Накануне

Василий подошел. Ленин обнял. Василий же давний: с искровских еще времен. Обнял так хорошо, так просто, что у Мариши выступили слезы.

- Сюда, Владимир Ильич... К почетному караулу. Матросы просили обязательно: хоть несколько слов.

Ленин повернул к гремящим с фланга медью труб и приветственным кликом, черным, ощеренным штыками шеренгам. Парча знамени взметнулась навстречу и медленным наклоном легла, шурша и переливаясь отблесками огней, к ленинским ногам.

Он нахмурился. Нахмурился, да! Никита стоял в двух шагах, он видел ясно... Нахмурился, а в глазах... влажность. И чуть дрожат губы.

Но голос прозвучал твердо. Негромкий, чуть картавый, чуть-чуть хриповатый, с дороги, наверно.

- Товарищи рабочие, товарищи матросы. Вы проявили чудеса пролетарского героизма вчера, свергая царскую монархию. Вам неизбежно придется в более или менее близком будущем... снова проявить чудеса такого же героизма для свержения власти помещиков и капиталистов, ведущих империалистическую войну... Заря всемирной социалистической революции уже занялась... Да здравствует всемирная социалистическая революция!

Снова грянул оркестр. За спиною Марины кто-то прошептал:

- Вот это - человек. Только на землю ступил и - в бой!

Из рядов рабочегвардейцев вырвался, закинув винтовку за спину, Егоров.

- Ильич, родной... С девятьсот пятого... Двенадцать годов...

Но дорогу ему заступил плечистый, горбоносый Богданов, меньшевик, из Центрального Исполнительного.

- Товарищ Ленин, будьте добры пройти в царские комнаты. Там ждет делегация Центрального Исполнительного Комитета Советов.

Быстрым шагом, колыша огромный, тяжелый, шипастый комитетский букет, Ленин прошел в распахнутые настежь двери. На ходу негромко спросил:

- А нельзя ль без этой... официальщины?

Вопрос запоздал: на пути стоял уже, со шляпой в руке, в калошках, выгибая навстречу закрученную - не по-весеннему - теплым вязаным шарфом худощавую шею Чхеидзе.

Он улыбнулся невеселой, натянутой на лицо улыбкой и начал приветственную речь. Ильич осматривался по сторонам: несмотря на караулы, на комитетских, охранявших порядок, вдоль стен, заполняя комнату, накапливался и накапливался народ. Ильич разыскал знакомое лицо, сощурился, - заиграли у глаз лучики, - подмигнул ласково и приветно. И только на последних словах Чхеидзе насторожился.

Чхеидзе говорил, и голос звучал тоскливо и нудно:

- Я полагаю, что нам надлежало бы идти сомкнутыми рядами для охраны сделанных революционным народом завоеваний и дальнейшего успешного развития и победоносного завершения революции.

Василий дал знак с порога.

- Ждем, Владимир Ильич.

Он прошел частой и быстрой, как все в этом человеке, походкой мимо договаривавшего еще что-то, со шляпой в руке, казавшегося еще более, чем всегда, понурым и чахлым Чхеидзе и сам прикрыл за собой дверь. Подъездик маленький, боковой. У ступенек - синий автомобиль.

- А я по дороге, за Выборгом, Надежде Константиновне выражал опасение, что - за поздним временем - извозчика не найдем, придется пешком идти на Широкую.

Щелкнула дверца. Но сесть в машину не дали. Сквозь цепь охраны - с охраною вместе - набежала толпа.

Василий развел руками.

- Без слова не отпустят, Владимир Ильич. Придется пройти на главный подъезд. Там, со ступенек, высоко.

Прожекторы, с четырех углов площади, наклонились, скрещивая лучи. Белым заревом залились низкая стена вокзала, застекленные двери, толпа на приступках, башня броневика, штыки матросов, смешавших строй.

- На броневик!

Подняли на руках. Ильич стал на защитном, желто-зеленом, звонком железе, над дулами пулеметов. По площади прокатилось ура - многотысячное, немолчное, громовое. Ильич снял шляпу, махнул.

- Товарищи!

Тихо. Так тихо, что до самых далеких закраин слышен негромкий ленинский голос.

Что он говорил? Ни Иван, ни Никита, ни Мариша (все они опять сошлись вместе, нашлись у каменной стены, далеко от броневика) - ни один не смог бы повторить словом. Не потому, что не было слышно, а потому, что слышна была вся площадь. Вся - тысячами лиц обращенная к Ильичу. Она вся говорила - с Лениным вместе. Говорила - без слов.

Разве такое - повторишь?

- Русским рабочим выпала на долю честь и счастье первым начать революцию, то есть великую, единственно законную и справедливую войну против угнетателей.

Да здравствует социалистическая революция во всем мире!

Опять поднялась, приветом, в быстром взмахе широкой руки, шляпа - над крутолобой, мудрой, упорной головой. Опять дрогнула кликами площадь.

- Да здравствует!

Броневик сдвинулся. Широким просветом раздалась перед ним толпа. Заспешили прожекторы, рассекая перед броневиком путь, выхватывая острыми лучами из потеми солдатские папахи... И винтовки, винтовки, винтовки... алые знамена, рабочие шапки, яркие женские платки.

Гремел победным, походным маршем оркестр. Броневик плыл средь людского моря, под бивший прибоем немолчный приветственный гул.

Никита снял кепку и обтер лоб.

- Вот это встреча!

Иван кивнул ответно и радостно.

- Этот день на вечные веки отметь. Детям и внукам и правнукам в память. Третье апреля.