Накануне

За дверью звякнули винтовки подымающихся солдат. Дверь распахнулась. Штыки. Рыжебородый шагнул вперед навстречу.

- Именем Совета рабочих и солдатских депутатов: вы арестованы, ротмистр.

Ротмистр оглянулся притухшим, затаившимся взглядом на остановившихся у двери солдат. Казалось, они колеблются. Кого из двух?

Коцебу решил сам. Он пожевал губами и, дернув ожирелым плечом, процедил сквозь зубы:

- Насилие? Что ж... Тем тяжелее вы за это ответите. Идемте... если вы полагаете, что господа офицеры внутреннего караула захотят с вами трактовать.

С плеч на плечи: прапорщик перекрестился и усмехнулся вслед уходившим. С плеч на плечи. Вывернется, и Коцебу.

По крутой, но широкой лестнице вниз, темными переходами, потом подземным коридором, просторным, как улица, сводчатым, облицованным каменными, квадратными, рыже-серыми, тяжелыми плитами; мимо запертых железными ржавыми засовами или накрест забитых дверей, около которых кой-где, в полусумраке, серели застылые фигуры часовых. Две пары шпор взванивали вперебой под низкими тяжелыми сводами: рыжебородый и комендант шли не в ногу.

Наконец послышался гомон, гул голосов, - коридор вывел в широкую, огромной показавшуюся казарму, по-тюремному скупо освещенную слабыми лампочками, еле желтевшими под серыми каменными дугами потолка. Густою толпою - солдаты. Рыжебородый остановился.

- Какой полк?

Ближайший солдат ответил неохотно:

- Второй стрелковый.

Глаза рыжебородого рассмеялись. Он поднял руку.

- Товарищи!

На слово, на знак сразу всколыхнулась казарма. И сразу сгрудились вкруг рыжебородого тесные солдатские ряды.

- Боевой братский привет от революционных полков и рабочих Петрограда. Я прислан к вам - как полномочный комиссар Совета рабочих и солдатских депутатов - передать, что от вас, стрелки, зависит не допустить черной измены, затеянной царскими холопами. Революция в опасности. Слушать мою команду. В ружье!

Глава 66

Отреченные

Императорский завтрак только что кончился. Шестнадцать блюд, еле тронутых золочеными вилками. Николай выпил два бокала мадеры, он пришел в хорошее настроение. Кофе было сервировано в "синей штофной", рядом со столовой.

Перешли. Александра Федоровна, в черном, чуть открытом под тройной ниткой жемчуга платье, присела на диван у дальней стены. На щеках, под глазами красные пятна. Плакала?

- Нет, я еще раз должна сказать: настроение вашего величества решительно смущает меня. У меня впечатление, что вы... как-то слишком легко переносите случившееся.

Николай в тужурке, по-домашнему, стоял у окна, отбивая пальцами по стеклу любимый, нетрудный бар-бар - барабанный военный марш. Во дворе, у ворот, автомобиль. Уже? Но отъезд назначен на три часа. Камердинеры еще укладывают вещи.

Он обернулся на голос жены. И ответил - тоже на английском языке: между собой они всегда говорили по-английски.

- Я верю в божий промысел, Аликс. И, если рассуждать философски, никакой же катастрофы нет. Сказать искренне, я даже рад буду побыть некоторое время в отпуску.

Императрица подняла голову гневно:

- Вы называете это отпуском?

- Именно, - кивнул Николай. - Они могут думать, что угодно, но бумажка от 2 марта есть именно заявление о временном отпуске. Пока все станет на место. Конечно, дело осложнилось, потому что Михаил напугался рабочих... и получилось междуцарствие... Но ведь и это сколько раз бывало в истории... В конце концов все станет на место. Потому что, видите ли, Аликс, философия истории такова, что все в конце концов становится на место. Даже этот свирепый Керенский оказался совсем ручным: скверные манеры, конечно, сразу видно, что parvenu, но... в общем он держится скромно... Как вы нашли его? Он же вам представлялся.

- Он поцеловал мне руку, - брезгливо сказала Александра и потерла пальцы. - Пришлось вылить целый флакон духов, чтобы смыть. Вы правы в одном: он робел передо мной - это было очень видно. В дороге он будет учтив и сделает все, что надо, - в этом я уверена.

- Вот и чудесно! - весело воскликнул Николай. - Спокойствие восстановится, я ни секунды не сомневаюсь. И Корнилов, которого Родзянко под носом этих думских идиотов перевел в Петербург командовать здешним округом, и мой косоглазый друг Алексеев гарантируют, что рабочих усмирят в ближайшее же время. А ведь зло только в них: солдат замутили они, теперь это точно известно. Пока наши тут управятся, мы отдохнем в Англии... Это будет вроде нового медового месяца. Одни, в каком-нибудь старинном замке... За двадцать три года мы, в сущности, никогда не жили одни.

- Теперь, конечно, прекрасный случай остаться в полном одиночестве! Александра тягучим движением оперла острый подбородок на скрещенные пальцы. - Медовый месяц мы могли б провести и в Ливадии. Если б вы всегда слушались меня! Если бы вы позволили мне раньше написать брату Эрни, в Германию... Тогда же, как только он передал предложение Вильгельма заключить сепаратный мир... Мир был бы уже подписан, и нам не пришлось бы везти больных детей за границу, рискуя их простудить...

- Боткин уверяет, что опасности простуды нет, - жалобно почти сказал Николай, шагая по комнате. - А насчет мира... Кто знает! Политика - это такая путаная вещь.

- Для нерешительных! - перебила гневно Александра. - И все наше горе в том, что вы не умели быть достаточно решительным. Самодержец! Одного знака довольно, чтобы любой человек потерял все: честь, имущество, жизнь... Все должны были дрожать перед вами, а вас никто не боялся... И вот - результат. С этим должно быть покончено раз навсегда. Когда мы вернемся, вы должны стать грозным царем.

Николай вздохнул и сел на стоявший у стола, по дороге, золоченый, зыбкий стульчик.

- Я буду грозным.

Дверь распахнулась. Высокий старик в сюртуке вошел, вздрагивающей рукой разглаживая седые бакенбарды. Александра торопливо и истово перекрестилась.

- Боже, заступи нас. Что-нибудь случилось, граф Бенкендорф? На вас лица нет.

- Неслыханно! - Бенкендорф перевел дух и склонился в глубоком поклоне. - Ваши величества извинят, что я осмелился войти без доклада. Но... обстоятельства... Во дворец ворвался какой-то бандит...