Страница 10 из 35
Внезапно он получил нежданное письмо от Авиловой. Поздравляя его с новосельем, она задавала нелепый вопрос о его стихах. Полагая, что между ними всё кончено, не начавшись, и отныне возможны только светские, ни к чему не обязывающие отношения, он сдержанно ответил, отметя подозрения в стихоплётстве. Однако, не удержавшись, он попросил её летний адрес, дабы прислать оттиск своего нового рассказа. Вся Москва в то время злословила по поводу только что опубликованной "Попрыгуньи", и обеспокоенный автор счёл нужным заверить строгую корреспондентку, что если до неё дойдут сплетни, то он и не думал писать пасквиль на известных лиц. О своих постоянных недомоганиях, отравлявших жизнь, писать он даме не подумал, но откровенно сообщил: У меня нет 6ни гроша.
Напоследок он дал ей литературный совет. "Когда-то я пи сал Вам, что надо быть равнодушным, когда пишешь жалостливые рассказы, и Вы меня не поняли. Над рассказами можно и плакать, и стенать... но, полагаю, это нужно делать так, чтобы читатель не заметил. Чем объективнее, тем сильнее выходит впечатление." Этим советом Лидия Алексеевна вполне воспользовалась впоследствии, но рассказы её зачастую стали получаться скучными.
О своём душевном состоянии он поведал другу: "Я как-то глупо оравнедушил ко всему на свете... Я встаю с постели и ложусь с таким чувством, как будто у меня иссяк интерес к жизни."
Но жизнь потребовала действий. К Мелихово приблизилась холера. Доктора Чехова назначили санитарным врачом от земства и дали участок в двадцать пять деревень, включив в него четыре фабрики и монастырь. "Из всех серпуховских докторов я самый жалкий; лошади и экипаж у меня паршивые, дорог я не знаю, по вечерам ничего не вижу, денег у меня нет, утомляюсь я очень скоро, а, главное, - я никак не могу забыть , что надо писать." И всё-таки он лечил, работал врачом и - писал для журналов рассказы. Из письма другу: "Вы пишете, что я бросил Сахалин. Нет, сиё моё детище я не могу бросить. Когда гнетёт меня беллетристическая скука, мне приятно бывает браться не за беллетристику."
Трудным холерным летом он закончил "Сахалин" и сдал в печать. "Летом трудненько жилось, но теперь мне кажется, что ни одно лето я не проводил так хорошо, как это. Несмотря на холерную сумятицу и безденежье... мне нравилось и хотелось жить. Сколько я деревьев посадил! Завелись новые знакомства. Служил я в земстве, заседал в Санитарном совете, ездил по фабрикам, - и это мне нравилось. Ощущения скуки до сих пор не было."
Вряд ли у столь деятельного человека находилось время подумать о любви. Впрочем, Лика Мизинова в его жизни присутствовала. Надоедная Лика, легкомысленная барышня, младше его на десятилетие. Главным её достоинством была внешность. "Лика была девушкой необыкновенной красоты, -пишет Щепкина Куперник. - Настоящая Царевна-Лебедь из русских сказок. Её пепельные, вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под соболиными бровями, необычайная женственность и мягкость... в соединении с полным отсутствием ломанья делали её обаятельной. На неё оборачивались на улице и засматривались в театре."
Заинтересовавшись поначалу "блондиночкой", он со своей беспощадной проницательностью вскоре понял всю легковесность юной девы. Ленивая, необразованная, никакими способностями не обладавшая, она не умела и не хотела трудиться. "У Вас совсем нет потребности к правильному труду, - негодовал он. - Потому-то Вы больны, киснете и ревёте, и потому-то все вы, девицы, способны только на то, чтобы давать грошовые уроки..." Главным удовольствием и развлечением её было искусство нравиться мужчинам. "снится ли Вам Левитан с чёрными глазами, полными африканской страсти?.. В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и в сущности я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили."
Ценя добродушие и весёлость милой Ликуси, Чехов любил пошутить с нею, но не говорить же с ней о жизни и литературе! Любила ли она его? Трудно сказать. Он не дался ей в руки; она сама сказала, что он стал её единственной неудачей. Позднее, когда она сделалась слишком назойливой, он мягко, но твёрдо отверг её домогательства, и она жаловалась, что отвергнута им. "Увы, я уже старый молодой человек, - посмеивался он. - Любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю. Лика, не тебя так пылко я люблю". Шутливая фраза обронена через три месяца после юбилея у Худекова.
Поздней осенью, когда закончилась холерная горячка - кстати, холера до Мелихово так и не дошла, - ему сделалось тоскливо. "Зимой в деревне до того мало дела, что если кто не причастен к умственному труду, тот неизбежно должен сделаться обжорой или пьяницей." Мысль о Петербурге, литературных друзьях, умных разговорах, изящных женщинах иногда невольно посещала его, тем более что Суворин настоятельно звал приехать.
9. Н е ж д а н н о е с ч а с т ь е
Авиловы переменили квартиру, перебравшись на Николаевскую, поближе к Стремянной и особняку Худековых. Новое жильё было гораздо удобнее, поскольку с деньгами стало получше. Муж успешно продвигался по службе в своём Министерстве.
Заглянув к сестре, Надежда Алексеевна, весёлая и оживлённая с мороза, застала Лидию Алексеевну расстроенной. Муж за обедом снова вышел из себя: ему не понравились оладьи: мол, недостаточно мягкие и пухлые. С криком "Такими только собак кормить!" он швырнул их на пол.
- Хочешь, я тебя утешу? - лукаво улыбнулась Надя. - Постарайся придти к нам сегодня без Миши. Смотри, только без него.
- Почему?
- А вот увидишь.
- Ты кого-то ждёшь?
Надя лукаво смеялась, и у Лидии Алексеевны ёкнуло сердце.
- Знаешь, что я придумала? Поставлю бутылку шампанского и сыр, как в "Скучной истории". Ведь ты читала?
Надя намекала на недавно опубликованный рассказ Чехова. Внезапно вся кровь бросилась Лидии Алексеевне в лицо.
- Так ты сегодня ждёшь... Чехова?!
- Потому я и прошу: приходи без мужа, - смеялась Надя. - Не то он всё испортит. Сегодня даже Серёжи дома не будет: он вернётся только к полуночи. Правда, придёт ещё кое-кто, но это так, для приличия.
Лидия Алексеевна растерянно соображала:
- Так... У Миши сегодня вечер не свободен, спешная работа...
- Отлично. Нам будет очень уютно без него.
Он приехал! Он в Петербурге!
Волнуясь, она предупредила мужа, что отправляется к сестре. Всё ещё дуясь за оладьи, он что-то проворчал в ответ. Сказать или не сказать, кто будет у Худековых? Не надо бы, конечно, ему про это знать, но страшно подумать, что будет, если утаить.
- Надя позвала гостей "на Чехова", - собравшись с духом, сообщила она.
Муж нахмурился. Молчание затягивалось. Она поспешила прочь.
Приехал, приехал, хотя летом сердито написал, что решил никогда больше не бывать в Петербурге! Надолго лит он здесь пробудет?
Узнав внизу у лакея, что гостей пока нет, Лидия Алексеевна немного успокоилась и поднялась к сестре. Надя сидела у стола и что-то писала. Она была совсем не одета для приёма гостей, в капоте, а на удивлённое недоумение сестры хитро усмехнулась. Тут лакей внезапно доложил, что приехал первый гость. Кто? Чехов!
- Ах, мне ещё надо одеться, - всполошилась Надя. - Лида, иди, займи его.
Сильно волнуясь, она повиновалась.
Антон Павлович стоял посреди кабинета Худекова, обозревая богатые полки с книгами. И снова перед ней возникло милое, интеллигентное лицо, глаза с прищуром сквозь пенсне, внимательный взгляд. Они немного помолчали, разглядывая друг друга. Потом начались обычные вопросы: какая приятная неожиданность, как поживаете, давно ли приехали и т.д. Снова комнату наполнил его замечательный голос - "бас с густым металлом; дикция настоящая русская; интонации гибкие, даже переливающиеся в какой-то лёгкий распев" (Немирович-Данченко).