Страница 3 из 35
- Кажется, я поторопилась с замужеством, - не сдержавшись, призналась она сестре. Тогда она всё ещё не научилась быть скрытной и свои чувства доверчиво выплёскивала наружу. Увидев, что встревожила Надю, замолчала, коря себя за несдержанность.
Иногда, покончив с дневными делами , оставив мужа за работой в кабинете, она, уединившись в спальне, раскладывала свои начатые писания, но муж тут же кричал из-за двери:
- Лида, зачем ты закрылась в спальне? Открой дверь! Что ты там делаешь? Иди ко мне!
- Мне хочется писать, - возражала она.
- А мне хочется, чтобы ты пришла ко мне и выслушала то, что скажу. Кофе надо покупать только мокко, а за сметаной ходить на Садовую. И ты плохо следишь за кухаркой: она всё недосаливает. И двери в кухню и комнаты всегда должны быть плотно закрыты: кухонных запахов в квартире я не потерплю.
Она согласно кивала, как следует примерной жене, но, вероятно, бывала рассеянной. На следующий день за обедом муж возмущённо швырял ложку на пол и кричал: суп был недосолён, из кухни несло подгорелым.
- Я тебе не раз говорил! - негодовал он. - Ты делаешь всё спустя рукава потому, что не любишь меня! Что, не так? Или ты сама не сказала, что выходишь замуж без любви? - На пол следом за ложкой тут же летел нож. - Как ты смела женить меня на себе, не любя! Может, я встретил бы со временем девушку, которая полюбила бы меня, и мы были бы счастливы! А ты связала меня теперь по рукам.
Он уходил в кабинет и запирался. Она плакала, коря себя за всё сразу, - и за несолёный суп, и за глупую прежнюю доверчивость, и за скороспелое замужество.
Через некоторое время, успокоившись, муж хмуро извинялся за крик.
- Но кофе мокко ты станешь покупать только в магазине на Морской, - сердито приказывал он.
Сокрушённо признав, что у Миши тяжёлый характер, с которым хочешь не хочешь надо мириться, она осушала слёзы. Очередной скандал из-за кваса, который куплен не на Моховой, или не того табака, вскоре неминуемо разражался, вызывая новые слёзы. Похоже, Авилову был важен не повод, но возможность покричать. В нём кипело раздражение: он мстил ей за обидно объявленное отсутствие любви.
О домашних неприятностях она могла забыть только в доме Худековых. Сестра была с нею неизменно заботлива, а зять приветлив и шутлив. Прочитав принесённую ею писанину, он выбрал один рассказик, велел его кое в чём переделать и обещал напечатать в газете. Воодушевившись, Лидия Алексеевна принялась за работу. По вечерам муж надумал писать диссертацию, и в доме становилось тихо. Разложив свои бумажки в спальне, она начала переписывать рассказ, памятуя указания зятя. Продолжалось это недолго.
- Лида! - раздался голос мужа. - Ты опять закрылась? Открой дверь! Поди ко мне, ты мне нужна.
- Мне охота кое-что написать.
- А мне нужна твоя помощь. Ну - ка, беллетристка, помоги мне правильно выстроить предложение.
Таясь, урывками, она всё-таки переделала рассказ. Он назывался "Переписчик". Худеков, посоветовав в дальнейшем писать только о том, что знаешь, отправил её рукопись в газету.
- Как его подпишем?
- Только не Флора, - всполошилась она. - Инициалами.
Худеков поставил подпись "Лида".
К её великой радости рассказ был напечатан в "Петербургской газете". Начинающая писательница любовно разгладила шуршавший газетный лист. Плохой рассказик. Публикация - родственная любезность. Но до чего приятно!
Муж не только не разделил её радости, но высмеял случившееся.
- Беллетристка! - наложил он несмываемое клеймо на жену .
Украдкой она отнесла зятю ещё кое-что. Худяков распорядился всё напечатать, но посоветовал Лиде не торопиться и серьёзнее работать над рукописями, чтобы не ограничиваться газетными публикациями, но в дальнейшем подготовить что-нибудь для журнала.
Худековы в то время всё ещё жили на съёмной квартире, где помещалась и редакция газеты, хотя был уже приобретён дом на Стремянной. Им, занятым делами, не хватало времени перебраться на новое место. Лида старалась как можно чаще бывать у родственников, у которых бывало множество интересных людей, журналистов и литераторов со всей страны. Там можно было встретить даже настоящих писателей.
Писателей Лида считала особенными людьми, во всём превосходящими обычных, и жадно расспрашивала о них сестру. Желая доставить ей удовольствие, Надежда Алексеевна знакомила сестру со знаменитостями. Однажды её позвали.
- Иди-ка сюда. К нам пришёл поэт. Ведь ты знаешь Минаева?
Она знала, но стихи этого поэта её не трогали. Тем не менее она пошла знакомиться.
- Самый настоящий знаменитый поэт, - шепнула Надя. - Уверена, что он сейчас же напишет тебе стихи.
Но знаменитый поэт на этот раз дал маху: он был явно навеселе. Желая пожать Лиде руку, он споткнулся о ковёр, крепко наступил ей на ногу и икнул. Пытаясь сгладить неловкость, Надежда Алексеевна оживлённо с ним заговорила, но поэт только что-то невнятно бурчал в ответ. К счастью, он скоро раскланялся.
- И это поэт? - огорчённо воскликнула Лида.
- Что ж такого? Немного выпил в кабинете у Сергея Николаевича, - попыталась защитить гостя Надя. - У нас большинство талантливых людей более или менее пьяницы. Ты ещё не знакома с писателями.
- Ну что, как? - весело осведомился о впечатлении невестки зять, ероша по привычке длинные волосы. - Очарована? Влюбилась?
- В Минаева? - возмутилась она. - Да по мне Лейкин в тысячу раз лучше.
Лейкин, знаменитый юморист, был одним из ближайших сотрудников газеты. Наружностью он был безобразен: маленького роста, хромой, с очень толстым носом и толстыми, искривленными губами, он отличался редкой заносчивостью и самоуверенностью. Будучи о себе высочайшего мнения, он любил поучать других писак, - впрочем, доброжелательно, многим охотно помогая.
- Это же какое-то недоразумение, а не литератор, - говорила Надежда Алексеевна. - Не понимаю, почему он пишет, а не торгует селёдкой в лавочке.
Лиде приглянулась его жена. Маленькая, кругленькая, румяная, всегда добродушная и весёлая, она громко разговаривала и раскатисто хохотала, то коря мужа, то превознося его таланты. Жили они на Петербургской стороне, почти за городом, в маленьком деревянном домике с огородом, и отличались гостеприимством, так что у них любили бывать литераторы.
- Антоша Чехов, - говорила Лейкина, - пока не познакомился с богачом Сувориным, всегда у нас жил, когда сюда приезжал.
- И это писатели?! - удивлялась Лида. Минаев, Лейкин, Ясинский, Тихонов, Потапенко, прочие любители выпить и покутить, не вызывали ни почтения, ни интереса. Как много на свете, оказывается, писателей, к которым это понятие подходит, как к корове седло! Зять посмеивался, а Надежда Алексеевна напоминала, что своими немытыми руками Лейкин пишет фельетоны, которые все с удовольствием читают.
Её частые посещения Худековых были мужу не по душе, однако запретить бывать у родственников, людей заметных, он не мог. Зато мог сколько угодно выходить из себя дома. Возможно, он чувствовал, что случайно получил в жёны девушку особенную, и шапка была не по Сеньке.
Натерпевшись в детстве от семейного деспотизма, Лида была подавлена. Отец был крут, криклив и драчлив, держа в страхе весь дом. Безответная мать находилась в полном рабстве; несчастной женщине было запрещено даже читать книги и музицировать, а её попытки приласкать детей воспринимались, как баловство. Неужто, живя в Петербурге, в конце девятнадцатого века, а не при царе Горохе, она должна повторить судьбу матери?!
Уйти от мужа? Но куда? К Наде нельзя. Правда, Худековы перебираются в обширный особняк, но у Нади полно забот, да и зятю вряд ли понравится, если у них поселится сбежавшая от мужа родственница. Жить приживалкой в богатом доме унизительно. Тогда вернуться в Москву, на Плющиху? Там свои заботы. Брат Фёдор стал-таки толстовцем, то есть, не служит и не имеет никаких доходов. Теперь он, кажется, собирается жениться на такой же безбашенной девице, - а у матери на руках младшие дети. Эля и Алёша мечтают учиться петь, но денег нет. А тут ещё свалится на голову позорно сбежавшая от мужа старшая сестра!