самое больное место - разбранил её рассказ. И она решила высказать всё напрямик.
Он ответил примирительным письмом. "За что Вы рассердились на меня, многоуважаемая Лидия Алексеевна? Это меня беспокоит. Боюсь, что моя критика была резка, и неясна, и поверхностна. Рассказ Ваш, повторяю , очень хорош (?!). Кажется, я ни одним словом не заикнулся о коренных поправках. Гольцеву я хотел отдать рукопись с единственной целью увидеть Ваш рассказ в "Русской мысли". Кстати, вот Вам перечень толстых журналов, куда я каждую минуту готов адресоваться с Вашими произведениями".
Внимаете, авторы? Всякому желаю такого учителя.
"Вы грозите, что редакторы никогда не увидят Вас. Это напрасно. Назвавшись груздем, полезай в кузов. Уж коли хотите заниматься всерьёз литературой, - то идите напролом... не падая духом перед неудачами."
"Я купил имение, - добавляет он. - Если Вы перестанете на меня сердиться и пожелаете прислать мне рукописи, то посылайте их.... (далее - новый адрес) . Пожалуйста, поклонитесь Надежде Алексеевне. Когда я буду в Петербурге, то непременно побываю у неё."
Примирительный тон его письма немного успокоил её, но душевная рана так и не затянулась. Неужто он, такой чуткий, всепонимающий, мог после их задушевного разговора на юбилее говорить о ней при всех столь неподобающе? Разумеется, не так, как насплетничал Ясинский, этого она не допускала, но что-то могло быть сказано, - и это мучило нестерпимо.
7. Т а к к о н е ц и л и н а ч а л о ?
Пока Лидия Алексеевна переживала в Петербурге, Чехов, по приезде в Москву , тут же собрался в новую дорогу. Требовалось отвезти в Воронежскую губернию собранные для борьбы с голодом деньги. Внезапно заболел отец, а потом и сестра, что было досадно ещё и потому, что останавливались хлопоты по оформлению покупки имения, о котором все они давно мечтали. Он и сам был нездоров, однако поездку отложить не мог, и в конце января, в самую лютую стужу, отправился в дорогу.
Поездка вышла тяжёлой. Часть пути по Казанскому тракту пришлось сделать в санях. Была сильная метель, и ночью они сбились с дороги. Их стало заносить в чистом поле, они едва не замёрзли. "Меня чуть не занесло. Ощущение гнусное" - кратко сообщил он другу. О голоде написал подробно, горько заключив: "Если бы в Петербурге и Москве хлопотали насчёт голода.... то голода бы не было".
Вернулся он из поездки совершенно больным. Прихватило спину, да так, что шею было не повернуть. На постоянный кашель, сделавшийся уже привычным, он не обращал внимания. Если чахотка , болезнь неизлечимая, - то лучше не думать.
Тем не менее, через несколько дней он снова отправился в поездку по голодным делам в Воронеж. Семейные дела настоятельно требовали его присутствия в Москве, однако эта поездка, более длительная, всё-таки состоялась.