Накануне

- Один? - взблеснула глазами Александра. - Разве во дворце двери открыты каждому проходимцу и нет караулов?

Бенкендорф оскалил злобно желтые крупные зубы.

- В этом все и дело, что он взбунтовал караулы.

- А офицеры? Они - наши! Я утром еще говорила с командиром батальона, и он...

- Два десятка шашек - против восьмисот штыков. Верная смерть.

- Демоны! - прошептала Александра. - Надо было позвонить Корнилову.

- Мы пытались, но... телефонная станция занята его людьми.

Александра уронила руки.

- Зачем? - глухо спросил, помолчав, Николай.

Бенкендорф отвел глаза.

- Насколько я мог понять... революционный сброд Петрограда не хочет допустить вашего отъезда в Англию, государь...

- Что! - Александра поднялась, ярче стали на щеках багровые пятна. Но ведь правительство решило...

- Эта орда, очевидно, не считается с ним. Субъект, назвавший себя комиссаром Совета, лично разместил посты: тройным оцеплением дворец отрезан от мира. Подлые стрелки поклялись, что через их заставы не проберется и мышь и повиноваться они будут только Совету. У единственного оставленного входа на половину императора - утроенный караул. Им мало этого! Они накладывают замки на двери.

- Значит, мы замурованы?

- Не волнуйся так, Аликс, - пробормотал Николай. - Очевидно, придется отложить на время.

Он посмотрел на графа и дрогнул.

- Гофмаршал! Вы не все сказали.

Старик опустил голову.

- Вы угадали, государь.

Александра спрятала лицо в ладони.

- Нет, нет, ради Христа, граф. Не надо! Не надо! Мое бедное сердце не выдержит.

- Успокойтесь, ваше величество.

Она прошептала сквозь пальцы, сжимавшие рот:

- Цареубийца, да?

Бенкендорф молчал. Он видел мандат. Там сказано: "особо важный государственный акт". Какой иной смысл может иметь слово "акт" для этих разбойников. И из кармана тулупа - рукоять пистолета.

Николай потер лоб.

- Это... очень неожиданно, признаюсь. Я был сегодня особенно хорошо настроен. Они... в самом деле требуют моей головы?

- Нет, нет, ваше величество, - торопливо проговорил гофмаршал. - Об этом не было даже намека. Комиссар потребовал только, чтобы вас... предъявили ему... он имел несказанную дерзость именно так выразиться... Для... поверки.

- Только и всего? - с облегчением воскликнул Николай и даже притопнул шпорой. - Пожалуйста, сколько...

Он остановился на полуслове и оглянулся испуганно: в наступившей тишине резко и жутко прозвучал истерический смех Александры.

- Предъявить... императора! Как последнего, лишенного прав арестанта, воришку, ничтожество... И кому! Посланцу взбунтовавшейся черни! Позор, которого потом реками крови не смыть... Это хуже, чем цареубийство!

- Не идти? - испуганно сказал Николай. - Не идти, ты думаешь... А ты... ты полагаешь тоже, что мне лучше не идти, Бенкендорф?

Бенкендорф пошатнулся и стал на колени.

- Ее величество правы. И я до последней минуты с должной стойкостью отказывался доложить вам об этом чудовищном требовании. Но когда мне шепнули... комиссар это скрыл, он делал вид, что он один, - когда мне шепнули, что ко дворцу подошли пулеметчики и Семеновский полк... Они побратались уже с караулом. И если...

- Семеновцы? - переспросил Николай, и губы его задрожали. Семеновцы? Это... этого не может быть...

Глава 67

Арестант на поверке

На "предъявление" арестованного с рыжебородым пошли два офицера караула, батальонный командир, комендант, рунд. Со скрежетом распахнулась литая, чугунная дверь, за нею вторая - резного темного дуба. Открылась передняя, низ широкой беломраморной лестницы. Навстречу вошедшим теснилась придворная челядь, со всех концов дворца сбежавшаяся посмотреть на комиссара: три-четыре сотни людей... Огромные, тяжелые, как площадной Александр Трубецкого, гайдуки - в синих чекменях, с откидными, золотым галуном обшитыми рукавами, в высоких медвежьих шапках; карлики-скороходы в золотых туфлях, острыми носами загнутых вверх; негры - в малиновых бархатных, серебром и золотом расшитых куртках, в чалмах, в широких шароварах; выездные - в треуголках, в красных, штампованными орлами, черным по золоту, отороченных пелеринах. И целая стая лакеев - в черных фраках, в красных камзолах, в галунных куртках... Орда!

Отречение? Затвор? Отвод глаз! Все осталось как было - ни черточки малой не изменилось в пышном укладе Императорского Большого Двора: та же безумная роскошь, та же толпа раззолоченных тунеядцев, - словно в этой, среди парков залегшей дворцовой громаде не прозвучало и дальнего даже отклика революционной бури, прошедшей страну из конца в конец.

Лица офицеров, шедших с рыжебородым, были угрюмы. На секунду он почувствовал себя пленником. Это заставило остановиться.

- Господин комендант, - обратился он к Коцебу. - Поскольку вывоз арестованных в крепость оказался излишним ввиду возможности обеспечить и здесь надежный надзор, объявите сегодня же служащим дворца, что с переводом арестантов на тюремный режим штаты дворца упраздняются. Останется только персонал, необходимый для уборки помещений. При сдаче должности коменданту, который сегодня же будет назначен Советом, вы доложите об исполнении приказа.

Бесшумно ступая мягкими подошвами полусапожек, побежали вверх, по застланным ковром ступеням, лакеи внутренних покоев. Комендант, сутулясь, вздрагивая жирными ляжками, повел вслед за ними особо медлительно, нарочно, наверно, замедляя шаг, чтобы дать время "там" изготовиться к встрече, - по лестнице, во второй этаж, и влево, анфиладою комнат. Залы, гостиные, банкетные, "угловые". У каждой двери - то недвижными, то небрежными парами - лакеи: в особой для каждой залы, комнаты каждой лакейской форме...

Где кабинет? Надо будет взять бумаги... Или попросту опечатать?

На ходу рыжебородый посмотрел на часы: еще пятнадцать минут до срока, - он успеет позвонить Мартьянову на вокзал, что все сошло как нельзя лучше.

В коридоре-галерее, перекрытой стеклом, увешанной сплошь, по стенам, картинами, стояли, дожидаясь, трое штатских. Батальонный, поравнявшись с рыжебородым, предупредил шепотом:

- Любимые приближенные их величеств: князь Долгорукий, граф Апраксин, состоящий при государыне, - тот, что вправо стоит, молодой... Графа Бенкендорфа вы уже видели.